Родина Богов - Сергей Алексеев

Не было им удержу теперь ни на суше, ни на море, того и гляди, корабли научатся строить да купеческие суда грабить, кои ныне вольно ходят по полунощным морям. Никто из князей не придумал надежной защиты от порождения своего, и Сувор, двигаясь навстречу супостату, ничего такого измыслить не мог, что остановило бы его.

– Что с обрами станем делать, брат? – спросил он у Сивера. – Как проучим, чтоб неповадно было? Развернем полки да мечами назад в болота загоним? И, как всегда, кровью напоим своей, чтоб род их продлить? Или иначе мыслишь?

– Прежде сказал бы я, мечами проучим, да ныне не скажу, – проговорил Сивер. – Ныне у меня мысли худые, для гордых арваров непотребные, так я вовсе промолчу.

– А хочешь, скажу, что за думы терзают тебя?

– Знаешь, так говори, послушаю.

– Невесело думаешь ты, брат. Сколько тысяч лет мы говорим со своим греховным порождением речью оружия, наречием силы, а никто из сударей и государей не пробовал речью человеческой. Гордость не позволяет слова расточать перед безвольными выродками, недостойны они нашей благой воли.

Сивер лишь вздохнул тяжело.

– Достало бы мне воли, но не внемлют слову обры. Всякую речь принимают за слабость и еще пуще яряться. Но ты дозволь мне с головами их поговорить, с богодеями. Спрошу, что хотят они? А что богодеи хотят, то и обры.

– Ты же спрашивал у них на острове Вящеславы. Что тебе ответили?

– Не было там богодеев, а без них обры безумны и жаждут лишь пищи да крови для продления своего рода.

Князь и Закон долго молчал, то и дело сдерживая коня, после чего молвил грустно:

– Что ныне хотят богодеи, мне известно. И знаю я, отчего обры на росов напали, презрев нашу ярость.

– Отчего же, брат?

– Ромейский император отомстить нам решил. Это он наустил обрище через богодеев. Боюсь посылать, сгубят они тебя, брат, и кровь выпьют.

– Я и в молодости жизни не жалел, а ныне стар уже. Сгубят, так умру, как подобает и кровь свою прежде сам выпущу, чтоб обрам не досталась.

Подумал, подумал государь, и так молвил:

– Коль сходятся наши мысли, тому и быть. Возьми с собой сотню удальцов да ступай. Не выйдет договора с безокими, разверну полки и отомщу за тебя.

– Не возьму я дружины, – ответил Сивер. – С обрищем все одно не сладить, а дразнить его не хочу. Я сыновей возьму, в них моя сила.

– Станешь говорить с богодеями, посмотри, будет ли среди них один молодой, с головой, обритой наголо.

– Добро, посмотрю.

Обнялись они и разъехались в разные стороны. Сувор пошел на соединение с дружинами росов, дабы закрыть полунощную сторону от набега, а Сивер к полудню повернул, где обрище зорило паросье. День шел его следом, другой – повсюду вместо селений лишь головни дымятся, нивы черны, промыслы разбиты, а росы от мала до велика мертвые да растерзанные клыками упырей. Тяжко Сиверу было взирать на это, до зубовного скрежета противилась воля и гневом полнила разум, но терпел старый варяг и сыновей своих утешал. На третий день настиг обров у реки Шелонь, где они осадили каменный город Нерей, зашел от солнца и явился внезапно за спинами безоких.

Спохватилось обрище, развернулось, заиграло хвостом, чтоб ударить по малой ватаге, но Сивер вскинул руку и крикнул:

– Эй, богодеи! Говорить буду с вами!

Качнулась голова змея, приоткрылась зубастая пасть и высунулся оттуда язык – суть, один богодей в носилках, а остальных не видать.

– Говори, варвар!

– А вы на землю спуститесь да явитесь все передо мной! Не вижу я, с кем говорить!

– Выманить нас хочешь и убить? – засомневался богодей.

– Я пришел только с сыновьями против вашей силы, нечего вам бояться, – сказал Сивер и спешился. – А к вам один выйду, без оружия.

Замерло чудовище, только голова то вздуется, то опадет.

– Вели своей ватаге отойти на версту, – наконец ответил богодей. – А сам стой, где стоишь.

Ушли сыновья и встали на окоеме, а змей отворил пасть и обры вынесли оттуда носилки с богодеями и поставили их перед Сивером. Мало кто видывал этих проповедников, но по рассказам сведущих, они важны, горделивы, носят золоченые одежды, высокие шапки и почитают их обры, как богов, но тут узрел Сивер, что богодеи утлы, волосаты и обряжены все в черные саваны. Только один из них, бритый, выступил вперед и спросил:

– Что ты хочешь, варвар? Устрашить нас храбростью или сдаться на нашу милость?

– Не устрашать я вас пришел, и милости мне не надо от вас, ибо стоит за мною сила великая. Хочу я конец положить войнам между нами и вразумить, чтоб не водили обров на наши земли да не зорили городов и селений.

