Блестящая будущность - Чарльз Диккенс

— Поймите, — продолжала Эстелла, — что если бы вы научили ее съ той минуты, когда она начала понимать, что дневной свѣтъ существуетъ, но что онъ созданъ на то, чтобы быть ея врагомъ и губителемъ, и она должна избѣгать его, потому что онъ ослѣпилъ васъ и ослѣпитъ и ее, — если бы вы это сдѣлали, а затѣмъ почему-либо пожелали, чтобы она спокойно переносила дневной свѣтъ, — поймите, что она не могла бы этого перенести, а вы бы были разочарованы и разсержены.

Миссъ Гавишамъ сидѣла и слушала (или такъ казалось, потому что мнѣ не видно было ея лица), но попрежнему ничего не отвѣчала.

— Итакъ, — сказала Эстелла, — меня надо брать такою, какою вы меня сдѣлали. Успѣхъ не мой и неудача не моя.

Миссъ Гавишамъ незамѣтно съѣхала на полъ, усѣянный поблекшими свадебными воспоминаніями. Я воспользовался этой минутой, — я до сихъ поръ напрасно выжидалъ ее, — чтобы выйти изъ комнаты, рукой указавъ Эстеллѣ на миссъ Гавишамъ. Когда я выходилъ, Эстелла все еще стояла у большого камина и смотрѣла на огонь. Сѣдые волосы миссъ Гавишамъ, смѣшавшіеся съ свадебными украшеніями, представляли тяжелое зрѣлище.

Мнѣ невозможно перевернуть эту страницу въ моей жизни, не упомянувъ имени Бентли Друмля; я бы охотно, конечно, не писалъ о немъ.

Нѣсколько времени тому назадъ я поступилъ въ клубъ, называвшійся «Зяблики въ Рощѣ». Я никогда не могъ понять цѣли этого учрежденія, если только не считать за цѣль — дорогихъ обѣдовъ разъ въ двѣ недѣли, ссоръ другъ съ другомъ послѣ обѣда и опаиванія шестерыхъ слугъ до положенія ризъ. Однажды, когда почти всѣ Зяблики находились въ наличности, и когда ихъ добрыя чувства по обыкновенію выразилась въ томъ, что никто ни съ кѣмъ и ни въ чемъ не соглашался, предсѣдательствующій Зябликъ призвалъ всѣхъ къ порядку и заявилъ, что м-ръ Друмль еще не провозиласилъ тоста за какую-нибудь даму; согласно тождественнымъ постановленіямъ общества, сегодня былъ чередъ мистера Друмля. Мнѣ показалось, что онъ злобно покосился на меня въ то время, какъ наливали въ стаканы вино, но такъ какъ мы вообще не благоволили другъ къ другу, то я не обратилъ на это вниманія. Каково же было мое негодованіе и мое удивленіе, когда я услышалъ, что онъ предлагаетъ компаніи выпить за «Эстеллу»!

— Эстеллу, какъ ея фамилія? — спросилъ я.

— Не ваше дѣло, — отвѣчалъ Друмль.

— Гдѣ живетъ Эстелла? — спросилъ я. — Вы обязаны сказать это.

И, дѣйствительно, какъ Зябликъ, онъ былъ обязанъ это сдѣлать.

— Въ Ричмондѣ, джентльмены, — сказалъ Друмль, — и она очень красива.

— Много онъ смыслитъ въ красотѣ, низкій, жалкій идіотъ! — прошепталъ я Герберту.

— Я знакомъ съ этой дамой, — сказалъ Гербертъ черезъ столъ, когда тостъ былъ осушенъ.

— Неужели? — протянулъ Друмль.

— И я также знакомъ съ нею, — прибавилъ я, побагровѣвъ.

— Неужели? — повторилъ Друмль. — Скажите!

