Комитет охраны мостов - Дмитрий Сергеевич Захаров

потерявшихся родителей — у неё было объяснение. И у неё был план. Уровень бредовости и того, и другого, может, и имел какое-то значение, но не окончательное, не определяющее. У Жени было уникальное торговое предложение — спасение. Все эти раздавленные синим кулаком люди ждали её, даже не догадываясь, что ждут её. Женя так себе честно и сказала: я — знак. Я — меч. Её не смущало то, что никакого Бога в этом мире она никогда не узнавала. Дьявол-то был настоящий.

И Вика, конечно, пришла.

Виталий — отец Юры Ревина, звуковика в Доме кино — поверил мгновенно. Помрачнел, погладил ладонью висок, как будто проверяя, нет ли в нём какого изъяна, несколько раз сжал и разжал руку, мотнул головой.

— Сукота́, — сказал он.

Женя не стала спорить.

— Их ещё не?.. — он сделал движение указательным пальцем, как будто кого-то хотел подманить.

— Пока вроде нет.

— Но уже скоро?

— Надо успеть раньше.

Он опять мотнул нестриженой башкой. У него была внушительная кудрявая шевелюра, рыжевато-коричневая, похожая на стог подгнивших осенних листьев и колыхающаяся так же.

— А что, есть против этой твари какой-то приём?

— Этих тварей, — поправила Женя. — Против синих. Есть.

— Говори тогда, что делаем.

Женя кивнула. Она сказала ему переезжать в коттедж. Нужно будет сплести вместе. Что сплести — увидишь на месте. Виталий сказал: завтра и перееду. А мать Юры? Мать Юры в больнице, она попозже.

Женя решила, что Ольга больна, но «в больнице» означало — работает. Только через две недели появилась эта совершенно потерянная, такая же худая, как и Виталий, женщина с северными чертами. Она выглядела так, что было категорически невозможно определить, сколько ей лет: 30, 40, 50? Почти ничего о себе не рассказывала, подтвердила только, что да, врач-невролог. И что у них с Виталием ещё есть младшая дочь, она сейчас, слава богу, учится в Томске.

Ну да, согласилась Женя, Томск — это безопаснее.

— Помню, — сказал Виталий в конце разговора, — батя как выпьет, так сразу орёт и слезами заливается, что Ваську задрали. Братца его. Я по первости думал, он просто мозги спил, но мать сказала, правда, брата забрали, да там и зажрали. Я ей: как так зажрали? А она только рукой машет и плачет тоже.

Батя рассказал потом. Дядька во флоте служил, на подлодке. Вернулся без двух пальцев. Ему родня: что такое, Васенька? С турбиной, говорит, происшествие. Его просят: ты пока не ходи никуда, дома посиди, пусть не знает никто, пусть другого заберут. А он — в военкомат, требовал там. В горисполком ломился. Выступал. Ну, и амба. Ещё до пересылки кончился.

— Наши-то и не требовали ничего, — сказала Женя.

— Зато жили, не оглядываясь.

Виталий стал важнейшим приобретением. Женя так и сказала себе — приобретение.

Немолодой деревенский увалень с говорком неизвестно какого, скорее, выдуманного региона, он только на первый взгляд казался худым как смерть патлатым балбесом. Под этой голограммой прятался быстрый, резкий и весёлый мрачным весельем человек. Разраб из игровой канадской компании. Гаджетоман, любящий бренчать на укулеле. Радикальный оппозиционер, он дважды по-настоящему дрался с ментовскими на митингах, а то и дело предлагал (непонятно, в шутку или всерьёз) «их всех взорвать».

Он работал за троих. Объехал каких-то ближних и дальних, привёз много волоса, сам его отсортировал, сам сел плести, сверяясь с чудными интернет-руководствами. Потом и других ещё учил.

Виталий придал народившемуся родительскому комитету настоящий сектантский оттенок. Через неделю после того, как он перебрался в Удачный, Женя обнаружила в нижней гостиной «кошачью икону», как потом будет её называть Вика, — сработанное под образ изображение Кыши-Кыса в изрезанном синем окладе.

Женя с ужасом подступила к обставленному свечками изображению, со страхом протянула руку в этот огненный хоровод — в пасть чудовищу.

— Вот этого не надо, — сказал нарисовавшийся Виталий.

Женя отдёрнула руку.

Он пояснил, что это старый оберег. Что надо поить отравленным молоком, и, пока поишь, враг не заберёт жертву. Что у них в Ирбейском так всегда делали. Что, ну, кто знает, может, и помогает. Не лишнее.

Спрячь этот страх куда подальше, потребовала Женя.

Но Виталий упёрся: нельзя убирать со света. И в закрытой комнате нельзя.

— Ты, хозяйка, сама должна знать, что у нас за план «Гроза», — козырнул он ментовским языком. — Тут все средства хороши.

Женя как раз думала в этот момент о «всех средствах» — и впервые отступила. Виталий продолжил дьяволослужить около иконы.

— Подманим зверюгу её же кровью, — любил приговаривать он.

Женя предпочитала не вдумываться. И тем более не обсуждать.

Тем временем в церкви Зимнего Прокурора произошло пополнение. Супругов Пшённых откуда-то выкопал сам Виталий. Марта и Александр были родителями Леры — очкастой дряни, которая дала показания на остальных.

Женя поначалу отчаянно противилась этим подселенцам. Даже наорала на Виталия, требуя вымести чекистский мусор куда подальше. Но Виталий снова упёрся рогом. Он уверял, что пробил Пшённых где только можно, и что они ничего не знали о дочери. У них ещё две — и те тоже отбрыкались от родителей. А люди Марта и Саша хорошие. Общему делу пригодятся — и руки нужны, и волосы.

Им было чуть за 60. Они везде ходили вместе и говорили наперебой. Марта всегда заправляла для Александра иглу — у него самого то ли не получалось, то ли ему просто было приятно, что о нём заботятся. Пшённые были даже внешне похожи: Александр — кругленький в усах бывший военный, растерявший всю выправку. Марта — тоже кругленькая и полнолицая — женщина когда-то явно командирского склада. Они говорили про Леру «она» и «девочка». Они не верили в её показания, в смысле — в то, что это её показания. Они не бывали на судах — потому что боялись «девочки», своей младшей дочери, которая как-то визжала на них у следователя. Они не только верили в Кыши-Кыса, но и плакали около его иконы.

— Я их полностью вскрыл, — говорил Виталий, — отвечаю тебе, хозяйка, там чисто.

Женя махнула рукой и даже не стала спрашивать, что́ именно Виталий Пшённым рассказал. Главное, что он их сам проинструктировал и сам «обезгадил» — забрал гаджеты и потёр электронные следы. Вообще гик-параноик из Виталия вышел первостепенный, что в Жениной ситуации оказалось очень кстати.

Мать Бахрама Гулиева куда-то пропала из филармонии, на судах тоже не появлялась. Найти её так и не смогли.

След Аслана Гаглоева — автослесаря с мутным прошлым, чуть ли не ачинского бандита — потерялся. Оставалась только Светлана — мать полненькой (когда-то,