Таежные отшельники - Игорь Назаров

Подошла к костру Агаша, принесла нам на угощение свою прекрасную картошку, сваренную в мундирах. Завязывается разговор. Оказывается, с этого места Агашу увезли на втором году жизни, и вот она снова здесь. Спрашиваю: «Помнишь ли, как бегала здесь в детстве?» — «Никого не помню». — «А кто у мамы роды принимал, когда ты родилась?» — «Тятя-то». — «А могла бы ты выйти замуж за Ерофея?» — «Ни в коем-то случае. У него уже дети от двух жен. Его сын Николай был у нас. Даже если Ерофей разведется с женой, все равно это будет прелюбодеяние. Жениться страшно. Детей-то, ежели в училище отдать, то потом ничего признавать не будут. Да и годы-то мои уже прошли», — с грустью добавляет Агаша. Далее Агафья жалуется на отца: «Весной по талой воде тятя в одних носках и рубахе бродит и меня не слушает, а по ночам кашлят — разругалась с ним». Удивительно, как всего несколькими словами Агафье удается четко передать суть происходящего и нарисовать яркую картину, живо встающую перед твоими глазами.

Сидим у костра. Вдруг Агафья срывается и бежит к лабазу. Быстро приставлена лестница и Агаша уже внутри лабаза что-то разыскивает. Затем скатывается по лестнице и с улыбкой раскрывает ладонь. А там искусно вырезанный ею из кедра красноватый крестик со всеми полагающимися надписями, изображением креста и головы Адама внизу. Надпись на лицевой стороне: «Царь славы Иесус Христос сын божий», а на теменной — «Кресту твоему поклоняемся Владыка и святое воскресенье твое славим». Далее тут же Агаша стремительно сплела из крепких ниток веревочку — «гайтан», продернула в специальное ушко в крестике и надела мне на шею кедровый талисман. Присутствующий при этом Карп Иосифович одобрительно кивает головой. Я сердечно благодарю Агашу за доброе отношение, за большой ювелирный труд. А дед тут же заводит разговор о вознаграждении мне за лечение: «Ничего нет-то, может, соболька-то жене да дочке?» Я, конечно, отказался категорически: «Человек должен помогать друг другу, а я тем более — врач. Вот я помог вам, и вы сказали спасибо — это для меня радость. И другого мне ничего не надо». — «Да, благодарение господне, а то бы помер я. А Ерофей того и ждал и не хотел вас приглашать». Агафья добавляет: «А я одна-то с ним жить бы не смогла. Ерофей говорил: „Изнасиловать тебя, что ли? Но ведь 15 лет дадут за изнасилование.“ — Вот с ём Ерофеем-то чо!». Хоть Агаша обычно и понимает шутки, но этот «черный» юмор сибирского медведя Ерофея до нее не доходит и, наверное, следовало поберечь ее душу от таких испытаний. Видно, сильно нарушилась дружба Седова с Лыковыми, если они все время возвращаются к этой теме.

Лыковы отмолились и обедают (около двух часов дня), а мы пилим толстенные березы на дрова. Занимаемся этой работой до пяти часов дня. Напилили шесть здоровенных берез. Особенно досталось от огромного березового пня у самой двери избы. Но и его мы одолели — теперь придется Агаше искать новое место для привязывания козла. Вся работа проходит весело, в шутках, в которых активно участвует Агаша. Александр Матвеевич бегает кругом и со всеми возможными и даже невозможными мерами конспирации снимает то на камеру, то на фотоаппарат. Сниматься Агаша по-прежнему боится, а Карп Иосифович воспринимает уже спокойно — не замечает этого или делает вид, что не замечает.

День ярчайший. Тихо, только шумит река. Тепло, хоть загорай. Но у дома много мошки, зато у воды — прекрасно! Как хорошо после работы освежиться этой холоднючей и чистейшей водой. А вкус ее просто изумителен! Кстати, вода в Еринате имеет несколько другой оттенок, чем в Абакане — не светло-зеленоватый, а светло-сероватый. Горное солнце жарко печет, появились бабочки и даже маслята показали свои симпатичные головки среди мха. А на вершине противоположной горы по-прежнему сверкает снег. Вот они, контрасты Саян!

