Полёт: воспоминания - Леонид Механиков

Воронов согласился с этой оценкой. Сам Михаил Романович рассказывал так: «На самом деле экран локатора забили отметки от обломков самолёта, тем более что после залпа дивизиона Шелудько их стало ещё больше. Через минуты мы поняли это, да и осколки уже падали на землю. Доложил на КП полка, оттуда выше. Но там сочли, что всё же противник, прикрываясь помехами, продолжал полёт. Словом, окончательный доклад об уничтожении U-2 последовал только тогда, когда был задержан Пауэрс, примерно через полчаса». Более 30 минут после уничтожения американского самолёта-разведчика на КП полка, а также на КП армии ПВО считали, что он продолжает полёт. Специалистов радиотехнического батальона (его возглавлял подполковник Иван Репин), который выдавал для командных пунктов радиопозывную обстановку, также смутили пассивные помехи. А потому перед лётчиками-истребителями Борисом Айвазяном и Сергеем Сафроновым, вышедшими в новый район, задача стояла прежняя — при обнаружении атаковать противника. «На очередном вираже, — поясняет Айвазян, — я передал Сергею команду оттянуться назад, мол, если в 2–3 минуты не обнаружим вражеский самолёт, будем садиться, причём с прямой, то есть без традиционного круга над аэродромом». Сафронов не отозвался, связь с ведомым оборвалась. Айвазян увидел в чистом небе необычное облачко, резко спикировал. Это ему спасло жизнь, он смог уйти от настигавшей его ракеты. В беседе с Борисом Айвазяном поинтересовался: «Опыт помог?» «В какой-то мере, но больше — случайность, — ответил он. — Необычное облачко вселило в меня тревогу, однако не предположение о том, что взорвался самолёт Сергея. Не было для этого причин. От чего он может взорваться? А резко спикировал потому, что привычка сказалась. Во время учебных полётов я месяцев шесть выполнял роль цели, меня перехватывали товарищи по полку. Чаще просили подольше подержаться на высоте. Садиться порой приходилось почти с пустыми баками, всё время увеличивая угол падения, почти падая. В тот раз я так и решил приземлиться, применив наработанный приём. „Захватить“, видимо, ракетчикам было меня трудно, резкое пикирование — есть резкое пикирование, своего рода противоракетный манёвр…» В зенитном ракетном дивизионе, которым командовал майор А.Шугаев, восприняли появившуюся отметку от истребителей за вражескую цель, которая снизилась до 11 тысяч метров.

Доложили на КП, оттуда пришло распоряжение генерал-майора Ивана Солодовникова на открытие огня по… МиГам. Об уничтожении U-2 майор Воронов доложит чуть позже.

Ещё раз слово предоставляем Игорю Ментюкову: «На аэродроме после посадки, прямо у самолёта, меня встречало несколько полковников и двое в штатском. „Садитесь, — говорят, — поедете с нами на КП“. Но тут кто-то из встречающих увидел, что в нескольких километрах с неба падает что-то блестящее. Спрашивают у меня, что это может быть. Я вопросом на вопрос: „МиГи давно взлетели?“ Гул их был слышен, и я предположил, что МиГи сбросили баки. Однако позже выяснилось, что падали осколки самолёта-шпиона Локхид U-2. Приезжаем на КП, мне подают телефонную трубку, на проводе заместитель командующего авиацией Войск ПВО генерал Семёнов.

Говорит: „Савицкий надеялся на вас, Ментюков“. Ответил ему, как наводили, дескать, так и действовал. Не договорил, как на экранах локатора опять появилась цель. Меня спрашивают: „Готов ещё раз взлететь?“ „Какой может быть разговор“ — отвечаю…» К тому времени U-2 был уничтожен. Но об этом на КП армии ПВО не знали, Воронов, повторюсь, промедлил с докладом примерно 30 минут. В дивизионе, которым командовал майор А.Шугаев, за цель приняли вылетевших на перехват U-2, пару самолётов МиГ-19, пилотировавшихся капитаном Борисом Айвазяном и старшим лейтенантом Сергеем Сафроновым. И открыли огонь. Одной из ракет самолёт Сергея Сафронова был сбит, лётчик погиб. Борис Айвазян сманеврировал, и ракета прошла мимо. Всего в ходе пресечения полёта самолёта-шпиона было выпущено 14 зенитных ракет.