Онъ только и могъ отвѣтить, что «неужели» — этотъ тупоумный болванъ, но я такъ разсердился, какъ если бы онъ сказалъ что-нибудь остроумное, и немедленно всталъ съ мѣста, сказавъ, что со стороны Зяблика — непростительное нахальство предлагать выпить за здоровье совершенно незнакомой дамы. На это м-ръ Друмль, вздрогнувъ, спросилъ, — что я хочу этимъ сказать? На это я счелъ необходимымъ ему отвѣтить, — что онъ знаетъ, кажется, гдѣ меня найти [2].

Возможно ли было послѣ этого обойтись безъ кровопролитія? Но Зяблики, какъ всегда, заспорили. Спорили горячо, такъ что по крайней мѣрѣ еще шестеро почтенныхъ членовъ высказали шестерымъ другимъ почтеннымъ членамъ, что они знаютъ, кажется, гдѣ ихъ найти. Какъ бы то ни было, а въ концѣ концовъ порѣшили (такъ какъ Роща была судомъ чести), что если м-ръ Друмль доставитъ какое-нибудь свидѣтельство отъ Эстеллы, гласящее, что онъ пользуется честью быть съ нею знакомымъ, — м-ръ Пипъ обязанъ выразить сожалѣніе, какъ джентльменъ и какъ Зябликъ, что «слишкомъ погорячился». Слѣдующій день былъ назначенъ для испытанія (иначе наша честь могла остыть), и на слѣдующій же день Друмль появился съ вѣжливой запиской, написанной рукой Эстеллы, и въ которой она заявила, что имѣла честь нѣсколько разъ танцовать съ нимъ. Послѣ этого, конечно, мнѣ ничего не оставалось, какъ выразить сожалѣніе о томъ, «что я погорячился», и вполнѣ отказаться — какъ отъ явной нелѣпости — отъ мысли драться съ обидчикомъ.

Послѣ этого мнѣ не трудно было узнать, что Друмль началъ еще нахальнѣе вертѣться около Эстеллы, и что она ему это позволяла. Мы стали часто встрѣчаться съ нимъ. Эстелла ему не препятствовала, иногда даже поощряла его и иногда обрывала, порою почти льстила ему, порою же почти открыто презирала его, едва узнавала его, какъ будто забывала даже объ его существованіи.

Но паукъ, какъ назвалъ его м-ръ Джагерсъ, привыкъ охотиться за мухами и обладалъ терпѣніемъ и настойчивостью. Вдобавокъ онъ вѣрилъ съ тупымъ упорствомъ въ свои деньги и знатность своего рода, и это служило ему на пользу, почти замѣняло сосредоточенность и рѣшимость.

Такимъ образомъ паукъ, упрямо сторожа Эстеллу, перехитрилъ многихъ умнѣйшихъ насѣкомыхъ и часто развертывался и спускался изъ своей паутины какъ разъ въ ту минуту, когда было нужно.

На одномъ балу въ Ричмондѣ, гдѣ Эстелла затмила всѣхъ своею красотою, несносный Друмль все время плясалъ съ ней, и она не отказывала ему, такъ что я рѣшился поговорить съ нею объ этомъ. Я воспользовался первымъ удобнымъ случаемъ: она сидѣла въ углу, дожидаясь, чтобы м-съ Брандли отвезла ее домой, и поодаль отъ другихъ, среди цвѣтовъ. Я былъ съ нею, такъ какъ всегда сопровождалъ ее на балы.

— Вы устали, Эстелла?

— Немножко, Пипъ.

— Еще бы не устать!

— Скажите лучше, что не слѣдовало уставать; вѣдь мнѣ еще нужно написать письмо къ миссъ Гавишамъ, прежде чѣмъ лечь спать.

— И разсказать о сегодняшней побѣдѣ? — спросилъ я. — Жалкая побѣда, Эстелла!

— Что вы хотите сказать? какая побѣда, я не знаю.

— Эстелла, взгляните на того господина, вонъ въ томъ углу, который теперь смотритъ оттуда на насъ.

— Зачѣмъ мнѣ на него глядѣть? — отвѣчала Эстелла и посмотрѣла на меня. — Что такого интереснаго въ томъ человѣкѣ, чтобы мнѣ на него глядѣть?

