Похитители разума - Виктор Эфер

— Господин Боно Рито! Мы должны поставить все на ноги, а если нужно, и на голову, для выполнения этого приказа! Может быть, сократить опыты с препаратом, требующие много времени… Если разрешит господин министр?..

— Что за опыты? Это, эти… Роботы? — спросил отрывисто министр.

— Так точно.

— Но ведь это же одно и тоже?

— Не совсем, господин министр, — и Боно Рито вкратце об'яснил положение.

Глаза министра зажглись.

— Что!?! Что!?! Я с вас сдеру шкуру живьем, доктор Кребс, если вы посмеете сокращать опыты. Бросьте сюда все! Не жалейте ни затрат, ни людей!

— Слушаюсь… Виноват… — лепетал Кребс.

— Однако, — перевел дух министр, — камикадзе нужны тоже. Скоро мы будем иметь новое оружие и там они незаменимы. Пока это тайна, даже от вас. Но скоро к вам прибудет комиссия по координации ваших работ с исследованиями и производством этого нового оружия.

Мы еще удивим мир!..

Часть пятая

ПОСЛЕДНЯЯ СТАВКА

1. Цена приятного вечера

Магда Рито была приятно изумлена, увидев Мечислава Сливинского. Серый костюм, хотя и с чужого плеча, но довольно плотно облегал его стройную фигуру.

— Вы сегодня не похожи на вчерашнего гостя и выглядите совсем европейцем.

— Я склонен думать, что вы почему-то считаете поляков не европейцами. Вы, очевидно, идейная нацистка? Мне бы хотелось услышать от вас веские доводы превосходства вашей расы? — иронически спросил Мечислав.

— Вы ошибаетесь, считая меня последовательницей расового учения, — ответила Магда, уклоняясь от темы и не принимая вызова.

Они прошли в будуар, напоминающий массой разложенных и расставленных безделушек витрину богатого ювелирного магазина. В убранстве комнаты соревновались два стиля: современная, удобообтекаемая мебель и мягкие, восточные ткани, подушки и драпировки мирно ужились вместе, создавая особый уют.

Мягкий и низкий диван с шелковыми подушечками, письменный стол, легкие бамбуковые этажерки с книгами, отнюдь не претендовавшими на ученость. Легкие романы в пестрых суперобложках, довольно нестройно, местами даже небрежно, стояли на полках. На столике резного ореха с полированным зеленым малахитовым кругом дремал, погрузившись в безмолвие, бронзовый Будда. Рядом, на резной шкатулке, стояли семь белых слонов, приносящих счастье.

На синем, как южная ночь, драпри над индийскими пагодами летали шитые серебром птицы. На письменном столе смеющийся, обнаженный негр из черного оникса держал в вытянутой руке светильник.

Убранство комнаты, терпкий запах лаванды и еще каких-то неведомых духов создали у Сливинского впечатление, что он попал в притвор таинственного храма.

Усевшись в удобное, мягкое кресло, гость украдкой наблюдал за хозяйкой, сервировавшей на маленьком китайском столике какую-то трапезу.

Шуршал шелк вечернего платья, плотно облегающий фигуру Магды. Она, закончив приготовления, села рядом, включив радиоаппарат, из которого сразу же донесся обрывок речи:

«Немецкие войска оставили Варшаву»…

«Так уже освобождена столица Польши» — подумал он.

Магда молча посмотрела на гостя.

— Это должно вас порадовать, — улыбнувшись, проговорила она.

— Да, вообще говоря, это меня радует. — Они помолчали. Сливинский, немного спустя, добавил:

— Но мне кажется, что горькая чаша, уготованная польскому народу, выпита еще не до дна… — Он поднялся со своего места, тяжело дыша остановился перед Магдой и медленно, с трудом и болью выговорил:

— Вы представительница того народа и тех людей, которые жестоко изранили мою страну. Вы — мой враг. Я пленник. Забитое и искалеченное существо, с которым можно делать все, что заблагорассудится: можно подвергнуть его каким-то подозрительным медицинским экспериментам и можно, как собаку, привязать к себе, позволив несколько часов почувствовать себя человеком. Я не знаю, что руководит вами, но знайте одно: в судьбе пленника могут быть какие угодно испытания, но заставить его забыть, что он пленник — нельзя. Нельзя излечить израненное сердце, одев на него «европейский», как вы выражаетесь, костюм.

Моя мысль свободно проникает сквозь стены этой комнаты и колючую проволоку к моему народу — и я не знаю, хорошо ли вы делаете, задумав немного развлечь меня сегодняшней затеей с переодеванием. Я могу еще больше возненавидеть тех, кто стоит за вами, и, может быть, решиться на что-нибудь отчаянное.

— Вы горячий патриот… — не то сказала, не то спросила Магда.

— Да, я горячо люблю свою родину.

Магда опустила потухший взор; ей стало мучительно больно. Он — патриот, у него есть то, из-за чего и для чего стоит жить, что-то делать, терпеть плен и, может быть, умереть. А она? Кто она? Патриотка какой страны? Для чего и для кого живет она? Пусто… Пусто… Пусто…

Мрак…

— Счастливы ли вы, Магда Рито? Удовлетворены ли вы в своих желаниях? — слышит она вопрос.

Душа ее томится от скуки, от каких-то непонятных порывов, одиночества, неудовлетворенности… Но Магда слишком горда… Закинув голову, она говорит изменившимся тоном:

— О, мой дорогой гость! Оставим эти темы и проведем вечер беззаботно и весело. — Придвинув к креслу Сливинского низенький столик, она села за него сама. Кексы, раскупоренная коробка сардин, вино…

— К чему такое беспокойство? Однако я бы солгал, сказавши, что все это оставляет меня равнодушным. В дополнение к вашему обществу — еще и это! Это действительно — приятный вечер.

— Вот и отлично.

— Благодарю вас…

— Выпейте. Это живительный напиток, — улыбаясь блестящими глазами и кокетливо склонивши голову, произнесла Магда, подняв бокал.

«Отрава» — мелькнуло в уме… «Нет, не может быть!.. Впрочем, не все ли равно!» — Мечислав тоже поднял бокал.

— За ваше здоровье!

— Прост! — коротко ответила по-немецки Магда и пригубила золотистую жидкость. Легкая полоска кармина осталась на краешке стакана.

Он выпил до дна. Крепкий напиток растекался тончайшими струйками по телу, едва коснувшись мозга.

Беседа затянулась долго. Сливинский был обаятелен. Он смеялся, шутил, был очаровательно любезен, сыпал остротами и комплиментами. Магде казалось, что сквозь настежь открытую дверь ее сердца вошел долгожданный, желанный гость… Что это — любовь?

Теперь, Магда могла бы сказать уверенно: — «Да».

Она поставила пластинку и из аппарата полились, наполняя комнату, мягкие, зовущие звуки танго. Потом они танцевали. Сердце Магды бурно колотилось, вздымалась грудь.

Где-то внутри, далеко-далеко и глубоко в сознании Мечислава Сливинского звенели серебряные колокольчики: