Таможня дает добро - Воронин Андрей Николаевич

Круталевич принялся загребать веслом. Лодка не слушалась, ее неуклонно несло к Двине.

— Я сказал — к берегу! Стреляю!

— Вот, сейчас начнется, — прошептал Сокол, ложась на дно лодки..

Он принял позу эмбриона, подтянув колени к животу, скрестив на груди руки. Круталевич остался наедине с таможенниками.

— Ты что, оглох, ублюдок? Плыви к берегу, а не то рожок в тебя всажу!

Сокол, уткнувшись носом в воду на дне лодки, пускал пузыри. Жажда спастись пересилила жажду наживы, он внезапно сообразил, что надо делать.

— Помедленней греби, — зашептал он, становясь на четвереньки, — время тяни, время!

Круталевич никак не мог понять, что задумал Сокол. Но, поскольку собственных мыслей у него. не было, он принялся выполнять то, что говорил приятель: неумело орудуя веслом, крутил лодку на одном месте. Таможенники уже теряли терпение, но в холодную воду заходить им не хотелось. Знали, что контрабандисты никуда не денутся, а на случай, если те сунутся в Двину, в кустах сидел Раймонд с моторной лодкой. А латыш церемониться с ними не станет.

Сокол вцепился двумя руками в жесткий брезент рюкзака с вольфрамом и чуть не заплакал, отрывая его от плоского дна лодки.

— Наклони лодку! — зашептал он.

И тут Круталевич сообразил, что задумал Сокол: нет вольфрама, нет и контрабанды! Ну задержат их за нахождение в погранзоне, оштрафуют, в худшем случае могут со злости немного поколотить.

«Но зато останемся на свободе», — подумал Круталевич и ухмыльнулся дурацкой радостной улыбкой, которая сразу же не понравилась таможенникам.

Лодка немного завалилась на бок, и в этот момент тяжелый рюкзак с вольфрамовой проволокой рухнул в воду. От такой наглости у таможенников на несколько мгновений отнялась речь, у них на глазах и второй рюкзак исчез под водой.

— Ты, сука, что творишь?! — закричал таможенник и рванулся вперед, забыв, что перед ним река.

Место было глубокое, и он сразу же оказался по пояс в ледяной воде. От холода и обиды таможенник заскрежетал зубами и принялся размахивать автоматом.

— Да я вас сейчас…

И тут Сокол, уже вздохнувший с облегчением, с ужасом увидел, как Круталевич из‑под телогрейки вытаскивает короткий обрез охотничьего ружья.

— Я же говорил, оставь его в мотоцикле, — беззвучно выдохнул Сокол, понимая, что сейчас может произойти непоправимое.

Круталевич хотел всего лишь выбросить обрез в воду, но сделал это неумело, неловко. Таможенник заметил оружие, а времени на раздумья не оставалось. Круталевичу же явно было жаль расставаться с обрезом, и поэтому он на секунду замешкался. И эта секунда все решила, она стала судьбоносной.

Таможенник нажал на спусковой крючок, и последнее, что увидел Сокол, это куски телогрейки, вспоротые автоматной очередью. Круталевич качнулся, выпустил из руки незаряженный обрез. Тот, булькнув, ушел под воду, а сам Васька осел на дно плоскодонки. Антон же исхитрился перевернуться на спину и перевалился через борт лодки, только мелькнули ноги в огромных, на два размера больших, чем он обычно носил, охотничьих сапогах.

Автоматная очередь еще пару раз вернулась эхом, отразившись от противоположного берега Двины, и наступила полная тишина. Плоскодонку медленно разворачивало кормой к Двине. Воткнутый в дно реки шест поплыл вслед за лодкой.

— Во, бля, — наконец‑то сказал сержант, недоуменно глядя на дымящийся ствол своего автомата.

У него было такое чувство, что стрелял не он, а его сосед, и поэтому никак не мог понять, почему это дым стекает с его ствола.

— Двоих замочил, — задумчиво сказал таможенник, оставшийся на берегу.

— Нет, я стрелял в того, что был на корме, с обрезом. Ты же видел, он в нас целился.

— Ни хрена он не целился.

— А что?

—Выбросить хотел.

Антон в телогрейке и в сапогах плыл брассом под водой. Единственным его желанием было нырнуть как можно поглубже и никогда не выныривать. От испуга он даже забыл, что люди дышат воздухом. Он не чувствовал холода, не видел темноты. Антон достиг дна, ухватился за пучок водорослей и замер, прислушиваясь. Он слышал только, как бьется его сердце, да издалека доносилась какие‑то непонятные звуки.

В растерянности он раскрыл рот и хлебнул воды. Ужас обуял Антона. Он не знал, сколько метров отделяет его от поверхности. В панике оттолкнулся ногами от дна, намереваясь пробуравить, как минимум, пятиметровую толщу воды, чтобы хватить спасительный глоток воздуха, и с невероятным шумом выскочил из воды, которая едва доходила ему до подмышек.

Страшный крик вспорол предрассветную тишину. Таможенники отпрянули от берега, они были свято убеждены, что оба контрабандиста мертвы. Антон же, обвешанный речной растительностью, глотнув воздуха, вновь погрузился в воду и, хватаясь за густые водоросли, извиваясь ужом, пополз по дну к Двине.

Таможенники переглянулись. По воде расходились огромные волны, словно в речушку вошла средних размеров подводная лодка.

— Оказывается, один жив, — крикнул сержант. — Я ему, бля, сейчас устрою! — и таможенник побежал по берегу.

Второй же попытался ухватить лодку за нос и подтащить к деревьям. Но это ему не удалось. Заурчал мотор, и через десять секунд в устье вошла моторка, на корме которой сидел латышский таможенник, держа в правой руке автомат. К берегу он подплывать не спешил.

— Один к тебе плывет, Раймонд! — крикнул сержант, второй раз пытаясь ухватить ускользающую лодку с мертвым человеком на дне.

— Кто?

— Урод!

И тут латыш догадался, что произошло, лишь только он увидел труп на дне лодки, которая глухо ударилась бортом о его моторку.

— Ничего себе! — прошептал он.

— Сейчас второй урод всплывет, второй! Смотри там, Раймонд!

Но Антон оказался хитрее. Он прошел под водой под двумя лодками, минуты на полторы задержав дыхание. Если бы не рыбацкие сапоги и не мокрая телогрейка, он бы вполне мог вынырнуть где‑нибудь метрах в двадцати, а так он всплыл почти рядом с лодкой, за спиной у латыша.

— Мочи его, Раймонд, мочи!

Латыш медлил. И эту заминку Антон Сокол решил использовать:

— Спаси! Спаси, — закричал он, — не стреляй! Латыш наклонился, протягивая руку человеку,

просящему помощи. Взгляд Антона был таким беспомощным и молящим, что латышский таможенник потерял бдительность. Антон вцепился в рукав камуфляжной куртки и с силой дернул Раймонда. Тот свалился с лодки и ушел под воду. Путь для отступления был расчищен. Под водой Антон сбросил телогрейку, еще раз всплыл, втянул в себя воздух и что было мочи, нырнув, поплыл к спасительным кустам, нависшим над рекой.

— Ах ты, сука! — закричал белорусский таможенник, вскидывая автомат. — Ну, бля, ты же сейчас всплывешь, ты меня попомнишь!

И действительно, Антон всплыл у противоположного берега, под низко нависающими над водой кустами. Латыш тоже всплыл и держался за борт моторки, он не рисковал в нее забираться, боясь опрокинуть. Его автомат утонул.

— Ах ты, сука!

Таможенники из двух автоматов принялись строчить по кустам, не давая Антону забраться на берег. Тот встал, подняв руки.

— Плыви сюда, ублюдок!

— Нет, пусть стоит, а то снова нырнет. Держи его на мушке.

Антон стучал зубами от страха, лицо его искажала судорога. Наконец‑то латыш забрался в моторку.

— Бля, автомат утонул!

— Ты хоть место запомнил?

— Где тут запомнишь, лодку уже метра на четыре снесло.

— Этого козла искать заставим, веревку к ноге привяжем, камень к шее, и пусть себе плавает. Стой, урод, не шевелись!

— Э, была ни была, — пробормотал Антон Сокол, видя, как латыш таможенник, разворачивая моторку, направляется к нему.

Он выбрал момент, когда латыш на моторке оказался между ним и двумя таможенниками, и в этот момент рванул на берег. Если бы не низкое, топкое место, то, возможно, его план увенчался бы полным успехом и он смог бы выбраться из реки. Но Антон увяз, а когда попытался подтянуться, ухватившись за кусты, прозвучала короткая очередь. Пуля вошла ему в плечо.