Потопленная «Чайка» - Ордэ Соломонович Дгебуадзе

меня глаз. К рассвету испанский херес сморил всех. Слуги по одному выводили гостей и укладывали в отведенных для них комнатах. А Тамилла... Тамилла в моей комнате стояла у окна и полными слез глазами смотрела на занимавшуюся у горизонта розовую полоску зари.

В тот же вечер после расставания с ней я особенно остро ощутил горечь своего одиночества. Жизнь мне опостылела окончательно.

Если б Варвара и Люсана были живы, забота о них стала бы целью моего существования. «Их нет, для тебя все кончено», — со злорадством шептал тайный голос.

Да, все кончено.

И я решился. Положив в один из банков на свое имя миллион долларов, все остальные деньги я пожертвовал римскому муниципалитету. Остаток своего состояния я завещал скульптору Росси, чтобы он после моей смерти сделал надгробие на моей могиле...

Стемнело. Заполнив бензином бак своего нового «фиата», я выехал на миланскую дорогу. Триста километров я несся со страшной скоростью, надеясь налететь на что-нибудь по пути и сразу покончить все счеты с жизнью. Но руки непроизвольно поворачивали руль, отводя машину от всех опасностей.

Мотор фыркнул в последний раз и замолк. Горючее кончилось.

Я решил покончить с собой на том месте, где опустошится бак моего «фиата». Опустив голову на руль, я достал револьвер, приложил к груди и нажал курок...

Я пришел в сознание на третий день. Полицейский следователь спрашивал о причине, толкнувшей меня на самоубийство. «Жизнь надоела», — сказал я. Долго глядел он на меня с сожалением, потом поднялся и, извинившись, вышел из палаты. Скоро меня посетил врач-психиатр. На следующий день во всех римских газетах появились сенсационные сообщения о психическом заболевании известного миллионера Таманова.

Через шестнадцать дней мне разрешили выписаться из больницы. Я решил покинуть Италию.

Теперь меня поддерживала единственная цель: во что бы то ни стало вернуть «Королеву утренней зари» и принести бриллиант на могилу жены. Долгое время я бесцельно скитался по разным странам Европы.

Прошел год, другой, навязчивая мысль о возвращении бриллианта стала забываться. От моего миллиона не осталось и четверти, но по-прежнему газеты называли меня то миллионером, то принцем, то бароном.

Как раз в это время мне попалась заметка в газете «Фигаро» о великом князе Николае Николаевиче. Газета среди прочих богатств князя мимоходом упоминала и «Королеву». Автор статьи с душевной болью повествовал о том, что Николаю Николаевичу в спешке, с одним только адъютантом Кантакузеном, пришлось бежать от стремительно наступавших большевиков. А все его драгоценности остались у жены Кантакузена, которая не смогла выбраться из Крыма. Дальнейшая судьба этой женщины и ее маленькой дочери неизвестна. В заключение автор писал: «Вместе с другими сокровищами великого князя в руках Кантакузен остался знаменитый бриллиант «Королева утренней зари», пожалованный ему императрицей Александрой Федоровной».

Я решил любой ценой разыскать жену адъютанта или его дочь. Как раз незадолго до этого я сблизился с двумя приятелями, бежавшими из революционной России. Я поддерживал их, можно сказать — полностью содержал, кормил и одевал. Конечно, они не отказались помочь мне. Оба приятеля поклялись не покидать меня до конца.

Я передал им двадцать пять тысяч долларов и обещал каждому из них по столько же, если они сумеют отыскать след Кантакузен.

Должен сказать, что они взялись за дело самоотверженно. Ни один уголок, где можно было хоть что-нибудь узнать об интересовавшей нас женщине, не оставили они без внимания. Но все розыски были безуспешны. Стало ясно, что мать и дочь остались в Советской России.

Мои помощники советовали мне ехать туда. Мы испросили разрешения вернуться на родину, хотя на самом деле предполагалось, как только «Королева» окажется у нас в руках, вернуться за границу. Я должен был заполучить этот бриллиант, чтобы успокоить свою душу. А потом... Я сам не знал, что меня ждет потом.

Положив оставшиеся деньги в банк (после возвращения понадобятся!), я стал дожидаться визы. День проходил за днем, месяц за месяцем, но ответа все не было.

Деньги подходили к концу. Мои помощники предложили мне легкий путь поправить финансовые дела. Я согласился. Но не потому, что искал наживы. Просто я искал встречи с опасностью, чтобы хоть в этом найти забвение.

Первым объектом нашей новой «деятельности» стал сейф одного коммивояжера. Нацепив маски, мы отправились в его контору. Мои спутники оказались настоящими мастерами этого дела. Они вернулись с операции такими спокойными, будто просто выходили ненадолго прогуляться.

Мне понравилась их невозмутимая уверенность в себе. Они были надежными парнями.

Одного из них звали Сергей Стась, другого — Борис Саидов.

Может быть, кто-нибудь сочтет предательством с моей стороны то, что я называю их здесь. Но я искренне и глубоко убежден, что сейчас это не имеет никакого значения ни для них, ни для меня.

Вот так все и началось. За одним «делом» последовало второе, за вторым — третье... Когда мы приехали в Россию, я уже был таким же опасным и хладнокровным налетчиком, как и мои коллеги.

Тайный голос порою напоминал мне о себе, но я быстро заставлял его умолкнуть. «Меня никто не жалел в жизни, и мне жалеть некого», — убеждал я себя.

В поисках «Королевы зари» мы совершили немало похищений, ограблений и убийств. Я не стану описывать здесь все эти преступления — об этом со всеми подробностями расскажут мои соучастники, — я ручаюсь за это. Стась и Саидов беспрекословно подчинялись мне, выполняли все мои приказания. Вокруг нас подобралась хорошо организованная и разветвленная группа, — наверно, надо сказать — банда преступников. Я сделался распорядителем всей добычи, которая попадала в наши руки.

Чем можно объяснить мое «возвышение» среди убийц и бандитов? Пожалуй, тем, что для меня жизнь не представляла никакой ценности и я запросто играл со смертью. Это рождало уважение ко мне даже у самых закоренелых преступников. Я устанавливал свои законы, мой авторитет стоял вне всяких сомнений.

Перенеся свою деятельность в Советский Союз, мы все же не смогли напасть на след вдовы адъютанта Кантакузена и ее дочери.

В 1926 году пути-дороги привели нас в Тбилиси. Как всегда, меня сопровождал Стась.

Дело происходило в мае. Аромат цветущей акации пьянил, кружил голову. Я решил пройтись по незнакомому городу, чтобы попытаться рассеять меланхолию, вновь охватившую меня.

Я медленно шел по проспекту Руставели. Выйдя на площадь Свободы, я поднялся по широкой асфальтированной улице, идущей от площади направо вверх. Пройдя подъем, я невольно отвлекся от своих невеселых мыслей, прислушавшись к веселому детскому гомону. Не отдавая себе отчета, я направился к тому