Кризисное обществоведение. Часть I - Сергей Кара-Мурза

Научная революция стала разделять слова и вещи, заменять сущность абстрактным понятием (например, «материальной точкой» вместо реальной вещи, тела). Для ученого вещь уже не обладала скрытой сущностью, для каждого взгляда она стала носителем какой-то одной «сущности» из множества. Какова сущность кирпича? Для геометрии одна, для археолога — другая, для материаловеда — третья, для экономиста или механика — своя. И так для всех, кто задумался о кирпиче или кому кирпич упал на голову.

Но эссенциализм сохранился по сей день, потому что он побуждает к нахождению познавательных метафор и чувственных представлений, стимулирующих поиск моделей явления. Даже если они неправильны, они позволяют формулировать в опросы.

Вот первая теория в химии — теория флогистона. Ее создатели считали, что в горючих веществах есть скрытая сущность — флогистон (на русском языке — теплород). Это невесомая субстанция, при ее извержении из вещи образуется тепло. Теория побудила искать эту эссенцию, вести опыты, и так пришли к верной теории окисления, согласно которой тепло образуется не при выделении флогистона, а при соединении кислорода с горючим веществом. С этой правильной теории и началась современная химия.25

Вот трудовая теория стоимости, давшая начало политэкономии и развитая Марксом. Согласно этой теории, товаром является вещь, содержащая невидимую и неизмеримую сущность — стоимость. Это нематериальная субстанция, она образуется при переносе на материал в процессе наемного труда стоимости рабочей силы как товара. А обнаруживается стоимость при продаже вещи на рынке. Продавцы и покупатели ее как-то определяют, сами не зная, как, и потому могут обменивать пшеницу на сюртуки.

Эта модель купли-продажи стимулировала исследование капиталистического способа производства, хотя многое в ней не вязалось с реальностью. Тяжелые последствия вызывало превращение таких моделей и метафор в догматическую веру и приложение к тем случаям, которых такая модель не предусматривала (например, к социалистическому хозяйству).

Вот чрезвычайно актуальный для нас случай — этнология. Те этнологи, которые остаются приверженцами эссенциализма, доходят до буквального овеществления этничности, считая ее материальной субстанцией, включенной в структуры генетического аппарата человека. Этничность понимается как вещь, как скрытая где-то в глубинах человеческого организма материальная эссенция (скрытая сущность). Условно говорят, что она находится в крови, а в Средние века говорили плоть.

Эссенциализм породил склонность к широко распространенному виду деформации сознания — гипостазированию. Это и есть конкретная тема данной лекции.

В словаре читаем: «Гипостазирование (греч. hypostasis — сущность, субстанция) — присущее идеализму приписывание абстрактным понятиям самостоятельного существования. В другом смысле — возведение в ранг самостоятельно существующего объекта (субстанции) того, что в действительности является лишь свойством, отношением чего-либо».

Дефекты мышления ведут к заблуждениям. Здесь дефект вызван тем, что понятие, полезный инструмент, который мы используем для мысленной «обработки» какой-то одной из множества сторон явления, мы принимаем за скрытую сущность этого явления, которая нам объясняет все его стороны. Фантом, привидение вещи мы принимаем за реальность. Тень становится хозяином.

Осознание образованными людьми этого дефекта их мышления затрудняется кажущимся парадоксом: именно крайне рационалистический тип мышления, давшего человеку главный метод науки, — оперирование словами и концепциями — при выходе за стены лаборатории может послужить средством разрушения рациональности. Современный экономист Л. фон Мизес предупреждал: «Склонность к гипостазированию, т. е. к приписыванию реального содержания выстроенным в уме концепциям — худший враг логического мышления».

Когда пробегаешь в уме историю перестройки и реформ, поражает эта склонность изобретать абстрактные, туманные термины, а затем создавать в воображении образ некоего явления и уже его считать реальностью и даже порой чем-то жизненно важным. Эти размытые образы становятся дороги человеку, их совокупность образует для него целый живой мир, в котором он легко и, главное, бездумно ориентируется. Образы эти не опираются на хорошо разработанные понятия, а обозначаются словом, которое приобретает магическую силу. Будучи на деле бессодержательными, такие слова как будто обладают большой объяснительной способностью.

