Скорость тьмы - Александр Проханов

За окном ранняя, малиново-черная заря. Волга темно-сизая под недвижной зарей. На подушке у глаз — красная шелковая тесьма, найденная на безвестной дороге.

Глава одиннадцатая

На вокзале у перрона стоял поезд «Рыбинск-Москва», составленный из нескольких грязно-зеленых вагонов. Уже объявили посадку. Проводники проверяли билеты у смиренных пассажиров. За неимением автомобилей они пользовались для поездки в Москву тихоходным составом, который подолгу останавливался на захолустных станциях, собирая в свои допотопные вагоны провинциальный люд из попутных городков и селений. Хвостовой вагон отличался от прочих. Он был стар, как и все остальные, но принадлежал к разряду «мягких», состоял из двухместных купе, с потертыми диванами, овальными, почернелыми зеркалами. Снаружи, вдоль невымытых окон, во всю дину, красовался транспарант с яркой надписью «ДОМ-3», были развешены бумажные цветы, вырезанные из цветной бумаги танцовщицы. На перроне было людно, весело, толпилась молодежь, девушки в нарядных платьях, с неумеренно яркой помадой, с блестками на веках. Темнолицый, с крашеными кудрями Калмык, перебирал перламутровые клавиши аккордиона, негромко и сладостно наигрывал, масляно посматривал на красавиц. А те от избытка молодой энергии, чувствуя свою красоту, пританцовывали, поворачивались на каблуках, словно дразнили музыканта своими голыми животами, свободной, под тонкими топиками грудью, обнаженными ногами.

— Еще натанцуетесь, девочки. По десять часов в день танцевать придется. Лишние калории сбросите, — музыкант небрежно и мечтательно перебирал клавиши, ласково улыбался узкими черно-золотыми глазами. Тут же было несколько парней с букетами, — провожали подруг. Несколько женщин с кульками и сумочками, видимо, матери отъезжающих, докучали дочкам напутствиями.

— Ты, Соня, чаще звони, — говорила одна с утомленным, безбровым лицом, оглаживая дочери воротник плаща, — Ты «эсэмэски» шли, денег не жалей. А на выпускной концерт я приеду. Тетя Галя всегда говорила: «Соня артисткой станет».

Молодой человек осторожно и неуверенно целовал в щеку высокую сильную девушку. Та была выше его, смотрела прищуренными смеющимися глазами, словно этим блеском и смехом отталкивала парня, не допускала к себе. Проводила между ним и собой черту, у которой кончались их юные, уже ненужные ей отношения, и начиналась для нее новая, увлекательная, полная приключений жизнь.

— Лен, давай я тебя до Москвы довезу. Не хочу расставаться.

— Вот еще, провожальщик нашелся.

Румяная белокурая девушка, светящаяся красотой и здоровьем, показывала подругам свои бирюзовые, в серебряной оправе сережки:

— Владимир Генрихович мне их зачем подарил? Потому что, понравилась. Он говорит: «Ты, Валентина, в Москву не рвись. Ты и здесь звездой станешь. Москва сама к тебе в Рябинск приедет». Вот и остаюсь. А вы мне все докладывайте, как у вас конкурс проходит.

Подруги обещали докладывать, но смотрели на нее с сожалением, как на неудачницу, которой отказано в блистательном будущем.

На эти провода явился Алексей Ведеркин, начальник службы безопасности. Холодным недоверчивым взглядом оглядывал перрон, как оглядывал в свою офицерскую бытность территорию, на которой предстояло укрыться в засаде, или заложить фугас, или обеспечить проводку колонны. Оглядел воодушевленных, отъезжающих девушек, словно пересчитывал, отделяя от провожавших кавалеров и родителей. Скользнул по толстенькому, с хитрыми глазками проводнику, возбужденному видом девичьих ног, открытых животов, свободно плещущих под топиками грудей. Задержался на музыканте с цыганскими кудрями и маслеными, как темные лампадки, глазами. Четверо парней стояли особняком, чуть напряженные, покуривая, поглядывая со стороны на суету, на транспарант с надписью «ДОМ — 3», на бумажных, развешенных балерин.

Еще недавно, в сальных комбинезонах, орудуя электрическими ключами и отвертками, они разбирали угнанный «Мерседес», извлекая из него лоснящиеся от масла узлы. Теперь же, в новеньких куртках, джинсовых брюках, с золотыми цепочками на крепких розовых шеях, они по-прежнему выглядели, как дружная бригада, где каждый знал свое место, готовый по приказу бригадира включиться в работе. Этим бригадиром был рыжий парень с розовыми оттопыренными ушами, который держал сигарету огоньком внутрь ладони, после каждой затяжки разгонял над собою дымок, словно по привычке от кого-то скрывался, не желал быть замеченным. Тут же, среди девушек, вертелся Бацилла. Скалил зубы, приставал, получал шутливые тумаки. Крутил костяной, похожей на синеглазый череп головой. В модном пиджаке, с галстуком-бабочкой, напоминал эстрадного конферансье или циркового клоуна. Его-то и подозвал к себе Ведеркин, поманив пальцем, холодно, с едва заметным презрением, оглядывая шаткое вихляющее тело.

