Блестящая будущность - Чарльз Диккенс

Я терпѣлъ всякаго рода пытку, какую только Эстелла могла причинить мнѣ.

Повидимому, мы были съ ней на короткой ногѣ, но безъ всякаго съ ея стороны сердечнаго расположенія ко мнѣ, и такое положеніе доводило меня до отчаянія. Она пользовалась мною, чтобы дразнить своихъ другихъ поклонниковъ и превращала мою жизнь въ постоянную обиду.

Я часто видалъ ее въ Ричмондѣ, много слыхалъ о ней въ городѣ и часто каталъ ее и семью Брандли въ лодкѣ; устраивались всякаго рода прогулки, домашніе спектакли, оперы, концерты, всевозможныя развлеченія, во время которыхъ я старался не отходить отъ Эстеллы — и постоянно страдалъ. Я часу не былъ счастливъ въ ея обществѣ, и, не смотря на то, душа моя двадцать четыре часа въ сутки рвалась къ счастью быть съ нею до самой смерти. Во все время нашего знакомства — а длилось оно довольно долго — она ясно доказывала своимъ обращеніемъ, что видится со мной только по приказанію. Но бывали минуты, когда она дѣлалась добрѣе и какъ будто жалѣла меня.

— Пипъ, Пипъ, — сказала она разъ вечеромъ, въ одну изъ такихъ добрыхъ минутъ, когда мы сидѣли одни въ сумерки у окна въ Ричмондскомъ домѣ,- неужели вы никогда не послушаетесь моего совѣта?

— Какого?

— Бояться меня.

— Вы хотите сказать, что совѣтуете мнѣ не увлекаться вами, Эстелла?

— Что я хочу сказать! Если вы не знаете, что я хочу сказать, то вы слѣпы.

Я могъ бы отвѣтить, что любовь всегда слѣпа по пословицѣ, но всякій разъ я вспоминалъ, что невеликодушно съ моей стороны навязывать ей себя; я зналъ, что она обязана повиноваться миссъ Гавишамъ, и это зависимое положеніе меня очень мучило. Мнѣ казалось, что гордость ея возмущается, и она меня ненавидитъ — и сама тоже страдаетъ.

— Что же мнѣ дѣлать, — сказалъ я, — вы сами написали мнѣ, чтобы я пріѣхалъ къ вамъ сегодня.

— Вы правы, — отвѣчала Эстелла, съ холодной, безпечной улыбкой, всегда обдававшей меня холодомъ.

И, помолчавъ съ минуту, прибавила:

— Миссъ Гавишамъ желаетъ, чтобы я провела денекъ у нея. Вы должны отвезти меня туда и привезти обратно, если желаете. Ей не хочется, чтобы я путешествовала одна; но она не желаетъ, чтобы я брала съ собой горничную, такъ какъ не любитъ показываться на глаза чужимъ и переносить ихъ насмѣшекъ. Можете ли вы отвезти меня?

— Могу ли я отвезти васъ, Эстелла?

— Значитъ, можете? — Послѣзавтра, прошу васъ пріѣхать. Вы должны платить за всѣ расходы изъ моего кошелька. Слышите, таковы условія нашей поѣздки!

— И долженъ слушаться, — отвѣчалъ я.

Такимъ образомъ меня всегда предувѣдомляли, когда надо было ѣхать; миссъ Гавишамъ никогда не писала мнѣ, и я даже не видывалъ въ глаза ея почерка. Мы поѣхали черезъ день и нашли ее въ той комнатѣ, гдѣ я впервые ее увидѣлъ, и безполезно прибавлять, что никакихъ перемѣнъ въ домѣ не было.

Она еще нѣжнѣе обращалась съ Эстеллой, чѣмъ прежде, когда я видѣлъ ихъ вмѣстѣ. Она не спускала съ нея глазъ, впивалась въ каждое ея слово, слѣдила за каждымъ ея движеніемъ. Отъ Эстеллы она переводила пытливый взглядъ на меня и какъ будто стремилась заглянуть въ мое сердце и убѣдиться, что оно страдаетъ.

