Подарок мертвеца - Шарлин Харрис

Она улыбнулась мне заговорщицкой улыбкой, которая говорила, что все подростки — трудные люди. Менора Виктора была похожа на маленькую подставку или полку с восемью свечами на ней, а за свечами было зеркало с изящной медной верхушкой.

Если бы обе меноры не были сделаны для того, чтобы поддерживать свечи, я бы не угадала в них один и тот же религиозный предмет.

— Моя дочь, — сказал Фред Харт, показывая на фотографию трясущимся пальцем.

Я послушно посмотрела на снимок, запечатлевший очень счастливую женщину. И очень привлекательную, с короткими каштановыми волосами и большими карими глазами. Она сидела в железном садовом кресле, выкрашенном в белый цвет. Сад был в зените своей красоты, наверное, в мае. Женщина держала на коленях ребенка — похоже, Виктора, маленького мальчика в матросском костюмчике. Его волосы тоже были огненными — неудивительно, ведь оба родителя рыжеволосы, — и он улыбался в объектив.

Мне подумалось, что ему здесь года два, хотя я плохо угадываю возраст детей. Мистер Харт прикоснулся к фотографии с суровой нежностью, а после молча отвернулся, чтобы встать у окна и уставиться на улицу.

Джуди и Бен повели меня познакомиться с их вторым сыном, братом Джоэла Дэвидом, — он оказался не так обаятелен, как брат. Я уже видела Дэвида на фотографиях, но человек во плоти не произвел на меня большого впечатления. У Дэвида были такие же рыжеватые волосы и голубые глаза, как и у Джоэла, но он был стройнее, а глаза его не имели притягательной силы глаз брата.

Похоже, Дэвид Моргенштерн был не очень рад меня видеть. По тому, как он сдержанно прикоснулся к моей руке, вместо того чтобы по-настоящему ее пожать, я поняла, что он не представляет, почему нас с Толливером пригласили в дом его брата. Я и сама не совсем это понимала, поэтому не винила его за холодный прием.

Странно, на предыдущей нашей работе нас тоже пригласили отобедать в доме клиента. Но это едва ли было в порядке вещей. Обычно мы приезжали в город и уезжали из него как можно быстрее. Мне не нравилось вступать с клиентами в тесные отношения. Это вело к более глубокой вовлеченности в их проблемы, что означало беду. Я быстро пообещала себе, что больше так поступать не буду.

Хотя Фред Харт так и остался отстраненным в маленькой толпе, старшие Моргенштерны решили, что должны позаботиться обо мне. Так как Бен и Джуди настойчиво тащили меня с братом от гостя к гостю, не было никакой возможности избежать знакомства со следующим человеком в этом туре.

Это Фелисия Харт, бывшая невестка нашего сына Джоэла, — сказала Джуди, в ее голосе прозвучали легкие прохладные нотки. — Дочь Фреда.

Первая жена Джоэла, Уитни, была просто прелесть, — сказал Бен, и это было одним из способов дать понять, что сестра Уитни вовсе не прелесть.

Здесь определенно имели место неприязненные отношения. Что же такое могло произойти, чтобы старшие Моргенштерны так невзлюбили Фелисию?

— Мы знакомы с Фелисией, — сказала я, и в тот же самый миг та произнесла:

— Конечно, я видела Толливера и Харпер в их отеле, — и с идеальным апломбом пожала нам руки.

Но ее глаза не были столь же нейтральными, как ее манеры. Я считала, что ей все равно, увидит ли она меня сегодня, но ожидала от нее сильной реакции при виде Толливера. Я думала, ей будет приятно с ним встретиться.

Вместо этого я бы классифицировала ее реакцию как вулканическую или «огонь под пеплом».

Не: «Возьми меня за руки и давай прыгнем в вулкан любви», а скорее: «Позволь мне столкнуть тебя в жидкую лаву».

Я начала медленно закипать. Что с ней такое? Может, она воображала, что Толливер расскажет об их прошлых отношениях перед ее отцом, а может, как Дэвид, считала, что нам не место на семейном сборище. Впрочем, она уже не имела особых прав считаться членом теперешней семьи Джоэла. Если все и впрямь так, как ей не стыдно? Если Толливер был Достаточно хорош, чтобы лечь с ним в постель, он Достаточно хорош и для того, чтобы преломить хлеб с ее близкими. Но как только я напряглась, собираясь сказать что-то резкое, Толливер сжал мою руку.

Я тут же расслабилась. Брат ясно давал мне понять: Фелисия — его проблема.

Поболтав немного с подругами Дианы Эстер и Самантой, я попыталась найти местечко, где можно было бы укрыться. Не потому, что эмоциональные завихрения опустошали меня, просто у меня болела нога. Ее покалывало, она была слабой, как будто в любой момент могла отказать.

Я нашла незанятое кресло рядом с креслом, в котором сидел еще один человек, чувствовавший себя здесь лишним: Виктор, сын Джоэла от первого брака. Мальчик… Молодой человек… Он ссутулился в кресле в углу, нарочито в стороне от остальных, и, когда я подошла и опустилась в мягкое кресло рядом с ним, посмотрел на меня с мрачным опасением. Узнав меня, он уставился на свои руки.

Я была уверена, что Виктор, как и я, вспоминает нашу встречу в другой гостиной, в Нэшвилле, вспоминает, как он утратил всю свою сдержанность и плакал у меня на плече. Вообще-то мне было приятно, что мне так доверяли.

Я догадывалась, что Виктор вспоминает о том случае с бесконечным сожалением. И ничуть не сомневалась, что он считает здешнее собрание провальным. Мальчик пытался держаться как можно дальше от взрослых. Хорошие манеры были неотъемлемой его частью, он стал выше, повзрослел за прошедшие месяцы, но все равно оставался подростком. Подростком, который предпочел бы гулять с приятелями, а не проводить время со своей семьей по такому печальному поводу. И я не обвиняла его в этом.

В комнате было полно людей, которым не очень хотелось тут быть, некоторые из них притворяюсь что им здесь нравится, некоторые — нет. Даже доли хозяева действовали только из чувства воображаемого долга.

Я могла понять их точку зрения. Могла даже ее разделить. Мы, например, лишены вежливого способа выбраться из неудобной ситуации. Единственным выходом было бы очевидно натянутое извинение, повод вроде внезапной болезни, телефонного звонка, который призывал нас быть в другом месте, или нечто столь же неуклюжее. Я не могла придумать, как такое устроить, не причинив еще больше неприятностей.

Мы с Виктором молча наблюдали, как Саманта несет Джоэлу бокал чая со льдом, наблюдали, как он принимает его с милым кивком, наблюдали за глазами этой женщины, когда она стояла с ним рядом в надежде получить еще одну крупицу внимания.

Виктор посмотрел на меня и фыркнул.

— Мой папа — магнит для женщин, — насмешливо сказал он, включая меня в число своих сверстников, чтобы можно было со мной поговорить.

В замечании Виктора не было зависти, которую, как я считала, испытали бы большинство подростков. Он говорил так, будто женщины были для него предметом насмешки, как и отец. Теперь, когда мальчик преодолел нежелание разговаривать, он, казалось, почувствовал, что мы восстановили то, что нас связывало. Он наклонился ближе и сказал: