Блондинка вокруг света или I did it my way - Анна Лазарева

«Что, самка, я слишком хороша для того, чтобы тебе нравиться?»

Очень скоро после окончательного банкротства, на последние деньги, собранные от продажи кое-какого имущества, мы предпринимаем поездку в Техас, где ему обещают очень хорошую работу. Всего год-два такой работы, и он сможет вернуться к бизнесу. Я убеждаю его не продавать машину, в случае необходимости в ней можно спать. Всё не на картонке. В какой-то момент мне становится его жалко. Все от него отвернулись, как я и предсказывала. И я буду такой подлой стервой, если сделаю то же самое. Возможно, этот человек — мой крест, и мне его нести? Вот оно, большое, наивное сердце великорусской женщины!

На прощание сестра в законе требует, чтобы мы как следует помыли санузел.

— За собой, — добавляет она.

В детском саду таких девочек называют врединами, брезгливо наморщив нос. В её лице столько самодовольного удовлетворения, что я рада больше никогда не увидеть это лицо, иначе я за себя не ручаюсь. Действительно, я рада, что уезжаю до того, как, не удержавшись, огрела её чем-нибудь. Хотя ей это и было бы полезно, мне совершенно ни к чему.

Мы едем через всю Калифорнию. Заглядываем в живописный, ландшафтный Биг-Сюр, Санта-Барбару, останавливаемся в Лос-Анджелесе, фотографируемся в Голливуде. Спать приходится в машине, денег нет даже на стоянку, и мы ищем пустыри. Кто сказал, что Калифорния жаркое место? Это конец декабря, и ночью в Лос-Анджелесе ноль градусов, плюс пронизывающий кости ветер.

Жарим яичницу на туристической плитке, ледяной ветер с океана задувает пламя, но на рестораны денег тоже нет.

У нас кончается бензин. Происходит это на том отрезке дороги шестьдесят шесть (root sixty six), в Калифорнии, где автозаправок нет на протяжении более ста миль. Без бензина не работает даже печка в машине. Но никто не хочет останавливаться. Водителей можно понять: вокруг ни души, только два маргинала на тёмной калифорнийской дороге, замотанные в одеяла. Нам грозит смерть от холода. Через пару часов нас, околевающих, подхватывает и подвозит к заправке мексиканец, везущий радиоактивный груз. Он знает, что такое быть изгоем, ведь ему с его машиной не разрешено останавливаться близ населённых пунктов.

Наконец, Калифорния кончается, дальше Аризона. Делаем остановку в Гранд-Каньоне. Там ещё холоднее: к ночи — минус семь градусов по Цельсию. Но ничего, главное, поесть, а дальше — в спальный мешок из гусиного пуха, и никакой мороз не страшен.

Гранд-Каньон днём великолепен, похож на горы наоборот. Нет ощущения, что стоишь на краю оврага. Есть ощущение, что стоишь на вершине горы, где-нибудь на Ладакхе.

Немного теплеть начинает в районе Феникса. Дальше штат Нью-Мексико и Техас. Техас похож на пустыню, и днём здесь тепло, а вот ночью всё так же холодно. Начиная с Нью-Мексико, я иногда сажусь за руль.

Лучший способ ознакомиться с фауной Америки — просто прогуляться по хайвею за городом, там вы увидите самых различных особей, размазанных по полотну дороги. Нигде в мире я не видела столько сбитых животных. Вообще, в Америке природа более нетронутая, чем в Евразии. Я думаю, потому, что её размазывали всего лишь в течение последних пятисот лет, а не целые тысячелетия.

Мы добираемся до Хьюстона в одиннадцать часов вечера тридцать первого декабря. Он еле разговаривает со мной. Закидываем грязные вещи в общественную стиральную машину дешёвого мотеля, жуём остывший фастфуд и ложимся спать под взрывы новогоднего салюта. По задумке, эта поездка должна была наладить наши отношения. Я верила в это не больше, чем в чудо. И если можно было ещё что-то в наших отношениях испортить, поездка это сделала. Тот, кто был когда-то мужчиной моей мечты, моим рыцарем в сверкающих доспехах, моим бубновым королём, моим эльфом в чашечке цветка, моей Ласточкой, которая подхватит меня, когда я почти разобьюсь об асфальт, на протяжении всей поездки орал на меня за то, что «ветер задул огонь плитки», что нечего ему «говорить, что это последняя заправка», что «он сам знает, когда заправляться», что «кончился бензин» и что «нечего на него так смотреть».

После мучительной агонии последняя надежда затихла, вся в ранах и кровоподтёках. Я знаю, что уже давным-давно испила эту чашу до дна, исчерпала лимит дозволенного, и больше у меня нет никаких обязательств. По крайней мере, никто не скажет, что я, как всегда, сбежала при первых трудностях. Больше я не хочу здесь сидеть, обрастая несчастьем.

«Умей сделать себя счастливой сама. Каждый — творец своего счастья». Откуда он это взял? Это он уже где-то слышал. Это кто-то говорил ему про него самого, и он всё забыть не может.

«Сделай себя счастливой сама». А я скажу по-другому: «Ты полюби меня несчастной, счастливой меня всякий полюбит». Ещё когда-то в Англии, в одной из моих песен, я так и написала:

Love me like I am, while I am on the floorIf I am in the sky everyone is mine…

Ты сделай меня счастливой! Пусть это будет твоя заслуга! А я сделаю это для тебя и заслужу твоё счастье. Но ты сделал всё наоборот, полюбил счастливой, когда я собралась, наконец, в кучу, там, на водопаде тропического райского острова, сделал несчастной, и теперь говоришь, что моё счастье не твоя ответственность.

Думаю, мне нужен мужчина даже не тот, который сделает меня счастливой, а тот, который не будет мне мешать быть счастливой. Счастье — это серьёзная медитация, требует сосредоточенности, не получается, когда отвлекают. Я не волшебник, я пока только учусь.

Когда я свободна и независима, ничто меня не тревожит. Но, может получиться и обратный эффект: на это, как на мёд, слетятся слабохарактерные, проблемные мужчины, в поисках той, которая защитит и согреет. И из тлена восстанет обезоруживающая надежда. Через некоторое время слабый мужчина поймёт, что сильнее он так и не стал, а уж проблемный мужчина сумеет сделать женщину несчастной.… Вот так и в этот раз получилось.

«Умей сделать себя счастливой сама». Ах, сама? Хорошо, сама так сама! Но гирю в восемьдесят пять килограммов бесполезного балласта я не утащу. Брошу тебя, пойду одна. И опять появятся фотографии с моим улыбающимся лицом на фоне чудес света. А ты сделай себя счастливым, если сможешь.

— Я всё равно мог бы на тебе жениться, просто чтобы поправить твой гражданский статус здесь, в Америке…

Мне даже не хочется язвить про его щедрость и благородство. Разве я поменяю свою свободу на американское логово этого крота-предателя? Я просто отвечаю:

— Полагаю, с такими отношениями, как у нас, стоило бы подумать о разводе.

Напоследок в аэропорту, сквозь слёзы, он бросает:

— Не прощаемся.

«…Главное заблуждение мужчины в том, что он думает, что она никуда не денется».

В ответ я устало улыбаюсь. Я, якобы, уезжаю, чтобы обновить визу и должна вернуться через пару-тройку недель. Верю ли я в это сама?

Перед пропускным пунктом я переодеваю улыбку. Нет, не верю. Горечь, усталость и мир сквозь туман слезящихся глаз остаётся тебе. Они — твой выбор. Мой выбор — самолёт, уносящий меня в Латинскую Америку.

Чемоданы ликуют: «Совсем другое дело!»

Goodbye Ruby Tuesday,Who could hang a name on you?

(Прощай, Руби Тьюздей, кто может повесить ярлык на тебя?)

Побег в Мексику

В американских авантюрных фильмах герои часто бегут в Мексику. Вот так я в Мексике и оказываюсь.

Я беру с собой всё, что только могу унести: летнюю одежду, документы, гитару, ноутбук и мои индийские бриллианты. Сумка получается большая и тяжёлая.

Моё сердце разбито. Опять дорога и одиночество. Когда-то я мечтала попасть сюда с любимым мужчиной. Мы тогда, кажется, собирались купить бар на пляже…

— Забудь! — приказываю я себе.

Надо стереть из памяти года полтора жизни и надежд. Мне предстоит работа над собой.

В аэропорту Мехико Сити меня первым делом спрашивают, есть ли у меня курица.

— Курица? Нет.

Парень делает большие глаза: «Невероятно, у неё нет курицы!»

— У меня нет курицы.

— Вам нужна курица, сеньорита.

— Зачем мне курица? — я начинаю нервничать.

Требуется несколько секунд, чтобы сообразить. Слово курица (chicken), созвучно со словами «check in», что означает «регистрация». В данном случае речь идёт о регистрации на самолёт…

Мне нравится эта страна. Какая забавная попытка мексиканского парня говорить на английском с гринго! (Гринго — первоначально белые американцы, сейчас любые американцы и любые белые.)

Я получаю свою «курицу» и сажусь на следующий самолёт.

Со времён английских каникул мне не случалось останавливаться в хостелах. Та ночная драка итальянки и вьетнамки, в Лондоне, отбила всякое желание. Но Латинская Америка дороже Азии, и я не могу позволить себе отдельный номер. Хостел уже заранее зарезервирован. И теперь я здесь. Я нахожу его довольно беспорядочным и далёким от санитарных норм местом. Но место бурлит людьми. А люди — это то, что мне сейчас нужно. Я устала с дороги, сердце разбито вдребезги, и я собираюсь лечь пораньше. Вот только налью в бутылочку воды…