— Смотри, Бацилла, чтобы дорога прошла тихо, спокойно. Без дури и алкоголя. Москвичи тебя встретят, примут коллектив под расписку. Я в этот раз с тобой не поеду. Сына везу в Шереметьево, отправляю на леченье в Германию. Если будет буза, Владимир Генрихович с меня спустит шкуру, а я тебя пристрелю. Ты понял?

— Леха, да что ты базаришь! Когда я бузу устраивал?

— Я тебе не Леха, а Алексей Константинович. Свои бандитские словечки забудь. В твоей башке одной дырки не хватает. А это поправимо. — Ведеркин посмотрел на Бациллу, мимо его васильковых хохочущих глаз, на костяной лоб, словно искал подходящее место для пулевого отверстия. Его бесстрастное лицо арийского воина и костяная деформированная голова Бациллы вместе напоминали фашистский плакат, где воля, красота, совершенство явились покарать уродство, порок, вырождение. — Владимир Генрихович обещал быть. Ты всех собери. Он скажет напутствие.

Мальтус уже приближался по перрону, в легком светлом костюме, элегантный, праздничный, в сопровождении телохранителей. Два фотографа поспевали за ним, делая на ходу снимки. Мальтус подошел к вагону. Его окружили. Он легко вскочил на ступеньку, улыбаясь, сияя, позволяя фотографировать себя не только репортерам, но и девушкам, которые нацелили свои мобильные телефоны.

— Мы отправляем наш волжский десант в Москву. Волга — это русское раздолье, русская сила, русская свежесть. Вы едите покорять Москву, и она, не верящая слезам, поверит вашей красоте, вашей доброте, вашей искренности. Прежде, чем вы станете участницами и, уверен, победительницами конкурсов «Мисс Москва», «Мисс Россия», «Мисс Европа» и «Мисс Вселенная», вы пройдете курс обучения, во время которого вам дадут уроки вокала, танца, пластики и хороших манер. Конечно, у каждой из вас жизнь сложится по-разному. Одни достигнут высот в шоу-бизнесе, станут звездами эстрады и примадоннами. Других ждет судьба топ-моделей, подиум, обложки глянцевых журналов. Третьи просто выйдут замуж за достойных состоятельных людей, будут жить в престижных виллах, создадут семью, станут воспитывать детей, содержать дом, принимать именитых гостей, для чего и пригодятся хорошие манеры, уменье очаровать. Мы, которые посылаем вас в столицу, платим за вас деньги, конечно, надеемся получить за это свою выгоду. Но поверьте, нами движет добро, любовь, наш волжский патриотизм, желание видеть нашу Россию красивой и процветающей. Счастливого пути, мои дорогие!

Мальтус прижал к страстным губам пальцы и послал девушкам воздушный поцелуй. Соскочил со ступеньки, приобнял одну, легонько поцеловал в лоб другую, потрепал по щечке третью. Элегантный, доброжелательный, пошел по перрону, удаляясь, провожаемый восхищенными благодарными взглядами.

Металлический голос объявил отправление. Проводник стал торопить пассажиров. Девушки, схватив букеты цветов, стайкой залетели в вагон. Махали сквозь пыльные окна, делали смешные рожицы, что-то писали на стекле пальцами. Бацилла, весело кривляясь, со ступенек вагона отдавал честь растроганным матерям, отпускавшим дочерей в волнующее и тревожное странствие. Рыжий слесарь, откинув окурок, последний вскочил на ступеньку. Поезд шел вдоль перрона, и следом бежала, махала, отставала белокурая Валентина с бирюзовыми сережками.

Ведеркин покидал перрон, возвращаясь к зданию вокзала. В дверях столкнулся с Федором Морковниковым, начальником безопасности моторостроительного завода «Юпитер», прежним другом, с кем своевал две чеченские войны и уволился из частей спецназа. В родном Рябинске судьба отдала их в услужение разным хозяевам, находившимся в непрерывной вражде. Оба друга включились в эту вражду, по разные стороны, и часто их служебные действия приводили к прямым столкновениям, заряжали взаимной неприязнью. Встретившись теперь, они едва кивнули друг другу, хотели разойтись, но, повинуясь влечению, задержались, потоптались. Морковников спросил:

— Ты чего здесь?

— Да пустяки. Девчат на конкурс в Москву отправлял, — ответил Ведеркин, — А ты?