Не измени себе - Брумель Валерий Николаевич

Пока я над этим особо не задумывался, приходилось много и интенсивно тренироваться — Олимпиада в Токио была не за горами.

Отличное физическое состояние (я вырывал штангу весом в 115 килограммов, стометровку пробегал за 10,6 секунды), отлаженная техника прыжка — все позволяло мне легко преодолевать 220–222 сантиметра на обычных тренировках. Такого физического уровня я еще не достигал.

После Пало-Альто я стал готовить себя к покорению нового рубежа — два метра двадцать семь сантиметров.

Проанализировав все моменты, которые помогли мне установить рекорд в Америке, я выписал их на бумагу.

Вот они:

К высоте 226 я уже давно был подготовлен психологически.

После зимних тренировок находился в хорошей спортивной форме.

Сыграли роль ответственность и приподнятость самих соревнований: матч США — СССР.

Стимулировало огромное количество зрителей.

Помогла их доброжелательность.

Заинтересованность прессы.

Отличная погода.

Прекрасный грунт (я всегда любил, когда трава была подрезана под корень).

Наконец я почти идеально овладел техникой.

При такой нехитрой выкладке сразу обнаружились и мои слабости. Оказалось, что процентов на шестьдесят мой успех зависит от побочных факторов: погоды, количества публики, ее отношения ко мне, от грунта и значимости состязаний. А если всего этого не будет, тогда я не смогу установить рекорд?

Меня это не устраивало. С каждым новым сантиметром я как спортсмен должен подниматься еще на одну ступеньку, качественно иную. Но где искать резервы?

Подсказал Скачков. Как-то он спросил:

— Побеждать, я смотрю, ты вроде научился. А вот что делать, если в секторе вообще не будет соперника?

«Стоп! — сказал я себе. — Здесь и надо копать!» Вместе с тренером мы пришли к выводу, что тактика многих ведущих прыгунов в высоту преимущественно ложная. Именно она не давала и не дает им достичь максимальных результатов.

В чем суть?

Первое: выиграв соревнование, оставшись без соперника, спортсмен, как правило, прекращает борьбу. Одни оправдывают это тем, что берегут силы для следующих состязаний, другие будто бы не хотят испортить впечатление от собственной победы, третьи избегают поражения уже перед самой планкой.

Это ошибка.

Прерывая поединок, прыгун лишает себя прекрасной возможности «прощупать» неизведанную высоту в момент наивысшего подъема, эмоционального и физического.

Кроме того, легкоатлет с каждым отказом от дальнейшего наступления на высоту все больше развивает в себе чувство страха перед ней. Наконец, на мой взгляд, это попросту неспортивно. Конечно, спортсмену необходимо все учесть, взвесить, рассчитать свои силы, но все-таки спорт — это не бухгалтерский учет, без страсти, без азарта, без какой-то доли безрассудства он немыслим.

Второй недостаток этой тактики состоит в том, что прыгун, желая сбить соперника с толку, дезориентировать его, приучает себя пропускать высоту. Подобными «маневрами» спортсмен сбивает себя с соревновательного ритма, толку же от этого, как правило, немного — такие тактические ходы рассчитаны лишь на слабонервных и начинающих спортсменов. Всякий легкоатлет со средними волевыми качествами почти никогда не обращает на них внимания. По опыту я знаю: кто прыгает каждую высоту, тратит гораздо меньше нервной энергии, чем пропускающий ее.

Мы со Скачковым решили избрать иную тактику чтобы не зависеть от внешних факторов, нужно научиться соревноваться с планкой один на один.

Достичь этого можно единственным путем — не отступать. Не любом состязании, независимо от его масштаба, оставаться в секторе до последнего, пока не иссякнут все попытки.

С таким настроением я начал штурм двух метров двадцати семи сантиметров.

Четыре раза эта высота мне не покорялась. В конце летнего сезона (жаль было покидать прыжковый сектор в прекрасной спортивной форме) я решил испытать себя снова. Решал, потому что соревнования были самые незначительные, никакого сообщения в газетах о них не было, потому что моросил дождь и грунт, естественно, оставлял желать лучшего. Короче, я сознательно пошел на штурм мирового рекорда именно в таких невыгодных условиях — без всех стимулирующих факторов.

