Таежные отшельники - Игорь Назаров

Разговор подтверждает наши предположения, что основными причинами, заставившими Лыковых переселиться на новое место жительства, был не уход их подальше от людей, как многие думают, а истощение пашен и поиск места, где «легче дышится и больше солнца». В этом плане место на Еринате, конечно же, лучше прежнего. Оно расположено значительно ниже над уровнем моря и открыто со всех сторон солнцу, а земля более плодородная — чернозем. Место это закрыто от ветров, особенно надежно — от северных. «Агаша, а скажи честно, уходя сюда, вы не хотели спрятаться от людей, чтобы никто к вам не приходил?» — спрашиваю я. «Да никуда-то нам не деться, сядут на вертолет-то и увидят сразу», — был ответ.

Переезд на новое место потребовал от Лыковых, и в первую очередь от Агафьи, огромных, просто нечеловеческих усилий. Ведь только для того, чтобы перетащить из старой избы все необходимое, Агаше пришлось зимой и весной много-много раз сходить туда и обратно. И это километров двадцать по горам, по снегу, через полыньи на реке, в одиночку, с тяжелым грузом за плечами. А чтобы появилась эта уже созревающая пашня, Агаше пришлось затратить поистине титанический труд. Она приходила сюда за много верст из «северной» избы и ручной «лучковой» пилой спилила и растащила не один десяток сорокалетних деревьев. Она сваливала деревья на склоне горы, затем распиливала их на части и растаскивала, освобождая земли под огород. Чтобы управиться до весны, по словам Агафьи, приходилось работать даже зимними лунными ночами. Представить эту маленькую отважную женщину ночью в мерцающем свете луны, одну среди безбрежной тайги, в трескучие зимние морозы вершащую эту нечеловеческую работу, просто невозможно и жутко!

Огромных усилий от Агафьи потребовало возделывание самой земли и сооружение лабаза. Благо хоть избу помогли построить лесники, за что им большое спасибо. К тому же зимой у Агафьи сильно болел правый глаз, была краснота и опухоль. «Только под ноги маленько-маленько смотреть могла», — рассказывает Агафья. Карп Иосифович перебрался на новое место в конце зимы, шел он по глубокому снегу и горам четверо суток, ночуя на снегу у костра.

Слушаю повествование таежных отшельников, и невольно в голове всплывают неразрешимые вопросы. Но как же Агафья с больным и немощным отцом смогла проделать эту чудовищную работу и преодолеть все препятствия? Невероятно! Как Карп Иосифович с больной ногой смог по глубокому снегу, по горам, по реке с незамерзающими полыньями пройти путь в 18–20 километров? А как они жили вдвоем остаток зимы и весну в малюсенькой (2x2 метра) избушечке, сквозь щели продуваемой всеми верами? Как Агаша смогла перенести весь скарб, семенной картофель и запасы пищи на такое расстояние? И куда в это время смотрели геологи? Неужели нельзя было помочь им «всем миром» и вертолетом? А приготовить пашню и вырубить для нее деревья? Как могут в общем-то физические не сильные люди перенести такую огромную, просто нечеловеческую нагрузку и при этом еще и выжить? Неужели возможности человека, его тела и духа, так беспредельны? И где тот источник, из которого они черпают свой оптимизм и силы? Возникает множество и других вопросов, на которые я не нахожу ответов.

Лыковы рассказывают, что «с весны долго морозы простояли, летом было мало тепла, да и снег выпал рано на горах». Но, не смотря на все это, новая пашня сулит хороший урожай лука, гороха, редьки, репки, ржи и, конечно, картошки. В Еринате, по словам Агафьи, рыба не ловится, а в Курумчуке Ерофей ловил. В общем, Лыковы чрезвычайно довольны новым местом и избой. Они в радужном настроении, на душевном подъеме, живут в предвкушении радостных перемен, хлопот и урожая с новой пашни. «Теперь-то хорошо живем, изба новая, большая, воздух здесь легче, да и пашня родит. Жаль только, жить немного осталось», — спокойно рассуждает Карп Иосифович.

Весь вечер Агаша периодически покашливает, поэтому на ночь налепили ей на грудь перцовый пластырь. Спать устраиваемся в новой, пахнущей смолой избе. Я лег на узенькую лавку под божницей ногами к иконам. Но Агафья возразила: «Так-то негоже. К иконам головой надо, а не ногами». Пришлось исправить ошибку. Спал беспокойно — в голове причудливым образом перемешивались и проплывали картинки из увиденного и услышанного сегодня. Отнюдь не способствовала хорошему сну жесткая и узкая лавка, с которой я все время боялся свалиться.

4 сентября. Лыковы проснулись как всегда в 7 часов. Агаша подтопила печку, начала хлопотать по хозяйству. Вперемешку с молитвой продолжает рассказывать о своем житье-бытье. Вновь с обидой возвращается к Ерофею Сазонтовичу, к тому, что он нисколечко не помог с переездом. А затем с юмором заключает: «Каирские-то мужики говорят, не согрешила-то с ним, вот он и не стал тебе помогать». А сама смеется.

Часов в восемь вышел из избы, картина вокруг совсем другая, чем на прежнем месте. Метрах в двадцати внизу шумит речка, катит свои темные валы. Солнце еще освещает только верхушки гор, внизу по распадкам разлиты темные тона, четко контурирующие лес, отдельные деревья, горы, камни и реку. Южная гора, та, что напротив нас через реку, стоит со сверкающей белой шапкой снега на вершине. Довольно холодно, трава покрыта инеем. Выходит, вчера Агаша была права, опасаясь за горох.

Бегу вниз по реке умываться. Вода обжигает, остатки сна и утренняя вялость вмиг улетучиваются. Без пятнадцати девять из-за восточной горы выплеснулось солнце и все сразу резко изменилось. Речка стала светло-прозрачной с белыми бурунчиками на камнях, горы светло зеленые с размытыми контурами. В этом месте, в отличие от прежнего, солнце, наверное, будет светить целый день.

Возвращаюсь к избе. Агаша уже отмолилась и беседует с членами нашей экспедиции. Завидев меня, говорит: «Лани-то (прошлым годом) для Игоря Павловича деревянный кедровый крестик вырезала», — и пообещала подарить после.

Измерил у Агафьи артериальное давление — 120/70 мм рт. ст., пульс 72 уд. мин., ритмичный хороших качеств.

Часам к одиннадцати завтракаем у костра, который мы утроили на берегу шумливой речки, метрах в ста от избы Лыковых, на месте кострища плотников, возводивших отшельническую «хоромину». Солнце уже высоко и ярко светит. Стало жарко, остаюсь в одной тельняшке. Место очень красивое, шумит река. Сижу лицом к реке и солнцу. За спиной глухой ельник, слева — высокая «курумчукская» гора. Где-то левее, высоко по распадку, старая Лыковская изба на стремительно летящей речке Сок-су, берущей начало с гольца. На юго-востоке распадок, по которому течет река Курумчук, один из истоков Большого Абакана. Прямо против меня, строго на юге расположилась почти треугольная со срезанной вершиной «Туйдайская» гора, а правее — двугорбая «Развильская» высокая гора с вершиной, покрытой белым снегом. Между «треугольной» и «двугорбой» горами течет небольшая речка Туй-Дай, перпендикулярно впадающая в Еринат напротив нас и которую, по словам Агафьи, и считают началом Абакана. На северо-западе видна высокая гора, из-под которой выходит река Еринат. К «Еринатской» горе река подходит почти перпендикулярно, а ударившись в нее, делает поворот под 90 градусов и течет к нам, к тому месту, где мы сейчас сидим.