— Я какъ разъ объ этомъ самомъ хотѣлъ спросить васъ, потому что онъ по пятамъ ходилъ за вами весь вечеръ.

— Мотыльки и всякаго рода безобразныя созданія, — отвѣчала Эстелла, бросивъ взглядъ въ его сторону, — летятъ на зажженную свѣчу. — Развѣ свѣча можетъ этому помѣшать?

— Нѣтъ, — отвѣчалъ я, — но развѣ Эстелла не можетъ этому помѣшать?

— Да, вотъ что, — засмѣялась она, — можетъ быть. Да, пожалуй, если хотите.

— Но, Эстелла, выслушайте меня. — Я чувствую себя несчастнымъ оттого, что вы любезны съ человѣкомъ, котораго всѣ такъ презираютъ. Вы знаете, что Друмля презираютъ?

— Ну?

— Вы знаете, что онъ такъ же безобразенъ душой, какъ и наружностью. Глупый, злобный, низкій, тупой малый!

— Ну?

— Вы знаете, что ему нечѣмъ похвалиться, кромѣ мошны и нелѣпаго свитка тупоголовыхъ предковъ, — вы вѣдь это знаете?

— Ну? — повторила она опять и всякій разъ все шире раскрывая свои красивые глаза.

Чтобы заставить ее дать другой отвѣтъ, я самъ сказалъ:

— Ну! вотъ оттого-то я и несчастенъ.

— Пипъ, — отвѣчала Эстелла, — не говорите глупостей. Другимъ это можетъ быть непріятно, и я, можетъ быть, дѣлаю это нарочно. Но васъ это не касается. Не стоитъ объ этомъ и толковать.

— Нѣтъ, касается; я не могу перенести, чтобы люди говорили: она отличаетъ болвана, самаго недостойнаго изъ всѣхъ.

— А я могу это перенести, — сказала Эстелла.

— О! не будьте такъ горды, Эстелла, и такъ неумолимы.

— Зоветъ меня гордой и неумолимой, а только что упрекалъ за то, что я любезна къ болвану! — развела руками Эсгелла.

— Конечно, вы любезны съ нимъ, — проговорилъ я торопливо:- я видѣлъ, вы сегодня такъ глядѣли и такъ улыбались ему, какъ никогда не глядите и не улыбаетесь… мнѣ.

— Вы, значитъ, желали бы, — сказала Эстелла, бросая на меня серьезный, если не сердитый взглядъ, — чтобы я обманывала и васъ?

— Значитъ, вы обманываете его, Эстелла?

— Да, и многихъ другихъ — всѣхъ, кромѣ васъ. Но вотъ и м-съ Брандли. Больше я вамъ ничего не скажу.

И теперь, послѣ того, какъ я разсказалъ о томъ, что терзало мое сердце и часто заставляло его болѣть и болѣть, я перехожу къ тому, что готовилось для меня съ того времени, когда я еще не зналъ, что существуетъ на свѣтѣ Эстелла; то было время, когда ея младенческій мозгъ подвергался первымъ искаженіямъ подъ губительными руками миссъ Гавишамъ.

ГЛАВА V

Мнѣ исполнилось двадцать три года. Я ни слова больше не услышалъ о томъ, что могло бы просвѣтить меня на счетъ моей блестящей будущности. Уже больше года, какъ Гербертъ и я разстались съ гостиницей Барнарда и жили въ другомъ мѣстѣ, въ Лондонѣ; мѣсто это называлось Темилъ. Передъ нашими окнами протекала рѣка. Занятія мои съ м-ромъ Покетъ были уже покончены, но мы продолжали быть друзьями. Не смотря на мою неспособность заняться какимъ-нибудь дѣломъ, — которая, надѣюсь, происходила только отъ безпечнаго и безпорядочнаго употребленія моихъ доходовъ, — я любилъ читать и аккуратно, нѣсколько часовъ въ день, посвящалъ чтенію. Дѣла Герберта процвѣтали, а во всемъ остальномъ не произошло никакой особенной перемѣны.