Мелоди Биттерсвит и агентство охотниц на призраков - Китти Френч

- Твоя собака обнимает мою ногу.

Я открыла глаза, губам не хватало его поцелуев, и я повторила его фразу в голове,

пока слова не пробились через туман, что он вдохнул в меня. Собака обнимает ногу. Моя

собака любит его ногу. Чертов Лестат! Я медленно опустила взгляд и увидела его,

радостно висящего на ноге Флетча, глаза-бусинки закатились на плоском лице, полном

радости. Отстань от него одноухий монстр из ада! Это не оргия, он мой! Я только теперь

заметила, что дверь офиса открыта за Флетчем, и я поклялась убить Лестата жестоким

образом. Я проткну его сердце серебром, пока он будет спать, исполню это принятое

клише.

- Я дам тебе уйти после того, как ты поцеловала меня, в этот раз, но только потому,

что луковое соревнование тебя возбудило.

Я уперла руки в бока, поцелованные губы растянулись в оскале, и я посмотрела на

него.

- Ты поцеловал меня. Ты увидел, что я была уязвима, и воспользовался шансом.

Он провел рукой по волосам и рассмеялся, взглянул в сторону главной улицы и

покачал головой.

- Ты наименее уязвимая женщина из всех, кого я видел.

- А ты самый раздражающий человек на планете, - сказала я, толкнула Лестата в

офис и закрыла дверь. Вмешательство собаки оказало такой же эффект, как ведро ледяной

воды, сброшенное на меня с высоты. Это хорошо разрушило чары, заставило задуматься о

том, что я делаю.

- Я рад, что мы разобрались. Ты прочная, я раздражающий. Я все еще думаю, что нам

стоит забыть о разногласиях на вечер и заняться диким сексом, потому что я все еще

чувствую тебя на губах. Ты вкусная.

Я уставилась на него. Кто вообще так говорит? Я вспомнила разговор с Мариной о

Базе и героях. Стыдно, что мы не знали, как поступать, когда человек, которого ты терпеть

не можешь, становился для тебя героем на пять прекрасных, но неуместных минут на

пороге.

- Это вишневый блеск для губ, - сказала я, скрестив руки поверх футболки. Я знала,

что я была в одном жарком поцелуе от падения, и мои слова от этого зазвучали

враждебнее, чем должны были. - Пошел вон, Флетч, и больше меня не целуй, ясно? И я не

люблю разочаровывающий секс. Ни с тобой, ни с Далай-Ламой, ни с Тором.

Последнее было ложью. Страшно было, что и первое могло таким оказаться.

Он фыркнул и пошел прочь.

- Ты очень странная, Биттерсвит.

Я смотрела ему вслед, а он купался в золотом свете вечернего солнца, и я могла лишь

согласиться. Я была ужасно странной. Я позволила поцеловать себя Флетчеру Ганну за

зеленый совок.

* * *

Я хотела отнести будильник в магазин для бедных. Он мне не был нужен, потому что

Лестат вылизывал мое лицо в шесть утра каждый день, чтобы дать понять, что ему нужно

на улицу и поесть. Я наивно ожидала, что собака впишется в мою жизнь, что мне не

придется ничего менять. В некоторых вопросах Лестат был не требовательным, он любил

гулять меньше меня, и он был из тех собак, что постоянно приносили покрытый слюной

теннисный мяч. За это я была благодарна. Но я не была рада тому, что он был избалован,

бесился. Он был наглым. Он первый раз просил вежливо, а потом выжидал пять минут и

мстил за то, что его проигнорировали. Я почти слышала его мысли. Не вывела меня

быстро на улицу в 6:05? Милая Мелоди, тогда я справлю нужду на коврик у входа. Не дала

мне миску еды к 6:15? Круто, я найду что поесть, пока жду. Банан еще в кожуре? Вкусно.

Твои тапочки? Деликатес. Пробка от вина? Растерзаю с радостью, Мелоди, не сомневайся.

Он был мелким бандитом. Я должна была радовать его, и пока все шло так, как он

того хотел, мы жили в мире. Это не тревожило меня в будни, потому что я все равно

вставала, но сегодня была суббота, кровать была теплой, и я сменила вчера простыни, они

до сих пор пахли свежестью, и это было так приятно. Я не хотела открывать глаза, они

словно были склеены. Я не хотела выходить наружу, где Лестат будет ходить по аллее, как

нетерпеливый пушистый генерал, выбирая место. Я застыла и притворилась, что его язык

на моих глазах меня не тревожит. Я пыталась, но тщетно, ведь мы оба знали, что я сдамся.

Вчера я купила новые тапочки, вязаные и с мехом внутри. Они мне нравились, и я прятала

их под подушкой. Конечно, он знал. Не нужно было становиться боссом мафии, чтобы

знать, что происходит в твоем доме в 6 утра. Я ощутила, как один из тапочек начинает

медленно выползать из-под подушки. Хватит. Это была прямая угроза. Поднимайся, или

тапочкам конец. Я открыла глаза, и он смотрел на меня с бубоном от тапочки в зубах.

Я оскалилась и зарычала, но он сидел. Наверное, мысленно считал.

- Ладно, - проворчала я. - Я сделаю это, а потом вернусь в постель на весь день, и мои

тапочки будут жить, ясно тебе?

Он ждал, пока мои ноги коснуться пола, а потом отпустил бубон замедленным

действием.

- Какой ты добрый, - сказала я ему, надеясь, что он понимает сарказм. Я сунула ноги

в теплые тапочки, пошевелила пальцами и пошла за его пушистым телом из спальни,

смирившись с судьбой его человека.

Полчаса спустя я вернулась в кровать с большой кружкой кофе и дневником Агнес

Скарборо за 1920. Я снова была в перчатках, но тех, что были дома, мне было лень идти в

офис в пушистых тапочках. Я надеялась, что там не будет пожара, иначе Флетчер Ганн

будет радоваться, когда мое обгорелое тело вынесут, и он получит меня, как странный

фетишист, еще до того, как угаснет огонь.

Мы читали дневники Агнес, и хотя там было подробно описано, как жили во время

Первой мировой войны, но мы не нашли пока что ничего значимого для дела. Теперь я

знала, что, как и многие мужчины их возраста, Исаак и Ллойд сражались за короля и

страну, и что Исаака наградили за отвагу. Агнес знала это, но не признавала, что гордится

этим. Она описывала своего изгнанного сына со стороны, хотя было ясно, что она все

равно переживает за него. Но ее заметки о нем в дневнике были размытыми, лишенными

материнских чувств. Но они там были, значит, она все равно думала о нем, хотя не могла

позволить себе написать об этом прямо, как раньше. Может, потому я удивилась заметке в

конце июня 1920-го.

«Чарльз Фредерик был рожден здоровым в корпусе для рожениц», а рядом она

написала: «Мой первый внук».

Я искала в дневнике другие упоминания о ребенке, но ничего не было. Кто он и, что

важнее, чей он? Она словно написала о рождении чужака, и она не упоминала о нем

больше. Она даже не отпраздновала это. Значит, это не был сын Ллойда, потому что в