Сказка о колдовстве, гаданиях и проваленной охоте на ведьм - Wellixen

четности какой-либо надежды на лучшее. На мебель наполз полумрак, а большое зеркало оказалось занавешено простынёй.

Все здесь дышало кровью, болью и крапивной настойкой для объёма волос.

Адам неудобно заерзал на месте. Кресло, а если быть точнее, грубо сколоченный высокий стул, продолжало вызывать ассоциации с прошлым местом работы. Лоуренс попытался переместить ноги, но те были плотно схвачены ремнями и прижаты к длинным деревянным ножкам проклятого стула.

— Не обижайтесь, Отче. Это для безопасности.

Но Адам и не переживал. Руки его были свободны, а мысли далеки. Три выпитых стакана джина как бы сделали мир немного веселее, но в то же время Адам не мог отделаться от мысли, что этой сельской дыре нужна тяжелая рука.

— Это будет не очень больно, Отче. Поначалу да, неприятно, но потом всё как по маслу пройдёт. Уверяю.

Цирюльник врал. Адам прекрасно это понимал.

Сидя на позорном стуле, с позорным осколком во рту и отходя после позорной истории, Лоуренс вдруг почувствовал себя самой настоящей ведьмой.

Зловещие щипцы щелкнули перед глазами. Блестящая металлическая пасть оказалась настолько близко, что Адаму показалось, будто он увидел засохшие капли крови. Лицо цирюльника в этот момент будто преобразилось. Круглая голова налилась жиром, а на щеках и носу виднелся масленый блеск. Адам увидел отвратительные гнойные кратеры на коже, горящие костры прыщей, не так сильно заметные с расстояния. В лицо пахнуло несвежим дыханием. Моченый лук, квашеная капуста и тухлые яйца выбили слезинки, но Адам попытался держаться.

Подлокотников тут не было, поэтому Лоуренс впился пальцами в ткань сутаны и мысленно принялся молиться. Богам или чудищам, всё было неважно. Важно было лишь то, что этот день нужно пережить.

Потолок размылся перед глазами.

Интересно, а те девушки чувствовали себя точно также?

Адам всегда гадал, что же происходит в голове несчастных, но никогда не стремился понять их в полном смысле этого слова. К запаху цирюльни примешались фантомная вонь прошлого. В ушах раздались отголоски чужих криков, а нос защекотал тяжелый смрад тухлой крови.

Потом стало не до памяти.

Боль пронзила челюсть ещё до того, как стальные тиски вторглись в рот. Первая волна ударила в тот момент, когда губы соприкоснулись с металлом. Во второй раз Лоуренса едва не скрутило от острой боли.

Осколок зуба был один, но люто заболела вся челюсть. Боль отдавалась к большим зубам, клыкам, передним зубам и тому, что пряталось за щеками. Но даже этого было мало — болели виски, болела голова, ныл затылок. Адам выгнулся, а боль новой вспышкой ударила в затылок. Послышался хруст.

Крик завибрировал в горле, но пошёл не в внешний мир, а дальше и глубже. Вглубь самого Адама.

— Вот и всё. — С деланным весельем сообщил цирюльник и ткнул вырванный зуб прямо под нос. — А ты молодец, Отче. Даже не закричал.

А мог ли он вообще что-либо делать? Ослеплённый болью, Адам смотрел в лицо мужчины, а понять, кто это и почему он тут, не мог. Какое-то время глаза тупо смотрели на осколок с корнем, покрытый кровавой плёнкой.

— Ну же, Отче. Не раскисай.

Во рту была кровь. Её было так много, что Адаму показалось, будто ещё немного, и она хлынет сквозь губы, прольётся на одежду, а оттуда запачкает пол. Ошеломлённый, Адам не противился остальной процедуре. Он не обратил внимание на крепкие пальцы, сжавшие затылок, не протестовал против стеклянного горла и ничего не делал, когда вино вторглось в рот.

— Давай, Отче. Полощи. Я на тебя настоящее вино извожу, а не как обычно. Только попробуй пролить!

Дальше всё было как в тумане. Адам не помнил того, как пришёл домой и упал лицом в подушку. Он не слышал стука в дверь, не обращал внимание на тревожные вопросы местных о грядущей службе. Адам просто спал и сон этот принёс облегчение.

На следующий день жить стало больно. Дыра во рту болела, голова болела, тело чувствовалось чужим и дряблым. Лишь вырванный зуб, лежавший на столе, стал ключом ко множеству возникших вопросов. Адам невольно усмехнулся, а после сел за материнскую книгу.

Местные его не уважали и всерьёз не воспринимали. Кроме того, они также что-то знали. Адам прекрасно понимал, что не существовало такого заклинания или зелья, способного пробудить чувство священного трепета. Зато существовали обереги.

Мысли в голове не стройно переплелись.

Адам посмотрел на выбитый зуб и ясно понял, как с ним поступить.

А вот местные… Адам посмотрел на книгу. Боль всё ещё била по телу, но глаза Лоуренса упорно скользили вдоль страниц. Амулеты на охрану, заговоры на любовь, привлечение удачной сделки, беспричинный страх. В затылке тут же засвербело и Лоуренс повернул голову к ближайшему лику святого.

— Не смотри на меня так. Отчаянные времена требуют отчаянных мер.

Святой не ответил, но его суровое тощее лицо в предрассветном свете выглядело крайне осуждающе. Адам отмахнулся и снова полез в книгу. Заговор на беспричинный страх звучал крайне интересно, но…

Адам уныло вздохнул. Потенциальную жертву требовалось обрабатывать три недели, поить её заговорённой водой каждый вторник, всякий раз смотреть в глаза при беседе, касаться плеча как можно чаще и обязательно улыбаться. Невольно Адам посмотрел на своё отражение в чаше воды. Распухшая щека, заспанное лицо и волосы, не расчесанные, а оттого стоящие щёткой, могли запугать кого угодно без еженедельного водопоя. Кроме того, трогать жертву за что-либо Адам не желал.

Книжные страницы зашелестели опять. Подклад на кошмары был сложным в исполнении, жертвенная кукла просто не могла существовать в этой части страны (вереск — обязательный ингредиент для создания «тельца» в этих краях не рос), а заклинание на доброжелательность даже заклинанием не было.

Адам подумал, что его матушка была ещё той шутницей.

«Чтобы завоевать чужие сердца и сделать любого себе другом, просто будь хорошим человеком»

— Но я был, но не помогло.

В остальном книга оказалась крайне бесполезной. Вот был бы под рукой тётушкины записи… Адам отодвинул книгу и тяжело вздохнул.

Солнце вставало над церковным кладбищем, лаская бледным светом многочисленные могилы. Желтизна разошлась по траве не пучками, а целыми потоками. Теперь чуждо смотрелись изумрудные островки ещё не иссохшей травы. Воздух дышал прохладой и туманом, бледным и жидким, как разбавленное молоко. Отчаянно не хотелось признавать, но без отца и его железной руки дела шли паршиво. Адам нащупал языком дырку в зубе и сморщился от чувства кровавой кашицы. А солнце всё вставало и вставало, что в один момент напомнило костёр.

«Было бы забавно сжечь тут всё к чертям…» — Неожиданно