«Только сел в самолёт, — говорит Игорь Ментюков, — как слышу, что Борис Айвазян просит отозваться своего напарника, Сергея Сафронова. Но тот молчал. После взлёта и мне поручили войти в связь с Сафроновым. Я начал звать его, но…

На КП армии вскоре поняли, что случилось (майор Воронов доложил: цель уничтожена, спускается парашютист, о поражении цели на командный пункт сообщили и из дивизиона майора Шугаева), и больше никаких указаний не давали. Я ещё несколько минут шёл по курсу. Вскоре я получил команду на посадку, тем более что взлетел без подвесных баков».

Сергей Сафронов погиб на виду у многих уральцев — жителей Верхнего Уфалея, спешивших на первомайскую демонстрацию. Самолёт Сергея упал в десяти километрах от аэродрома, неподалёку на парашюте опустился и он сам — мёртвый, с огромной раной на боку. Возможно, катапульта сработала от детонации, а может пилот сам сумел в последние мгновения привести её в действие — установить это многочисленные комиссии не смогли. Сергею Сафронову в день гибели не исполнилось и тридцати, он ровесник Френсиса Пауэрса.

А из столицы в Свердловск в 12.00 вылетел самолёт Ту-104.

Это был первый самолёт, вылетевший из Внуково после запрета на полёты самолётов гражданской авиации, введённого примерно в 8 часов утра. Из Москвы была наряжена солидная комиссия — в неё вошли сотрудники аппарата ЦК КПСС, военной контрразведки КГБ, офицеры и генералы Генерального штаба Вооружённых Сил и Главного штаба Войск ПВО страны. Перед комиссией стояла задача — анализ действий боевых расчётов армии ПВО, сбор и доставка в Москву всех останков U-2. Свердловск на несколько дней стал горячей точкой. Обратимся ещё раз к воспоминаниям Игоря Ментюкова, атаковавшего американский разведчик на Су-9: «Вскоре после того, как стало ясно, что самолёт-нарушитель сбит, на аэродром с командного пункта приехал командующий авиацией армии ПВО генерал-майор Вовк. Он меня знал, служили вместе в учебном, центре в Саваслейке, потому сказал: „Слава Богу, Ментюков, что всё обошлось“. Он имел в виду, что Пауэрса сбили. Если нарушитель ушёл бы, скандал разгорелся бы крупный. Вовк сказал, чтобы я был по-прежнему наготове, всякое ещё может быть. Однако обстановка стала разряжаться. В 3 часа над аэродромом, показался вертолёт. Привезли американского пилота для дальнейшей его отправки на самолёте в Москву.

Нас к вертолёту сначала не допускали, а потом, узнав, что мы лётчики, его атаковавшие, махнули рукой: мол, смотрите. Особого впечатления Пауэрс на меня не произвёл. На руках мы ему показали, это, мол, мы тебя атаковали. Разрешили нам взять немного дюральки от сбитого самолёта. У меня кусок металла долго хранился. 2 мая по телефону со мной разговаривал (для этого я прибыл на КП армии ПВО) „Дракон“ — генерал Савицкий. Он попросил доложить об атаке на нарушителя, а потом сказал: „Если бы не вы, Ментюков, он бы ушёл“. Командующий считал, что из-за моей атаки U-2 начал совершать манёвр и вошёл в зону огня. Хотя он мог начать манёвр, к примеру, для новых фотосъёмок. 3 мая мы были в Барановичах, а 4-го меня вызвали в Минск. Туда, в штаб армии ПВО, прибыла комиссия из Москвы, возглавляемая генерал-полковником Пономарёвым. Её интересовало, почему бортовая РЛС оказалась забита помехами. Не знаю, к какому выводу они пришли. А предположения такие. На Су-9 имелась система электронной защиты задней полусферы, она давала помехи на прицел самолёту противника. Видно, от неё „пострадал“ и прицел моего самолёта». Ещё больше нервы потрепали лётчику капитану Борису Айвазяну. Если у Ментюкова интересовались, почему со сбоями сработал локатор, то у Айвазяна — почему погиб ведомый.