Unknown - KRISHNA

Но и 'Эта сука' раньше времени не должна была узнать, о чем он расспрашивал этого болтуна-придурка.

Его нельзя было оставить тут, но и нельзя было вернуть обратно. - Оставался третий вариант...

И нельзя сказать, что у Сергея Петровича не было преданных людей! - Были! Было несколько человек готовых выполнить его приказ на ликвидацию шкета. Но это было совсем не то, чего хотелось ему, - совсем не то. ЭТО он хотел сделать сам, лично, и так, как ему хотелось.

Ехавшая по шоссе машина была зеленой, военной, открытой и единственной на шоссе - так бы охарактеризовать ее наблюдатель, - если бы конечно он был тут, этот наблюдатель.

Но его не было и поэтому некому было видеть, как из машины вышли двое - грузный и низкий мужчина, и молодой стройный парень.

Некому было увидать и то, как толстячек, показывая, куда то вдаль своему спутнику, резко отступил на шаг назад и чем-то ударил парня по голове, а затем, в смеси прыжка с падением, рухнул на потерявшее сознание тело.

Но увидеть - это одно. А вот почувствовать ту боль, которая терзала тело Кравчего, не мог никто кроме него самого. И в момент резкого прыжка Сергею Петровичу реально было очень трудно - раны жутко болели, а один из швов так резанул болью, что казалось, что пуля вошла в тело во второй раз. Но оно того стоило!

Прокручивая в уме недавние события по недавнему подавлению путча, он еще тогда - на больничной койке - обнаружил в себе что-то новое и ранее ему неизвестное. Оказалось, что воспоминания о том, что произошло в его кабинете между ним и Женей, его не по детски возбуждает: большое сильное мужское тело и его маленькая пухлая от диабета рука, имеющая над этим здоровяком власть, власть над его телом, лишающая его воздуха... и жизни. И все тихо, аккуратно, без криков, крови и насилия - практически в тишине, что так любил Кравчий.

Прокручивая раз за разом это в голове, Сергей Петрович никому бы, даже самому себе, не признался что это состояние, эта ситуация ему нравиться, доставляет практически сексуальное удовольствие, и он безумно хочет ее повторения.

И поэтому он даже обрадовался когда понял, что решить вопрос с 'ликвидацией источника информации' может и сам лично.

Удар носка с песком не был сильным - убийца хотел лишь оглушить жертву, но никак не приводить ее раньше срока в 'окончательное' состояние.

Когда же его рука мягко легла на рот подростка, одновременно зажимая ему нос, Сергей Петрович вдруг окончательно понял - ему нравится это делать, ему нравиться ТАК убивать. Именно УБИВАТЬ! Ему не хочется УБИТЬ, а нравиться сам процесс УБИВАНИЯ, и если бы его можно было бы растянуть - он бы его растянул.

В этот раз все прошло менее травматично и более спокойно, чем тогда в его кабинете: тело прекратило попытки дышать секунд через двадцать. Но этого, вкупе с процессом 'доводки' до места, 'ритуалом' оглушения, подготовки и собственно приведения в 'окончательное' состояние, - этого Кравчему хватило для того, что бы успеть дойти до нужной ему точки внутреннего напряжения и достичь катарсиса.

Треск сухого выстрела в голову уже мертвому, но еще не 'обратившемуся' подростку вернул Кравчего на землю.

Оглянувшись так, словно бы случайно тут оказался, он ничего не увидел кроме пустого шоссе, машины и мертвого тела.

С минуту он еще стоял над убитым парнем, тяжело дыша и глядя в никуда, а потом осел, привалившись спиною к колесу.

А потом он заплакал. Это не были слезы отчаяния, горя, или сожаления, - просто ему было очень хорошо. И он был счастлив - тут и сейчас.

Минут через двадцать, тяжело перевалившись на карачки и начиная подниматься, опираясь одной рукой на колесо от машины, а другой о колено, - он вдруг понял, как можно сделать еще ЛУЧШЕ. - В СЛЕДЮЩИЙ РАЗ, если не стрелять, а тихо и аккуратно сломать уже задушенному шею, это продлит удовольствие, а треск выстрела не будет нарушать и портить то блаженное состояние, в которое он погрузился после приведение тела в 'окончательное состояние'.

То, что СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ обязательно будет, Сергей Петрович уже не сомневался.

ГЛАВА ШЕСТАЯ 'Леди Макбет Мценского уезда'

Часть первая. Ретроспектива, Киев, октябрь 1992г.

Молодая оторва Катенька - уже три месяца как студентка отделения Психосоматики 'Института глубинной психологии' славного города Киева.

