Зеленая кровь - Юрий Яровой

Я побежал по центральному проезду до входного павильона к трамвайной остановке. Один трамвай, второй, третий… Уже шесть с четвертью. Где ее школа? Не может быть, чтобы она добиралась целый час, где-то разминулись. Опять разминулись…

Она ждала меня у входа в корпус. Маленькая, в темнокоричневом пальто, иззябшая. А в глазах! Думал, забыл этот взгляд — вопрошающее ожидание. Не забыл. Так она на меня смотрела, когда мы были еще… Когда я еще на что-то надеялся.

— Прости, Наташа. Думал, встречу у трамвая. Документ какойнибудь есть?

Раскрыла сумочку, порылась, подала паспорт.

— Пойдем.

Я не стал подниматься к себе в комнату — разделся в общем гардеробе, в фойе. Наташа была бледна и взволнована — ничего вокруг не замечала. Только вопрошающее ожидание в глазах.

Подошли к залу с гермокамерой.

— Погоди, Наташа, халат принесу.

Халат она надела чисто машинально. Поразительно, никогда не думал, что она способна так волноваться. За него, конечно, Михаила, волнуется. Но ведь с ним все в порядке!

— Там? — спросила Наташа, не сводя взгляда с темно-серой, обтянутой полиэтиленовой оболочкой камеры.

— Там.

Подвел ее к экрану видеоконтроля. Рабочий столик с бортовым журналом, один из парней возился на кухоньке — был виден со спины, еще чьи-то ноги свисали с верхней полки-кушетки… Тоже не Михаил.

— Садись, Наташа, — подвинул я ей стул. Но она, казалось, не расслышала — так и осталась стоять, прикованная к телевизионному экрану.

— Как дела? — спросил я у дежурного врача.

— Все в норме, Александр Валерьевич. Готовятся к ужину. Через десять минут связь.

Глянул на Наташу. Она стояла, чуть подавшись к экрану, все в той же напряженной позе. Лицо чуть порозовело, но страх не проходил в ее серых глазах.

Я нажал на кнопку микрофона:

— Куницын, доложите о самочувствии экипажа. Не надо, наверное, было этого делать. Но я не Мог спокойно видеть эти страдающие Наташины глаза. Пусть уж увидит побыстрее.

— Он в фитотроне, Александр Валерьевич, — ответил один из парней — никак не научусь различать их по голосам. — Сейчас позовем.

Я заметил, как Наташа еще больше подалась к экрану. Замерла. Ждет.

Михаил появился довольно быстро. Прошел близко от монитора — огромная тень на пол-экрана, сел за столик, взял бортовой журнал. Теперь он был хорошо виден в профиль. Выждал еще с секунду, открыл журнал, глянул на свои часы — тень удивления пробежала по его лицу, не вовремя вызвал — и начал докладывать:

— Самочувствие у всех членов экипажа нормальное, Анализы…

Дальше посыпались цифры: количество лейкоцитов, кислотность и все остальное.

— Вопросы есть?

Он по-прежнему смотрел перед собой в микрофон, и на экране был виден в профиль. Я глянул на Наташу: отошла, кажется. Улыбается.

— Да, — нажал я на кнопку микрофона. — Как прогр…

— Миша! Я…

Вот дьявол! Не выдержали нервы у нее все же — сорвалось. А предупреждал, обещала!

Михаил мгновенно развернулся лицом к монитору, Что он там пытался увидеть — в черной стеклянной линзе объектива? Но Наташа, увидев, что он смотрит на нее в упор, смотрит с изумлением и бог знает с чем и как, опять побледнела как снег.

Я решил разрядить атмосферу. Переключил «громкую» на телефон и взял трубку с аппарата внутренней связи — с гермокамерой.

— Михаил, здесь Наташа. Что передать? Время истекает.

Михаил, по-прежнему глядя в упор на объектив телевизионного монитора, зашевелил губами. В трубке я услышал: «Дай ей телефон».

Я покосился на Наташу: что с ней творится!.. Под сердцем закололо вдруг так, что пришлось пригнуться к пульту. Наташа, Наташа…

— Дай ей телефон, — повторил Михаил. Что он — видит, что ли, что с ней? Хлебников, конечно, все видит и все слышит — у него «Норма» включена постоянно. Не миновать мне разноса.

— Ладно, только одно слово.

— Три, — потребовал Михаил.

— Ладно, — сдался я. — Но не больше. Время истекло. Протянул телефонную трубку Наташе, та схватила ее судорожным движением.

— Миша?

По видеоканалу вижу: говорит. Три слова… Встал, круто повернулся и исчез из поля зрения монитора. Очевидно, ушел в фитотрон. Я выключил связь.

— Пойдем, Наташа.

Она отдала мне трубку, расстегнула и сняла халат, а я ничего не мог ей сказать, хотя это было новым нарушением правил: в зале с гермокамерой можно было находиться только в халате. Взял у нее халат, и она вышла, не проронив ни слова и ни на кого не глядя, Даже «до свиданья» не сказала.

Отнес халат лаборанткам, догнал ее у гардероба, помог одеться, сам оделся — все молча. На нее я избегал смотреть.

Проводил ее до входного павильона.

— Спасибо, — улыбнулась она грустно. — Когда он вернется?

И у нее, выходит, эксперимент ассоциируется с полетом в космос?..

— Еще три недели.

— Извини, Саша. У меня что-то с нервами не в порядке. Последние ночи. Плохо спала. Даже не сказал, что… Ничего не сказал. Записка: «Вернусь через месяц», — Не хотел, наверно, тебя волновать.

— И сделал, как всегда, хуже. Ты бы вот на его месте так не поступил — я знаю. А он… Как ты живешь?

— Да так же. Покажись врачам. У тебя и вправду вид больной.

— Больной? Я-то что… Вот он что-то от меня скрывает. Проснусь среди ночи, лежит с открытыми глазами. Спрашиваю: «Что с тобой?» — «Да вот, мерещится всякое…» — Наташа помолчала. — Помнишь ту фотографию, Саша?

Странно, но я мгновенно сообразил, что она имеет в виду: тетрадь в черном ледерине. «Каждую минуту на земном шаре умирает от голода 58 человек — прислушайтесь к их стонам…» А на первой странице газетный фотоснимок — изможденные ребятишки. Живые скелеты…

— Вот, понимаешь, Саша… Наверно, эти ребятишки ему и мерещатся по ночам. Я почему-то уверена… Иногда просто боялась за его рассудок. Вдруг просыпаюсь, а он стонет… Он что-то задумал. Страшное задумал. Саша, я это чувствую. Иначе он бы мне рассказал все, понимаешь?

— Это у тебя, наверное, от нервов. Тебе надо обязательно показаться врачу.

— Да, может, ты и прав. Может, просто не хотел огорчать меня этой… вашей камерой. Глупо все, да, Саша? Ворвалась истеричка, наделала переполоху…

— Ну что ты! Какой уж там переполох.

— Спасибо. — Наташа прикоснулась к моему пальто. — Ты хороший, Саша. Спасибо тебе, А я вот…

Закусила губу, повернулась и убежала к трамвайной остановке.

А я… Четырнадцать лет, быльем поросло, а вот поди ты: увидел — и… Да нет, ерунда, о чем это я? Больной у нее вид, нервы, конечно…

Глава пятая

Извечный свет