— Какъ она обращается съ вами, Пипъ; какъ она обращается съ вами? — переспрашивала она меня, даже не стѣсняясь присутствіемъ Эстеллы.

Я видѣлъ, — жестоко страдая отъ сознанія зависимости и чувства униженія, — и сознавалъ, что Эстелла должна служить орудіемъ мести миссъ Гавишамъ, и что ее не отдадутъ мнѣ до тѣхъ поръ, пока она не исполнитъ то, что отъ нея требуютъ.

Въ этотъ разъ случилось, что миссъ Гавишамъ обмѣнялась нѣсколькими весьма рѣзкими словами съ Эстеллой. Впервые я видѣлъ, что онѣ поссорились.

Мы сидѣли у огня, и миссъ Гавишамъ взяла Эстеллу за руку; но Эстелла постепенно стала высвобождать свою руку. Она уже и раньше выражала нетерпѣніе и скорѣе примирялась съ пламенной привязанностью къ ней миссъ Гавишамъ, чѣмъ радовалась ей, и едва ли отвѣчала ей такою же привязанностью.

— Какъ! — сказала миссъ Гавишамъ, сверкая глазами, — я тебѣ надоѣла?

— Скорѣе я сама себѣ надоѣла, — отвѣчала Эстелла, высвобождая руку и подходя къ большому камину, гдѣ остановилась, глядя въ огонь.

— Говори правду, неблагодарная! — закричала миссъ Гавишамъ, страстно ударяя клюкой объ полъ:- я тебѣ надоѣла?

Эстелла спокойно взглянула на нее и опять уставилась глазами въ огонь. Ея красивое лицо выражало спокойное равнодушіе къ дикой страстности миссъ Гавишамъ и казалось почти жестокимъ.

— Ахъ ты дерево, ахъ ты камень! — восклицала миссъ Гавишамъ:- водяное, ледяное сердце!

— Что такое? — сказала Эстелла, такъ же спокойно взглянувъ на нее:- вы упрекаете меня за то, что я холодна? вы?

— А развѣ это не правда?

— Вы бы должны были знать, что я такова, какою вы меня сдѣлали, — отвѣчала Эстелла. — Возьмите себѣ и похвалу, и порицаніе; возьмите себѣ весь успѣхъ и всѣ неудачи; короче сказать, возьмите меня.

— О! взгляните на нее! — горько вскрикнула миссъ Гавишамъ. — Взгляните на нее, какъ она жестка и неблагодарна къ тому очагу, гдѣ ее выростили! Гдѣ я укрыла ее у груди, которая сочилась кровью подъ нанесенными ей ударами, и гдѣ я долгіе годы нѣжно лелѣяла ее!

— Но вѣдь я не виновата, — сказала Эстелла, — я не могла валъ ничего обѣщать потому, что едва могла ходить и лепетать, когда вы меня взяли. Чего вы хотите отъ меня? Вы были очень добры ко мнѣ, и я вамъ всѣмъ обязана. — Но чего вы хотите?

— Любви, — отвѣчала та.

— Она ваша.

— Нѣтъ, — сказала миссъ Гавишамъ.

— Вы моя пріемная мать, — произнесла Эстелла, все такъ же спокойно, безъ гнѣва, но и безъ нѣжности. — И я всѣмъ обязана вамъ. Все, что у меня есть — ваше, все, что вы мнѣ дали, я готова вернуть вамъ. Но, кромѣ этого, у меня ничего нѣтъ. И если вы требуете отъ меня того, чего вы мнѣ не давали, — благодарность и долгъ не могутъ сотворить невозможнаго.

— Я никогда не давала тебѣ любви? — закричала миссъ Гавишамъ, пылко поворачиваясь ко мнѣ. — Развѣ я не давала ей жгучей любви, неразлучной съ ревностью, съ жгучей болью, а какъ она со мною разговариваетъ! Пусть зоветъ меня безумной, пусть зоветъ меня безумной!..

