Притяжение Андроникова - Коллектив авторов

Андроников открыл для устного рассказа возможность нового содержания, обнаружил для него оригинальную и внутренне серьезную тему. Не только людей литературы, но науку о литературе – литературоведение он сделал предметом изображения.

Тут самое время упомянуть о том, что Андроников известный историк литературы, искусствовед, музыковед, и свое художественное, артистическое начало он оплодотворил строгим научным знанием.

Значение историко-биографических работ Андроникова, посвященных по преимуществу Лермонтову, общепризнанно. «Лермонтов в Грузии в 1837 году», «Лермонтов и его парт…», «Лермонтов и Н. Ф. И.», «Судьба Лермонтова», «Сокровища замка Хохберг» – эти и другие работы составили несколько книг с таким обилием новых соображений, догадок, материалов и находок, что создать их, казалось бы, под силу лишь целому «лермонтоведческому» институту. И пока Лермонтов будет интересовать людей, а будет он их интересовать долго, быть может всегда, не будут забыты работы и его верного паладина, думавшего, писавшего о нем, отгадывавшего его тайны на протяжении полувека и открывшего в его творчестве и судьбе многое, казалось бы, навсегда сокрытое от глаз.

Лермонтова Андроников знает так, как мог знать его лишь кто-либо из близких друзей, какой-нибудь Столыпин-«Монго» или Шан-Гирей. И «Н. Ф. И.» интересна ему не как кроссворд и не просто как счастливая находка для академического комментария, а как живое человеческое лицо. Я говорю не об объеме знания – может быть, и другие исследователи знают биографию поэта не хуже, – а о его качестве. Новые сведения о Лермонтове нужны Андроникову не для того, чтобы аккуратно занести их в музейный реестр; тут живой человеческий интерес к личности поэта, к его эпохе, к людям, его окружавшим. То же и с Пушкиным.

Трудно забыть рассказ Андроникова о переписке Карамзиных, найденной в Нижнем Тагиле, о письмах, которые, по его выражению, «стоят романа». Андроников знает силу документа, поэзию подлинности. И какая волна горечи и сочувствия захлестывает сердце, когда в результате строгого обзора «тагильской коллекции» мы наново переживаем вместе с автором последние дни Пушкина, драму его одиночества, предательский выстрел Дантеса, грозное молчание толпы у дома на Мойке…

Интуиция – часть таланта ученого. А в союзе со строгим знанием и допытливостью разыскателя она дает возможность точно расположиться в ушедшей эпохе, угадать давно умерших людей, их думы, страсти, понять то, что было за семью печатями. Андроников внес в литературную науку достаточно новых фактов, дат, имен и трактовок, чтобы заслужить признание самого строгого академического ареопага. Но он сделал нечто и несравненно большее: свою страсть ученого-разыскателя, знание прошлого и дар его понимания он обратил в рассказ для многих. Он демократизировал, превратил в нечто манящее и привлекательное сухой предмет литературоведения. Так же как своими рассказами о музыкантах, своим восторгом перед гармонией звуков, он сумел увлечь слушателей высокой, серьезной музыкой.

Андроников старается приобщить всех к познанию прошлого, вербует себе сочувствующих и помощников. Такова, например, история розысков загадочного лермонтовского портрета. «Искали портрет, а в портрете искали Лермонтова, – заключает этот рассказ Андроников, – люди многих профессий: и сотрудники литературных музеев, и подполковник инженерных войск Вульферт, и студент железнодорожного техникума, и художник Корин, московские криминалисты во главе с профессором Потаповым, библиотекари, фотографы, рентгенологи».

У читателей и слушателей известного рассказа «Загадка Н. Ф. И.» остается в памяти не только романтическая московская красавица, которая глядит на нас со старинного овального портрета, разысканного неутомимым исследователем, а и те люди, с которыми свели Андроникова его поиски: «чудесный старичок», знаток старой Москвы Чулков, Наталия Сергеевна Маклакова – внучка таинственной Н. Ф. И., гостеприимная и живая старушка, наконец, владелец альбома в бархатном переплете – Фокин, с его приторной любезностью. У каждого из них свой характер и «норов», свое отношение к прошлому, к памяти Лермонтова.

Вторжение в рассказ о литературных разысканиях живых лиц и подробностей вовсе «не исторического» значения смутит разве что педанта. Восстанавливая репутацию литературоведения не как сухого кабинетного занятия, а как увлекательного дела, Андроников воспитывает у своих читателей и слушателей уважительное чувство к истории литературы, а значит, к литературе и истории.

«Новый жанр» Андроникова получил в последние годы, особенно благодаря телевидению и радио, столь неоспоримую популярность, что у него уже явились свои имитаторы и подражатели – обычные спутники большого успеха. Бойкие журналистские перья строчат «истории поисков» и репортажи «под Андроникова», забывая, что мало иметь живой слог и хороший вкус, а надо по меньшей мере обладать серьезной специальной подготовкой, высоким уровнем профессиональной культуры. С другой стороны, специалисты-литературоведы чаще стали «оживлять» свои исследования «вставными новеллами», подробностями, не имеющими отношения к делу, но претендующими на «художественность». Вместо того чтобы по-деловому сообщить, что такой-то документ обнаружен в архиве в Ленинграде, исследователь сочтет необходимым рассказать читателю, как на перроне Московского вокзала, под моросящим осенним дождем он ожидал отхода курьерского поезда № 4, кто оказался его соседом по купе и какая мысль осчастливила его по дороге. Однако досадно, когда усилия, затраченные исследователем на художественное описание поисков, не соответствуют их результату. Важно прежде всего, что ищут, а потом уж – как ищут. «Иной уже готов рассказать со всеми подробностями, как он нашел свою рукопись в ящике собственного стола», – шутит по этому поводу Андроников.

Есть ядовитое словечко «популяризатор», которое с видом похвалы и тайным высокомерием обращают иной раз сухие жрецы науки к тому, кто не прячется за чащобу пустых и темных фраз и пытается сказать об искусстве теплым, живым словом, не снижая при этом его проблем. Для них, что не скучно, то «не наука».

Андроников не «популяризатор», а первооткрыватель. Увлеченность литературой и ее творцами, страсть к познанию искусства Андроников сделал коренной своей темой, и оттого увядавший, камерный бытовой жанр домашнего устного рассказа получил у него свежую силу голоса и общественный смысл.

Можно сказать еще, что ему дьявольски повезло. В тот момент, когда он понял себя, отстоял свой жанр и уже собирал на свои устные рассказы в творческих клубах и концертных залах довольно обширную аудиторию, будто специально для него человечество изобрело такую штуку, как телевидение.