Выйду замуж за спасателя - Янка Рам

Разговаривать с мамой я не люблю с детства. И по юности даже несколько раз получала от нее за то, что огрызалась.

И вроде бы она ничего сильно плохого и жестокого не делала по отношению ко мне. Но... но она всегда была не на моей стороне! Всегда. Всегда пресмыкалась перед учителями, если у меня возникали конфликты, а позже перед Анатолием. Всегда меня предавала!

Раньше я не могла понять, что не так. А когда свои девочки появились, вдруг, поняла. И свернула общение до минимума.

Не могу этого простить до сих пор.

Поэтому звоню я ей только по праздникам, поздравить. А вчера она не дозвонилась ни мне, ни Алинке. Так как у нас были баня, музыка... А потом все вырубились, позабыв про телефоны.

— Кто там? — низким голосом уточняет Добрыня. — Почему не отвечаешь?

— Мама.... - вздыхаю я.

С тяжёлым ощущением внутри отвечаю на вызов.

— Ну и что же ты не звонишь, доченька? — с горьким ядом в голосе. — Не хвастаешься, что замуж вышла?

Толик уже доложил все "в лучшем свете", уверена!

— Эм.... - растерянно замолкаю я.

— А я тебе расскажу почему, хочешь?

— Мам.... Нет, не хочу.

— Потому что ты связалась с каким-то никчёмным мужичонкой. И как бестолковая кошка забеременела от него. И трусишь идти на аборт! Да?

Молчу. Оправдываться тошно.

— А я тебе ещё прошлый раз говорила — куда ты рожаешь?! Ничего за душой нет, она рожает! Только и надежда на Анатолия была. Так нет же, "мы" с претензиями. Развелась она. Куда ты разводилась?! По съёмным шарахаться??

Закатываю глаза.

— Мам, переключи пластинку. Я это уже слышала. Ты с моими детьми ни дня не сидела, поэтому не надо мне указывать рожать мне или не рожать.

— Ты ноги раздвигаешь и рожаешь, а я сидеть должна?!

— Все, мам? Или ты ещё не всё высказала?

— А обо мне ты подумала, что Анатолий мне за лечение платил, а я как пенсионерка сама не тяну?!

Раз в год на санаторий она не тянет, да. Но и не помрёт без него! Хватит.

— Знаешь, мам, ты сейчас живёшь в квартире, где есть моя доля. Вот разменяйся, продай и забирай мою долю на лечение.

— И на что же я разменяюсь?! На общагу???

— Больше я ничем помочь не могу.

— Конечно не можешь! Тебе только уборщицей или продавцом на рынок теперь. А может и куда похлещё! — явно намекая на проституцию.

Тоже происки Толика. Не первый раз её накручивает.

— Куда ты без института.... А я тебе говорила!

— Ой, ничего ты мне не говорила. Разрешение на брак подписала и отправила с Толиком в другой город, — понижаю я голос смущённо.

Но после драки, с трудом могу сдерживать эмоции.

— Ах ты неблагодарная! Ты же сама меня умоляла, рыдала, что аборт делать не будешь.

Мама всю жизнь бегала на аборты, никогда этого не скрывала и всегда выставляла себя жертвой, терпящей отца только из-за меня. Чтобы я росла в полной семье. Но он все равно ушел, и пропал.

— Мне было очень страшно, да.

— А сейчас тебе не страшно?! Двое на шее висят, она третьим обрюхатилась, так ещё и чужих на себя повесила!

— Так! Ничего я не повесила, ясно? Да и не беременная я.

— Врёт ещё.... Какой же дурак на тебе женится с двумя детьми, если только лопух какой-нибудь, когда уже пузо на лоб лезет.

Мама убеждена, что ребёнок должен быть один — остальное дурость, и можно позволить себе только с богатым надёжным мужем. А когда я забеременела младшей, наш брак с Толиком стал сыпаться уже публично. И слово развод звучало постоянно. Анатолий активно втаскивал на свою сторону всю родню.

Сначала — ранило. Потом.... стало всё равно!

— Ты просила хвастаться, мама, вот, хвастаюсь: у нас все хорошо, просто чудесно! И муж у меня самый лучший на свете мужчина.

— Что там за баттлы у тебя? — шепчет, смеясь Добрыня.

Сжимаю в ответ ему руку.

— Извини, пожалуйста, — прикрывая телефон, шепчу ему. — Это старинная "драка".

— Не-не... Ты продолжай, что там про мужа? — целует мои пальцы. — Я весь во внимании.

— "Муж — объелся груш", кто он, хотя бы? — продолжает мама. — Специальность есть? Или как ты — ни рыба, ни мясо. Сколько зарабатывает? Жилье есть своё? Сколько комнат?

— У нас все хо-ро-шо! — демонстративно весело чеканю я. — Мы в дороге, связь пропадает.... Пока, мам.

Скидываю вызов.

Даю себе десять минут на то, чтобы посмотреть молча в лобовое.

И....

Да плевать!

— Вера... - вкрадчиво и озабоченно.

— Мм?

— Мы точно не беременны?

Лицо мое вспыхивает. Мы всё время косячим! И я такая дура....

Не находя, что ответить, развожу руками.

— Нет. Мне кажется.... - почему-то это заливает меня до краев виной и стыдом.

— А... Ты....

Пожалуйста, пожалуйста... Замолчи! Я куплю чёртовы таблетки, от которых мне ужас как плохо и буду пить их, только не говори ничего такого, что меня разочарует в тебе. Умоляю!

— Ммм.... Мы рассматриваем такую возможность?

— Что?.. Я не поняла, — дрожит мой голос.

— Чёрт.... Я в курсе, что я косячу с этим.

Опускаю взгляд. В ушах начинает звенеть.

— Я куплю таблетки, — обещаю ему и себе.

Я чувствую себя ребенком, обсуждая эти вещи. Мы никогда не обсуждали их с Анатолием.

Добрыня вздыхает.

— Понятно... Не рассматриваем. Нет, я правда все понимаю.

Поджимая губы, стискивает мою кисть.

— Четверо — это и так непросто. Я не настаиваю, конечно. Но.... Алина и Ярый скоро уедут учиться. Чисто гипотетически.... Ты бы не хотела? В будущем?

— Чего хотела? — хлопаю глазами.

— Ещё одного Добрынича. Они... классные получаются, — усмешка.

— А-а-а-а! — вдруг доходит до меня содержание нашей беседы. — Ребенка?! Хотела бы я ребёнка??

— В будущем! — словно оправдываясь.

— Но... Мы.... Фиктивно ведь женаты, — выдыхаю я.

— Ах, фиктивно.... - его рука возвращается на руль. — Если фиктивно, вопросов нет у меня!

Расстроенно глажу котенка. Жалобно кошусь на него. Вокруг лес и сугробы.

А что я должна была сказать?!

Глава 36 — Пять копеек и профнепригодность

Сторожка стоит в низине и вся завалена снегом. Первый час — я, Ник и Ярый работаем по очереди лопатой, прорубая к ней вход.

Работаю чисто механически, мысли все мои про Веру...

И всё время хочется обозвать её как-нибудь покрепче за её перлы, но язык не поворачивается даже про себя. Потому что женщина, которая так относится к моим сыновьям — это святое! Даже если она....

— Зараза!..

— А? — оборачивается Ярый.

— Лопата, говорю,