Пока варится обед, я забрался на большой камень среди реки и сижу — блаженствую. Время пять часов, но день еще ярок. Вода шумит на перекатах, как будто ведет беседу с окружающим лесом, горами и со мной. В омутках и затишьях за большими камнями вода отличается темным глянцем и кажется, что там непременно стоит хариус и только и ждет, когда я подброшу ему «мушку». Но брать удочки и двигаться совсем даже не хочется. Вода с убаюкивающим шумом обтекает мой камень и такое блаженство кругом и в душе. Даже мысли замедлили свой бег и кажется, что струйки воды вокруг — это и есть мои приятные, отрешенные от всех земных забот мысли. Погружен в нирвану природы, чудесного дня, подаренного мне жизнью.

Но вот окрик «Иди обедать!» выводит меня из этого блаженного состояния и, приподняв бродни, плетусь к костру. К обеду на десерт Агаша принесла свой удивительно вкусный ржаной квас. И вновь пошли разговоры и воспоминания: как перетаскивалась, как Карп Иосифович шел четыре дня с ночевками на снегу, как ездила в гости в Киленское и прочее.

Витольду Игнатьевичу Агаша рассказывает всю свою технологию земледелия — что, где, когда и как садить, и убирать, возделывать и хранить. Перед этим Витольд Игнатьевич облазил по горам все пашни Лыковых, внимательнейшим образом осмотрел их, замерил. А сейчас ведет «аграрные» разговоры и в восторге от глубоких знаний и умений таежных отшельников. Их разговор идет «на одном языке», они с полуслова понимают друг друга. Слышится множество подробностей о посевах гороха, озимой ржи и прочего. Многое наш ученый муж записывает в свой блокнот, дабы сохранить этот ценный народный опыт. А опыт в этом деле у них просто огромен, я даже не мог и представить.

С большим интересом прислушиваюсь к разговору Витольда Игнатьевича с Лыковыми и открываю для себя «неизвестные острова». Например, Лыковы знают, что в местах, где растут березы, ивы и осины, земля хорошо родит, она плодороднее, чем на других таежных участках. Поэтому признаку около пятидесяти лет назад брат Карпа Иосифовича Евдоким и выбрал место для пашни на Еринате. Проверка показала, что почва рыхлая, хорошо прогревается на солнце, так как расположена на южном, открытом для солнца, склоне. Пробные посадки подтвердили правильность выбора. Но чтобы это место превратилось в пашни, нужен был еще огромный труд.

Карп Иосифович выкорчевывал вековые березы, но делал это с умом и экономно, не тратя лишних усилий. Он не торопился спилить большое дерево, а затем выкорчевывать огромный пень с разветвленной сетью корней. Он поступал более мудро, очищал от земли корни, некоторые наиболее крупные подрубал, а остальное доделывал ветер и наклонный склон горы. Изредка помогал и аркан, наброшенный на верхушку дерева. Сваленные деревья скатывались по косогору вниз. Но расчистка склонов от деревьев еще не решала проблему. Нужно было вспахать раскорчеванный участок. Лошадей и плуга не было, да на таком крутом склоне они бы и оказались бесполезными. Потому Лыков отковал мотыгу и насадил ее на нужным образом изогнутый березовый черенок. При этом размеры и формы мотыг были разными в зависимости от почвы, на которой приходилось работать. На твердых, не проработанных почвах оказалась более целесообразной крупная и широкая мотыга, на мягких — более легкая и узкая. По мнению Витольда Игнатьевича, переход от пашенного земледелия к мотыжному в этих условиях — это прогресс и свидетельство таланта русского крестьянина, осваивающего таежные просторы в сложнейших агроклиматических условиях.