Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая - Станислав Владимирович Далецкий

городского училища? Учителя при любой власти нужны будут, а эти собрания и Советы неизвестно куда могут привести.

– Не беспокойся, Анечка, – рассмеялся Иван Петрович опаске жены, я на фронте был в корпусном комитете солдат, а потом стал офицером, и ничего не случилось. Если и здесь буду депутатом, то лишь помогу семье защититься от большевиков, поскольку я член партии эсеров, которых большинство в Учредительном собрании. Это собрание соберется в начале января – глядишь, на нем и власть сменится, хотя лично я не верю, чтобы большевики свою власть добровольно отдали, кому бы то ни было.

– Успокойся, Анечка, если что, я выйду из этого Совета и пойду в учителя: к осени будущего года точно буду учителем, может быть вместе с тобой. Сейчас в стороне оставаться – себе дороже выйдет: голытьба может совсем озвереть, если властью их не укоротить.

– Поступай, как знаешь, – кротко ответила Анна и ушла кормить дочку, которая криком дала знать матери, что проснулась и хочет кушать. Женский инстинкт сохранения семьи подсказывал Анне, что не надо бы Ивану участвовать в борьбе за власть в уезде – не учительское это дело, но и возражать намерению мужа она не захотела. – Пусть сам решает, что и как ему делать, – думала женщина, кормя дочку грудью. На этом всё и успокоилось. Дом затих в вечерней тишине, на ясном небе вызвездились мириады звезд, над горизонтом поднялась полная луна, освещая блеклым светом заснеженный городок: всё это Иван Петрович увидел со двора, после вечернего посещения туалета.

Через два дня наступила новогодняя ночь, когда цифры на датах человеческих жизней увеличиваются на единицу – наступал тысяча девятьсот восемнадцатый год.

Встреча нового года прошла незаметно, без особых застолий и поздравлений. Иван Петрович подарил тёще отрез на платье, что купил в Омске, жене Анечке золотые сережки, а тестю расписной кисет под табак – на этом всё и успокоилось.

Основным блюдом на столе была жареная утка, что тёща запекла в русской печи. После утки все вместе попили вечернего чаю. Тесть махнул пару стопок водки, Иван Петрович чуть пригубил коньяка из рюмки, тёща достала кулич, что остался с Рождества, нарезала кусками сыра и ветчины, поставила варенье, мёд, плюшки, другую снедь, и новогодний ужин закончился до полуночи, когда Новый год ещё не наступил. Анечка ушла кормить ребёнка, тесть сказал, что встретит Новый год во сне, а тёща осталась на кухне убирать со стола, пообещав приготовить что-то вкусненькое для новогоднего завтрака.

Иван Петрович, допив чай и поблагодарив тёщу, тоже ушёл в спальню к жене и дочке.

Дочка, насытившись материнским молоком, спала в зыбке, мирно посапывая, а жена Анечка иногда покачивала зыбку, ожидая мужа.

Иван Петрович разделся при свете ночной лампы, которая, видимо, никогда не гасилась в эти короткие и темные зимние дни, и нырнул под тёплый бочок жены. – Говорят, как встретишь Новый год, так его и проживёшь, – прошептал он прижавшейся к нему Анечке. – Я хочу встретить новогоднюю полночь в твоих объятиях и рядом с дочкой, ты, надеюсь, не против?

Анечка была полностью согласна с предложением мужа, и вскоре они предались любовной утехе с такой страстью и пылом, что спустя мгновения слились во взаимном блаженстве, постанывая и содрогаясь от полноты чувственных ощущений близости с любимым человеком. Когда оцепенение сбывшихся желаний прошло, Иван Петрович взглянул на свои часы-луковицу, что положил на тумбочку рядом с ночником: было без пяти минут полночь.

– Эх, – огорчился он, перестарались мы и не дотянули совсем немного до Нового года.

– Ничего, – успокоила мужа Анечка, – зато этот год проводили, как следует, а Новый ещё успеем встретить, если ты пожелаешь, – прошептала она, прижимаясь снова к мужу. Он пожелал, жена раскрыла свои объятия, и снова началось мучительно– сладостное слияние мужчины и женщины, закончившееся полным чувственным удовлетворением и опустошенностью желаний далеко за полночь.

– Вот мы проводили старый и встретили Новый год так, как и хотелось тебе, Ванечка, – хрипловатым голосом тихо проговорила Анечка, всё ещё не выпуская мужа из своих объятий. – Давай всякий раз теперь будем встречать Новый год подобным образом, если обстоятельства не помешают.

– Конечно, дорогая, конечно, – отвечал мужчина, ласково поглаживая жену своей рукой, на которую она положила голову, высвобождаясь от мужа.

– Говорят, что Бог создал каждому мужчине свою женщину – нужно лишь встретить её на своём жизненном пути, – начал рассуждать Иван Петрович, чувствуя рядом тепло своей женщины. – Но не каждому мужчине удается встретить свою половинку, и многие так и живут всю жизнь с чужой женщиной, не познав радости настоящей близости с любимой. Я встретил свою половинку, Анечка, и надеюсь, что мы проживём вместе долгую и счастливую жизнь, наперекор всем испытаниям, что готовит нам судьба в это смутное время.

– Я, Анечка, не искатель приключений с другими женщинами, и потому обещаю тебе быть верным мужем и надежным другом, пока злая смерть не разлучит нас навсегда на этой земле, чтобы мы вновь соединились там, на небесах, хотя я и неверующий человек.

– Потому, Ванечка, я и согласилась быть твоей женой, что женской сущностью своей поняла тебя и пожелала быть вместе и иметь детей от тебя, родной мой. Видишь, я не ошиблась в своём выборе, а рядом посапывает в зыбке наша дочь, и будут ещё у нас дети – я это чувствую, как мать.

Они так и заснули, прижавшись друг к другу, и лишь под утро сопение дочери разбудило Анну и заставило освободиться от мужа, чтобы покормить дочку. Иван Петрович пребывал в сонной неге, пока позднее зимнее солнце не запустило свои лучи сквозь щели ставен, закрывающих окна, в полумрак спальни.

Тотчас, будто ожидая пробуждения зятя, тёща позвала молодых к новогоднему завтраку, который она успела приготовить, встав затемно и похлопотав у печи пару часов. Исполнив утренний туалет, Иван и Анна вышли в кухню, где уже сидел тесть, не начиная трапезы без зятя и дочери.

Евдокия Платоновна нажарила карасей на сливочном масле до золотистой хрустящей корочки, так что хрупкие рыбьи косточки пережарились, и мелкую рыбёшку можно было съедать целиком, не опасаясь подавиться костью. Никогда потом Ивану Петровичу не довелось отведать жареной рыбы такой вкусности и так умело приготовленной.

– Что-то нам приготовил восемнадцатый год, – задумчиво молвил тесть, выпив рюмку водки под жареную рыбку и поглядывая в окно кухни на двор: это окно на ночь не закрывалось ставнями.

– Смута будет нарастать, люди схлестнутся между собой в борьбе за имущество и собственность, и власть, которая эту собственность и дает. Голытьба начнет грабить