Ей 23 года, она уже взрослая девочка, но сейчас ей кажется, что вся жизнь впереди, и что дальше - будет только лучше, ярче и интереснее. - Такое чувство иногда посещает молодых девушек после раннего и неудачного замужества. Для одних после развода начинается черная полоса, депрессии и самокопания на тему 'что во мне было не так'. А у других душа словно сбрасывает с себя тяжелые зимние сапоги и надевает легкие летние танцевальные туфельки, и им хочется жить, и наслаждаться жизнью во всех ее проявлениях. - Катя принадлежала как раз ко второй категории.

Девушка уже успела выяснить, что учеба ей дается легко, а новые знакомые - ребята интересные, и еще - что 'собирать марки' (так она называет все предыдущие увлечения относительно текущего) - глупо и пошло. Иное дело - сурвивализм! Необычно, элитарно и звучит красиво. Да и ребята там интересные. В ее комнате подвывает магнитофон - '..Пуля и ствол - нажал, и разошлись...', а сама она тихо собирает 'чемодан выживальщика'.

Тихо скрипит входная дверь. "Наверное, маман вернулась, - думает юная выживальщица. - Или Тоша с работы...".

Туалетная бумага, тушенка, зеленка, пачка чай, иголка с нитками... Так, что там еще? Неожиданно над ней, склонившейся над старым и деревянным, с потертыми металлическими уголками бабушкиным чемоданом, нависает грузная фигура.

Катин взгляд сталкивается с цепким взглядом отца. - Это он скрипел дверью.

Девушку тяжко вздыхает, - предстоит тяжелый, - нет, скорее неприятный разговор. Ее папа, зав. отделение неврозов и острых реактивных состояний врач Юркинской психиатрической больницы - ее будущий коллега, был еще и просто человеком. А как полагалось человеку его профессии, был человеком крайне сложным. Причем свою сложность он проявлял чаще дома, чем на работе. И сейчас, - думает Катя - ПапА начнет выяснять, что это за чемодан, в какую шайку я влезла в этот раз, куда это я намылилась на выходные.

А ведь у него диссертация 'Распознавание признаков прогрессирующей паранои'. - 'Ну, все, вляпалась,- быстро просчитывает она ситуацию.- А врать то нельзя - ложь папочку чувствует, начинает копаться в твоих словах, находит то, что почувствовал, препарирует ланцетом желчных вопросов и замечаний, и жертва начинает жалеть, что не сказала правду сразу.. .

Ироничный и въедливый взгляд отца буквально буравил Катю так, как, наверное, сверло дантиста буравит зуб на низких оборотах.

- Что это ты надумала, дочура? Никак сухарики сушить надумала. Тушенка, туалетная бумага да пачка дешевой 'Лисмы' навевают смутные мысли. Ты во что вляпалась в этот раз?

- Нее, пап, все в порядке. Просто я теперь сурвивалистка.

- Хм, а это половое извращение не помешает мне увидать внуков?

- Внуков ты раньше от Тоши увидишь. Сурвивализм, на рабоче-крестьянском, - это выживание. То есть цель сурвивалиста - быть готовым выжить в любых чрезвычайных обстоятельствах. Ну, типа, ядерной войны, землетрясения, падения метеорита. - Девочка делает паузу и продолжает, взяв на пару тонов выше. - Будешь теперь анализировать меня с точки зрения параноидальных флюктуаций моего мозга? - В голосе у нее плещется коктейль 'Попалась'- 50% отчаяния, 50% вызова, - смешать, но не взбалтывать.

Вдруг она понимает, что в их 'допросе партизана' возникла странная пауза.

Катя смотрела на отца, а он о чем-то думал, глядя, словно сквозь нее.

- Вот что, - неожиданно сказал он,- тиранить СЕЙЧАС, я тебя не буду. Даже больше - помогу собрать чемодан. И еще! Вечером обсудим твое увлечение более подробно. Мой детеныш согласен?

Ответом ему были короткий кивок и робкое удивление в ее глазах.

А Вечером маман позвала Катю.

- Ты чем отца сегодня пригрузила?

- Своим хобби. Я теперь сурвивалистка.

- Не знаю, что означает сие ругательство, но твой создатель сейчас заперся в своем кабинете и тихо глушит юбилейный вискарь. И тяжело глядит, если с ним пытаются заговорить. Ты же знаешь, КАК он может глядеть?

- Знаю, знаю...

- Так вот, он просил, что бы ты к нему зашла. И, - мать, почему-то запнулась, - только ты.

Их квартира была экспериментальной планировки, и личный кабинет папочки был на втором этаже. Катя бывала там редко. Только когда отец приглашал. В их квартире были 'свои' комнаты, и 'общие'. Кабинет отца - был ЕГО комнатой.

ПапА сидел в своем потертом кожаном кресле, на столике стояла полупустая бутылка "Royal Salute" , а небольшой альбом со старыми фотографиями лежал рядом. Катя вдруг поняла, что отец еще 10 минут назад плакал. Папа - плакал! Этого просто не могло быть. Легче представить снег в Сахаре. Но красные глаза, и засохший потек на щеке говорил сам за себя.