Блестящая будущность - Чарльз Диккенс

— Я надѣюсь, — сказалъ я, торопливо наливая и себѣ стаканъ какого-то напитка и пододвигая стулъ къ столу, — что вы не находите, что я говорилъ съ вами рѣзко. Я не хотѣлъ быть рѣзокъ и сожалѣю, если слова мои оскорбили васъ. Я желаю вамъ добра и всякаго благополучія!

Въ то время, какъ я подносилъ стаканъ къ губамъ, онъ съ удивленіемъ взглянулъ на конецъ платка, который все еще держалъ въ зубахъ, и протянулъ руку. Я далъ ему свою, и тогда онъ отпилъ изъ стакана и провелъ рукавомъ по глазамъ и но лбу.

— Какъ вы живете? — спросилъ я его.

— Я былъ овцеводомъ и скотоводомъ, и занимался еще другими дѣлами, далеко отсюда, въ Новомъ Свѣтѣ,- отвѣчалъ онъ, — за много тысячъ миль отъ здѣшняго мѣста, за океаномъ.

— Я надѣюсь, что дѣла ваши шли хорошо?

— Даже очень хорошо. Другимъ тоже повезло, но ни у кого не было такой удачи. Я даже прославился своимъ успѣхомъ.

— Радъ это слышать.

— Я надѣялся, что вы это скажете, дорогой мальчикъ.

Слова эти были сказаны какъ-то странно, но я не обратилъ на это вниманія, мнѣ пришелъ въ голову другой вопросъ:

— Видѣли ли вы вѣстника, котораго однажды посылали ко мнѣ, послѣ того какъ онъ выполнилъ свое порученіе?

— И въ глаза не видалъ. Да и не хотѣлъ его видѣть.

— Онъ честно выполнилъ порученіе и принесъ мнѣ двѣ однофунтовыхъ ассигнаціи. Я былъ тогда бѣдный мальчикъ, какъ вы знаете, и для бѣднаго мальчика это было цѣлое состояніе. Но съ тѣхъ поръ, я, какъ и вы, разбогатѣлъ, и позвольте мнѣ возвратить вамъ эти деньги. Вы можете подарить ихъ другому бѣдному мальчику.

Я вынулъ кошелекъ.

Онъ наблюдалъ за мной, пока я вынималъ кошелекъ и раскрывалъ его, и наблюдалъ какъ я вынималъ двѣ однофунтовыхъ ассигнаціи. Онѣ были чистыя и новыя, и я, развернувъ ихъ, подалъ ему. Не отрывая отъ меня глазъ, онъ взялъ бумажки, развернулъ ихъ, свертѣлъ въ трубочки и сжегъ на лампѣ, а пепелъ бросилъ на подносъ.

— Осмѣлюсь спросить васъ, — сказалъ онъ, не то хмурясь, не то ухмыляясь, — какимъ образомъ вы разбогатѣли съ тѣхъ поръ, какъ мы съ вами встрѣтились на томъ пустынномъ, холодномъ болотѣ?

— Какимъ образомъ?

— Да.

Онъ опорожнилъ стаканъ, всталъ и остановился у камина, положивъ на него тяжелую, смуглую руку. Онъ поставилъ ногу на рѣшетку камина, чтобы высушить и согрѣть ее, и отъ мокраго сапога пошелъ паръ; но онъ не глядѣлъ ни на сапогъ, ни на огонь, но пристально глядѣлъ на меня. И я вдругъ сталъ дрожать.

Когда губы мои раскрылись и выговорили какія-то слова, которыхъ не было слышно, я принудилъ себя сказать ему (хотя никогда не могъ явственно сдѣлать это), что мнѣ подарено имущество.

— Дозволено ли ничтожному червяку спросить: какого рода это имущество? — спросилъ онъ.

Я пролепеталъ:

— Не знаю.

— Дозволено ли ничтожному червяку спросить: чье это имущество?

Я снова пролепеталъ:

— Не знаю.

— Не могу ли я догадаться, какъ великъ вашъ доходъ съ тѣхъ поръ, какъ вы стали совершеннолѣтнимъ? Скажемъ первую цыфру! Пять?

Съ сильно бьющимся сердцемъ, я всталъ со стула и, ухватившись за его спинку, долго глядѣлъ на него.

— Что касается опекуна, — продолжалъ онъ, — вѣдь долженъ же былъ быть опекунъ, или кто-нибудь въ родѣ попечителя, пока вы были малолѣтнимъ, то, можетъ быть, это какой-нибудь нотаріусъ. Скажемъ первую букву его имени. Не будетъ ли то Д?

Истинное положеніе мое вдругъ ярко освѣтилось въ моихъ глазахъ; и всѣ его разочарованія, опасности, безчестіе, всякаго рода послѣдствія нахлынули на меня съ такой силой, что я чуть не задохся.

— Представьте себѣ, что довѣритель этого нотаріуса, имя котораго начинается съ Д и можетъ быть Джагерсъ, — представьте себѣ, что онъ прибылъ изъ-за моря въ Портсмутъ и высадился тамъ, и захотѣлъ пріѣхать къ вамъ. — Но какъ вы нашли меня, скажете вы. Ну, да! Какъ я нашелъ васъ? Да такъ, написалъ изъ Портсмута одному человѣку въ Лондонѣ и спросилъ вашъ адресъ. А какъ зовутъ этого человѣка? Его зовутъ Уэммикъ.

Я не могъ выговорить ни слова, хотя бы для спасенія своей жизни. Я стоялъ, держа одну руку на спинкѣ стула, а другую на груди, и мнѣ казалось, что я задыхаюсь, — я стоялъ и дико глядѣлъ на него, пока комната не закружилась у меня въ глазахъ. Я пошатнулся, но онъ поймалъ меня, притянулъ къ дивану, заставилъ опереться на подушки и, опустившись передо мной на одно колѣно, приблизилъ ко мнѣ лицо, которое я теперь хорошо вспомнилъ, и содрогнулся.

— Да, Пипъ, дорогой мальчикъ, я сдѣлалъ изъ васъ джентльмена! Да я сдѣлалъ это! Я поклялся въ то время, когда вы спасли меня, что, если я когда-нибудь заработаю гинею, гинея эта будетъ ваша. А впослѣдствіи поклялся, что если дѣла обогатятъ меня, то и вы будете богаты. Я жилъ впроголодь, чтобы вы жили въ довольствѣ. Я работалъ до изнеможенія, чтобы вамъ не надо было работать. Что жъ въ этомъ такого, дорогой мальчикъ? Развѣ я говорю это, чтобы вы благодарили меня? Ничуть! Я говорю это, чтобы вы знали, что тотъ загнанный до полусмерти несъ, котораго вы спасли отъ смерти, такъ преуспѣлъ, что могъ дать образованіе джентльмену… и этотъ джентльменъ — вы, Пипъ!

Ненависть, какую я питалъ къ этому человѣку, страхъ передъ нимъ, отвращеніе, съ какимъ я сторонился отъ него, не могли бы быть сильнѣе, если бы передо мной былъ какой-нибудь страшный звѣрь.

— Слушай, Пипъ. Я тебѣ второй отецъ. Ты мой сынъ — ты для меня больше, чѣмъ сынъ. Я копилъ деньги только затѣмъ, чтобы ты тратилъ ихъ. Когда я жилъ наемнымъ пастухомъ въ уединенномъ шалашѣ, не видя ничьихъ лицъ, кромѣ овечьихъ, пока не забылъ наконецъ, каковы лица у мужчинъ и женщинъ, мнѣ видѣлось только твое лицо. Я много разъ ронялъ ножъ, когда обѣдалъ или ужиналъ въ томъ шалашѣ, и говорилъ себѣ: «Вотъ опять мальчикъ глядитъ, какъ я ѣмъ и нью»! Я много разъ видѣлъ тебя тамъ такъ ясно, какъ видѣлъ на томъ туманномъ болотѣ. «Боже, накажи меня»! говорилъ я всякій разъ и выходилъ на воздухъ, чтобы сказать это подъ открытымъ небомъ: «но если я добуду свободу и деньги, я сдѣлаю этого мальчика джентльменомъ»! И я сдѣлалъ! Ну, взгляни на себя, дорогой мальчикъ! взгляни на эту квартиру, — она годится лорду! лорду! Ахъ! у тебя будетъ столько денегъ, что ты всѣхъ лордовъ заткнешь за поясъ!