Например, во время перестройки интеллигенцию увлек совершенно схоластический спор о том, являлся ли советский строй социализмом или нет. Как о чем-то реально существующем и однозначно понимаемом спорили, что из себя представляет советский строй: мобилизационный социализм? казарменный социализм? феодальный социализм? Сказал «казарменный социализм» — и вроде все понятно. Академик Т.И. Заславская уже под занавес перестройки в важном докладе озадачила аудиторию: «Возникает вопрос, какой тип общества был действительно создан в СССР, как он соотносится с марксистской теорией?»

Страну уже затягивало дымом, а глава социологической науки погрузилась в тонкости дефиниции и марксистской теории, смысл которой даже закоренелые начетчики помнили очень смутно.

А вот как трактует природу «реального социализма» профессор МГУ А.В. Бузгалин (уже после 1991 года): «В сжатом виде суть прежней системы может быть выражена категорией "мутантного социализма" (под ним понимается тупиковый в историческом смысле слова вариант общественной системы…)».

Магия слов велика, и А.В. Бузгалин считает, что создал целую теоретическую категорию, объясняющую гибель советского строя. На деле взятая им из биологии ругательная метафора «мутант» бессодержательна и ничего не объясняет. Мутация есть изменение в генетическом аппарате организма под воздействием факторов внешней среды. Если такое изменение наследуется и благоприятствует выживанию потомства, то эта полезная мутация оказывается важным механизмом эволюции. Если, как это делает А.В. Бузгалин, уподоблять общественный строй биологическому виду, то любое социальное жизнеустройство оказывается «мутантным» и иным быть не может.

С другой стороны, метафора противоречит смыслу самого понятия. Мутация есть изменение чего-то, что уже было как основа («дикий вид»). Если бы в мире где-то когда-то существовала социально-экономическая формация, которую было принято считать правильным социализмом, а потом под воздействием Сталина в СССР из нее возник казарменный социализм, исказивший этот исходный образец, то его еще можно было бы считать мутантом. Но в действительности никакого исходного социализма, от которого путем мутации произошел советский строй, не существовало. И эту метафору профессор МГУ переносит из публикации в публикацию уже двадцать лет. В его сознании расплывчатое понятие «правильного социализма» превратилось в реальную сущность.

Нас всех подстерегает эта опасность. Мы склонны забывать, что понятие — это инструмент, отсекающий от реального явления множество черт. Запас знания (в том числе неявного) позволяет быстро «разворачивать» в уме богатое содержание явления, но очень часто этого не делают — впадают в гипостазирование.

Рассмотрим эту слабость на содержательных примерах.

В начале реформы в слово-заклинание превратилось такое туманное понятие, как «рынок». Одни видят в нем доброго ангела, а другие — почти всесильное исчадие ада. А попробуй спроси, что каждый под этим понимает — ничего определенного не скажут. Но готовы воевать ради этого призрака или против него. Дж. Гэлбрейт, один из виднейших современных экономистов, сказал о планах российских реформаторов перейти к рынку: «Говорящие — а многие говорят об этом бойко и даже не задумываясь — о возвращении к свободному рынку времен Смита не правы настолько, что их точка зрения может быть сочтена психическим отклонением клинического характера. Это то явление, которого у нас на Западе нет, которое мы не стали бы терпеть и которое не могло бы выжить».

Психическое отклонение клинического характера — вот как воспринимался замысел реформы в России видными западными специалистами, не имеющими причин молчать! Сложное явление, положенное в основу хозяйства западной цивилизации, представили пустым, бессмысленным штампом!

При выработке доктрины реформ ведущие экономисты и социологи игнорировали одну из главных проблем, поставленных еще Адамом Смитом, — угрозы, которые несет с собой рынок. С самых первых шагов становления современного капитализма была выдвинута задача не допустить «перетекания рыночной экономики в рыночное общество». А в России, наоборот, сразу занялись организацией такого «перетекания». Какой провал в мышлении!