– Да мы и сами рады в мире жить, – отвечали богодеи. – Но не усмирить обров, поскольку нечем им жить, как только набегами. Скот разводить – пастбищ нет, с сохи жить – нет нив и полей да и земель обринских нет, чтоб сидеть в своей стороне. Не стали бы мы зорить вас, арвары, если бы росы отдали нам плодородные полуденные земли по Дону да реке Ра. Ушли бы мы из этих холодных лесов и болот в степные просторы и жили бы сами по себе.

Никогда еще обры не хотели покидать полунощной стороны и когда гнали их в сухие раздольные степи, где были пастбища и плодородная земля, норовили вернуться назад, говоря между собой, что нечем там жить обрищу.

Насторожился Сивер, однако виду не подал.

– Добро, я передам росам ваше желание, – пообещал. – Но вы должны исполнить мое: сейчас же снять осаду, уйти от городов и селений и стоять где-нито, покуда не будет решения вече. А я посмотрю, есть ли ваша власть над обрами или нет ее.

Богодеи посовещались и не захотели отходить.

– Власть у нас есть, – сказали. – Не обманешь нас, варвар. Лучше мы подождем немного и сами пойдем, куда хотим. Ваши братья в Подонье богато живут, а потому слабы против нас. Если вы не согласитесь освободить для нас полуденные земли, сами возьмем.

– Коль начнете скуфь воевать, арвары не вытерпят этого и с мечами пойдут от края до края, как уже бывало. И не видать вам пощады нигде, ибо вы, дерзкие, посмели пробудить нас от сна забвения. Хоть не найдем мы мира с вами еще много лет, зато уж вам никогда не жить самим по себе.

Снова сошлись богодеи голова к голове, шептались долго, а потом говорят:

– Согласны отойти от городов, но ты, варвар, дай нам в залог сыновей своих. Если хитростью нас возьмете, обры из живых кровь выпьют.

– Дам, – ответил им Сивер. – Но чтоб носили их в носилках рядом с вами, а вы бы бдили, чтоб и волосок с головы не упал.

– Будь по твоему. Кликнул Сивер своих сыновей.

– Оставляю вас в залог супостату, – сказал им. – Жизнь ваша будет многотрудной, да терпите во имя мира. Придет срок – выручу.

С тем и отдал их в руки богодеев. Те же посадили сыновей в носилки, гад ползучий разинул пасть, заглотил и будто насытившись, пополз прочь через поля и холмы, в темный лес. Тут растворились городские ворота, вышли осажденные к Сиверу, славят его и дивятся, как это удалось ему с обрищем совладать в одиночку и меча не обнажив?

– Откупился я от змея, – признался старый варяг.

– Сколько же заплатил? В сей час соберем да вернем тебе!

– Много заплатил обрищу, мир всегда дороже войны, – сказал. – Чтоб мир утвердить, я сыновей не пожалел, коих сам родил. Так не пожалейте вы полуденных земель, кои божьим даром достались.

И поскакал к своему брату.

Арвары же тем временем соединили свои дружины и стояли близ реки Волхов, прикрывая полунощную столицу паросья, Благород, ожидая, какую весть привезет посольство. Но ранее Кладовест принес молву, что уползло обрище от каменного града Нерея и ныне жители его ликуют, прославляя Сивера.

А он вернулся один, поведал Сувору, как и чем откупился от обрища.

– Исполнил ли мою просьбу? – спросил государь.

– Исполнил, брат. Есть среди богодеев молодой и бритый. Правда, уж обрасти немного успел, но видны еще следы твоего засапожника. Все остальные старые и длинноволосые.

Целый месяц томились в добровольном плену сыновья Сивера, покуда от всех росских областей собиралось вече. И все это время неумолчно звенели колокола, из полуденных и полунощных, из западных и восточных сторон мчались во весь опор небольшие княжеские ватаги, не жалея коней, то и дело меняя на подводных, дабы поспеть к сроку. С каждым днем все теснее становилось на площади Благорода, а шум и вовсе не умолкал, ибо судари земель, сойдясь между собой и не дожидаясь, когда съедутся остальные, уже судили да рядили, как ответить обрищу. А когда государь росов, Родислав, ударил в колокол и молвил свое слово, вскипела и вспенилась вечевая площадь.

Полунощные росы нив сеяли мало, а больше жили с промыслов горных и соляных да с лова, за что их и прозвали словене, а сторону их Словения. Но страдали они от обрища более всего, потому согласились уступить ему далекие плодородные земли. Но те росы-крести, что жили в полуденных степях от реки Вранеж по Дону и Ра до полуденных морей, коих еще называли скуфь за валяные шапки, и сторону их – Скуфия, воспротивились, поскольку набегов и вовсе не испытывали, но слышали о них и не хотели соседствовать с обрами. А потому разгорелась на вече свара великая и никто не желал уступать. Вещие старцы, кои блюли Правду на вече, не вмешивались и сидели под вечевым колоколом, грустно опираясь на свои мудрые посохи, и изредка перекидывались взглядами. Старцев этих еще называли погашенными, ибо для отделения Правды они чертили на земле кон, который с Кривдой не переступить, к какой бы хитрости не прибегали.