— Зачѣмъ я буду звать васъ безумной? Кто лучше меня знаетъ, какія у васъ твердыя рѣшенія? Кто лучше меня знаетъ, какая стойкая у васъ память? Кто лучше меня можетъ это знать, когда я сиживала рядомъ съ вами на маленькомъ стулѣ у этого самаго очага и выслушивала ваши наставленія и глядѣла вамъ въ лицо, когда оно казалось мнѣ страннымъ и пугало меня!

— Скоро же ты все забыла! — простонала миссъ Гавишамъ. — Скоро забыла!

— Нѣтъ, я ничего не забыла, — отвѣчала Эстелла. — Не забыла, но сохранила бережно въ памяти. Когда вы видѣли, чтобы я измѣняла вашимъ наставленіямъ? Когда вы видѣли, чтобы я позабыла ваши уроки? Когда вы видѣли, чтобы у меня было сердце? — она дотронулась рукой до своей груди. — Когда вы запрещали мнѣ любить? Будьте справедливы ко мнѣ!

— Такъ горда, такъ горда! — стонала миссъ Гавишамъ, откидывая обѣими руками сѣдые волосы отъ лба.

— Кто училъ меня быть гордою? — возразила Эстелла. — Кто хвалилъ меня, когда я знала свой урокъ?

— Такъ жестокосердна, такъ жестокосердна! — стонала миссъ Гавишамъ, хватаясь за волосы.

— Кто училъ меня быть жестокосердной? — отвѣчала Эстелла. — Кто хвалилъ меня, когда я знала урокъ?

— Но какъ можешь ты быть гордой и жестокосердной со мною? — Миссъ Гавишамъ почти вскрикнула, протянувъ обѣ руки. — Эстелла, Эстелла, Эстелла! какъ можешь ты быть гордой и жестокосердной со мною?

Эстелла глядѣла на нее съ минуту, какъ бы въ тихомъ удивленіи, но ни мало не смутилась; и затѣмъ снова стала смотрѣть въ огонь.

— Не могу представить себѣ,- начала Эстелла послѣ минутнаго молчанія, — отчего вы такъ неблагоразумны, когда я пріѣхала повидаться съ вами послѣ разлуки. Я никогда не забывала вашихъ обидъ и ихъ причины. Я никогда не была невѣрна вамъ или вашимъ наставленіямъ. Я никогда не выказывала слабости, и вамъ не въ чемъ обвинять меня.

— Неужели было бы слабостью отвѣчать на мою любовь? — вскричала миссъ Гавишамъ. — Но, да, да, она это называетъ слабостью!

— Я начинаю думать, — проговорила Эстелла, задумчиво, послѣ минуты безмолвнаго удивленія, — что почти понимаю, какъ это все вышло. Если бы вы воспитали свою пріемную дочь въ полномъ мракѣ вашихъ покоевъ и никогда бы не показали ей, что такое дневной свѣтъ, — если бы вы сдѣлали это, а затѣмъ почему-нибудь пожелали бы, чтобы она понимала, что такое дневной свѣтъ, то были бы разочарованы и разсержены.

Миссъ Гавишамъ, закрывъ руками голову, сидѣла и тихо стонала, раскачиваясь изъ стороны въ сторону, но ни слова не отвѣчала.

— Поймите, — продолжала Эстелла, — что если бы вы научили ее съ той минуты, когда она начала понимать, что дневной свѣтъ существуетъ, но что онъ созданъ на то, чтобы быть ея врагомъ и губителемъ, и она должна избѣгать его, потому что онъ ослѣпилъ васъ и ослѣпитъ и ее, — если бы вы это сдѣлали, а затѣмъ почему-либо пожелали, чтобы она спокойно переносила дневной свѣтъ, — поймите, что она не могла бы этого перенести, а вы бы были разочарованы и разсержены.