ГИТЛЕР И Я - Отто ШТРАССЕР

По решению Гитлера гауляйтеры уже достаточно давно получали приличное жалованье. С помощью этого нехитрого приема он заручился поддержкой руководителей с Юга, которые превратились в обыкновенных наемников и просто обязаны были оказывать ему помощь и поддержку.

Среди нас практически никто не имел возможности или средств для поездки в Бамберг. Только Грегор, как депутат рейхстага, имел право бесплатного проезда по железной дороге. Он взял с собой ревностного апостола нашего дела Иозефа Геббельса.

Это было в феврале 1926 года, приблизительно через три месяца после ганноверской конференции. Адольф произносил блестящую речь в защиту князей и требований аристократических семейств. К этому времени у Геббельса было достаточно возможностей, чтобы вступить в контакт с деятелями нацистской партии в Баварии. На него произвело огромное впечатление количество машин, находящихся в распоряжении приспешников Гитлера. Он сравнил свою скромную жизнь с тем блеском, который уже окружал Штрайхера, Эссера и Вебера, и сделал свой выбор еще до того, как начался съезд.

Как только Гитлер закончил свою речь, Йозеф Геббельс, представитель национал-социалистов Севера и личный секретарь Грегора Штрассера, вскочил на ноги.

«Господин Адольф Гитлер совершенно прав, - заявил он (слова «фюрер» еще не было в нацистском словаре). - Его аргументы так убедительны, что не будет ничего плохого, если мы признаем свои ошибки и присоединимся к нему».

Никто в партии не забыл невероятного поведения Геббельса. Ветераны партии до сих пор говорят о нем как о «бамбергском изменнике».

Казалось, Гитлер предвидел этот кульбит маленького уродца. Теперь он решил, что Грегор Штрассер, изолированный от своих товарищей, находясь во враждебном окружении, перед лицом жестокого поражения будет не в состоянии оказывать сопротивления.

На следующий день неизбежно должно было состояться генеральное сражение между Адольфом и Грегором.

«Я решительно защищал свою точку зрения, - говорил мне Грегор, - но я чувствовал, что Гитлер получает явную поддержку. Он редко впадал в ярость, наоборот, он призвал на помощь показное благородство и мастерски использовал свое необыкновенное искусство обольщения. Один или два раза он подходил очень близко ко мне, и я думал, что он вцепится мне в горло, но вместо этого он клал мне руку на плечо и начинал разговаривать со мной, как с другом. «Послушай, Штрассер, - говорил он, - ты ведь не партийный фонд и начинай жить так, как ты заслуживаешь».

Я с растущей тревогой слушал рассказ Грегора, слишком хорошо понимая, как собирается действовать Адольф Гитлер. Он пытался превратить Грегора в свое послушное орудие, в раба партийных денег, то есть проделать то, что он уже сделал с остальными.

Компромисс, который был найден в результате ораторских баталий между Гитлером и Грегором, не был столь уж гибельным для нас. Мы сохранили независимость, право управлять своим издательством и издавать «Национал-социалистише брифе». Но мы должны были отказаться от своей программы и вновь вернуться к гитлеровским «25 пунктам».

«Основное, - посоветовал я Грегору, - не продавай аптеку и не бери у него денег».

Вскоре я оказал юридические услуги одному крупному промышленному концерну. По окончании работы я получил солидную премию, и на эти деньги мы наконец-то открыли издательство «Кампфферлаг» и купили сначала шесть, а потом восемь газет, которые позже стали выходить ежедневно.

Борьба между нами и Адольфом продолжалась все более ожесточенно. Мы начали широкую пропагандистскую кампанию по защите наших идей, и наша демократическая организация противостояла откровенно капиталистическим тенденциям национал-социалистической партии Юга. В конце концов мы даже стали для них серьезными конкурентами. В период с 1926 по 1930 год дела «Кампфферлаг» шли все лучше и лучше, и оно даже превзошло прославленное своей изобретательностью издательство Макса Аманна «Эхер Ферлаг».

В 1928 году, живя у своих родителей в Динкельсбюле, я сделал попытку найти точки соприкосновения с Гитлером. Адольф ответил пропагандой макиавеллизма.

Тем временем Герман Геринг вернулся из долгого путешествия по Италии и Швеции. Он начал плести интриги с целью получить место в парламенте. При этом Геринг без колебаний, не особенно стесняясь в выборе средств, стал оказывать давление на своего давнего товарища по оружию Гитлера.

«Или я стану депутатом, или я выступлю против партии, дабы компенсировать ущерб, нанесенный мне ранением, полученным 9 ноября 1923 года», - заявлял он.

Действительно ли Адольф позволял запугивать себя?

Я думаю, что нет. Грегор, более доверчивый, чем я, сказал мне однажды:

«Ты знаешь, что Коха выгнали, а его место занял Геринг? Эта свинья шантажировала Гитлера».

Я был более дальновидным, чем Грегор, и поэтому хорошо понимал, какую пользу мог извлечь Гитлер из Геринга, бывшего офицера с прекрасными связями в кругах крупных промышленников Германии. Без него Гитлер, несомненно, так и остался бы в кругу второразрядных капиталистов. Но с помощью Геринга он познакомился со знаменитым магнатом Тиссеном, с Кирдофом, который распоряжался секретным фондом тяжелой индустрии, и, наконец, с финансовым гением Ялмаром Шахтом. Перед Гитлером открылись широкие жизненные перспективы. Военное снаряжение, которым он нас снабжал, стоило очень больших денег.

Я несколько раз приезжал в Мюнхен и много раз брал интервью у Гитлера. Его речи раз за разом становились все более грозными и неистовыми. Именно в 1928 году в его доме я и познакомился с Гели Раубаль, но история с этой девушкой не сыграла никакой роли в развитии глубокого антагонизма между мной и Гитлером.

Тем временем Гиммлер, соблазненный предложением Гитлера стать командиром СС, или чернорубашечников, отказался работать на моего брата и перешел на сторону Адольфа.

Мы сражались изо всех сил. Наша пропаганда была организована блестяще. Речи Карла Кауфмана, Эриха Коха, Франца Штера, Рихарда Шапке, Францена и Гро встречались бурными аплодисментами во всей Северной Германии и подробно излагались в нашей прессе. Мы одержали победу в Саксонии, но Тюрингия отошла к Гитлеру. Благодаря своим новым могущественным друзьям он добился отмены в некоторых регионах (особенно в Бремене, Анхальте и Ольденбурге) запрета на публичные выступления, который существенно мешал ему. Перспектива примирения между национал-социалистами Севера и Юга становилась все более призрачной.

В результате отношения между мной и братом в 1928 и 1929 годах стали несколько натянутыми. Когда Грегор приезжал в Берлин, он обычно останавливался у меня и мы проводили ночь в бесконечных и бесплодных спорах. Даже моя бедная невестка Эльза, несмотря на инстинктивную неприязнь к Гитлеру, мечтала о такой же машине, какие имели жены баварских партийных функционеров. У Грегора же были более солидные аргументы, которыми он оправдывал свое упрямое нежелание прислушиваться к моим словам.