Въ пылу тріумфа и видя, что я близокъ къ обмороку, онъ не замѣтилъ, какъ мнѣ тяжело было его слушать. Вотъ единственная капля облегченія въ моемъ положеніи.

— Взгляни сюда! — продолжалъ онъ, вынимая часы изъ моего кармана, между тѣмъ какъ я содрогнулся отъ его прикосновенія, какъ отъ змѣи, — золотые часы, вѣдь это часы джентльмена, надѣюсь! Брилліантъ, осыпанный рубинами, это по-джентльменски, надѣюсь! Погляди на свое бѣлье — тонкое и красивое! Погляди на свое платье, — лучше и не достать! А книги-то, — онъ озиралъ комнату, на полкахъ до потолка, цѣлыя сотни книгъ! И ты ихъ читаешь, не правда ли? Я вижу, что ты читалъ, когда я вошелъ. Ха, ха, ха! читай, читай, дружище! И если онѣ на иностранныхъ языкахъ, которыхъ я не понимаю, я все же буду гордиться, точно я самъ ихъ читаю.

Онъ опять взялъ мои руки и поднесъ ихъ къ губамъ, тогда какъ дрожь пробѣжала у меня по жиламъ.

— Не разговаривай, Пипъ, — сказалъ онъ, снова проведя рукавомъ по глазамъ и по лбу, между тѣмъ какъ въ горлѣ у него что-то хрустнуло (памятный для меня звукъ); мнѣ было тѣмъ ужаснѣе его слушать, что онъ говорилъ все это съ искреннимъ убѣжденіемъ:- тебѣ лучше молчать и не шевелиться. Ты вѣдь не подготовлялся къ нашему свиданію издавна, какъ я; ты не ожидалъ этого. Но неужели тебѣ никогда въ голову не приходило, что это я доставилъ тебѣ всѣ удобства?

— О, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, — отвѣчалъ я, — Никогда, никогда!

— Ну, вотъ ты видишь теперь, что это былъ я, я одинъ-одинешенекъ. Никто объ этомъ ничего не знаетъ, кромѣ меня, да м-ра Джагерса.

— Никто не знаетъ? — спросилъ я.

— Нѣтъ, — отвѣчалъ онъ съ удивленіемъ, — кому бы еще знать? А какъ ты выросъ и похорошѣлъ, дружище! Вѣдь, навѣрное, есть чьи-нибудь ясные глазки… что? развѣ нѣтъ ясныхъ глазокъ, о которыхъ тебѣ пріятно вспоминать?

— О, Эстелла, Эстелла!

— Они будутъ твои, дружище, если только деньгами можно ихъ купить. Не потому, чтобы такой джентльменъ, какъ ты, такой красивый, какъ ты, не покорилъ бы ихъ самъ собою; но деньги помогутъ тебѣ! Дай мнѣ досказать тебѣ то, что я началъ, дружище! Въ томъ самомъ шалашѣ и будучи наемникомъ, я получилъ деньги, завѣщанныя мнѣ моимъ хозяиномъ (который умеръ, и былъ изъ такихъ же, какъ и я), и свободу и повелъ дѣла на свой счетъ. И все, что я ни дѣлалъ, я дѣлалъ для тебя. «Боже убей меня громомъ, — говаривалъ я, предпринимая что-либо, — если это не для него»! Дѣла шли великолѣпно. И, какъ я тебѣ уже сказалъ, я сталъ извѣстенъ. И деньги, оставшіяся у меня отъ барышей первыхъ лѣтъ, я послалъ сюда м-ру Джагерсу, — все для тебя — когда онъ впервые отправился къ тебѣ, по моему письму.

О, если бы онъ никогда не пріѣзжалъ! Если бы онъ оставилъ меня въ кузницѣ,- недовольнымъ, конечно, но, сравнительно, счастливымъ!