Скачков усомнился в моей затее, однако возражать не стал:

— Выступай. Прощу об одном: будет неудача, не падай духом! — И ободряюще похлопал меня по плечу.

Как обычно, прыгать я начал с двух метров пяти сантиметров. 210, 215, 218 — все эти высоты я преодолел с первого раза. 221 — только с третьей попытки! Но именно в этом прыжке я поймал самый важный момент техники для каждого прыгуна: слитность быстрого разбега с мощным отталкиванием!

Со стороны этого никто не заметил, даже Скачков. Я попросил установить сразу 2 метра 27 сантиметров. Стадион ахнул и зашумел. Скачков (я увидел это краем глаза) осуждающе покачал головой. Но возражать не стал, по опыту он знал, что я не уступлю.

227 я взял сразу же. Никто в это не поверил, мне даже не зааплодировали. Судьи бросились проверять высоту, но нет, все оказалось правильно. Я попросил поднять планку, на 2 метра 30 сантиметров.

Зрители на трибунах опять недоверчиво затихли.

Я же, напротив, поверил в себя как никогда. Поверил, что могут не зависеть ни от каких’ внешних обстоятельств.

К сожалению, в этот день я был обречен. Во мне «гудел» установленный: мировой. Рекорд. С высотой 230 я не справился. В итоге я испытал лишь одно огорчение — я был зол ва свое преждевременное. Ликование.

КАЛИННИКОВ

Я снова летел. Очень высоко, в светлеющем рассветном небе, под таявшими звездами. Правда; я сидел в кресле какого-то самолета, но ни кресла; ни самого самолета не было. Рядом тоже на не видимых сиденьях сидели какие-то люди, а впереди — даже пилот. Но все они лишь обозначали своими позами; что летят в некоем лайнере: ничего, кроме прохладного воздуха, под нами не существовало — никакой опоры. На фоне светлеющего неба медленно вырисовывался и надвигался силуэт огромной горы. Кто-то произнес:

— Джордания.

Я подумал: «Джордания… Что-то знакомое».

И вдруг почувствовал сильное сердцебиение. Это было именно то место; о котором я издавна мечтал.

Ногами я почти касался вершины горы, а головой — звезд. Именно сюда я давно хотел попасть.

Мне нестерпимо захотелось. Здесь остаться Я оттолкнулся от воздуха и стал мягко падать; парить вниз. Я парил с такой скоростью, при которой можно было бы подольше задержаться над этим местом и все осмотреть.

Своим планированием я управлял внутренне. Подняться, опуститься зависнуть на одном месте — все это я проделывал так естественно; как если бы я ходил, бежал; садился на стул. Странность состояла в ином — я не испытывал удивления.

Вдоль отлогого склона горы тянулся поселок. Он точь-в-точь походил на мою деревню. Такие же сакли ограды из камней и скудная почва. Я резко снизился, полетел вдоль селения. Со стороны (я понимал это) мой полет выглядел жутко — человек несется по воздуху! Хорошо, что, только-только начинало светать и люди еще спали.

В одном из домов я заметил распахнутые двери и тотчас почувствовал, что он пуст. Осторожно, стараясь ничего не задеть и не наделать шума, я влетел в дом — в прихожую, затем в комнату, в другую… Все было знакомо — печь, стол, комод, лавки, вышитые узором ковровые дорожки, в углу иконы, выскобленные добела доски пола, гора подушек на постели.

Неожиданно на террасе загромыхали ведрами. Я понял, что кто-то пришел. Впервые в жизни я так панически испугался человека — мне не хотелось, чтобы он увидел меня летавшим. Я заметался в поисках выхода, сдвинув печную задвижку, быстро нырнул в дымоход и вылетел в трубу. При этом я взглянул на себя как бы чужими глазами и поразился тому, что мое тело бесплотно, его нет, а есть только обозначение его в пространстве, которое может принимать любые формы. Я подумал: «Если сейчас меня увидят люди, они решат, что перед ними нечистая сила».