Тайная помолвка - Вера Крыжановская-Рочестер

Валерия слушала с пылающим лицом. Ревнивые, досадные слезы блестели на ее глазах, и она проворно отерла их.

– Ты права, – сказала она, бросаясь в объятия Антуанетты. – Я должна и хочу забыть этого дерзкого человека, который втерся в мою жизнь и отравил ее. Я всей душой отдамся Раулю, чтобы искупить перед ним нравственную вину. Он такой добрый и такой великодушный, что это будет не трудно.

– Вот это разумно, – ответила графиня, целуя ее в свою очередь. – Но теперь успокойся. Рауль сказал мне, что в понедельник вы едете в оперу, и пригласил нас. Выступает Патти, театр будет полон, конечно, и множество любопытных глаз будет обращено на тебя. Я бы желала, чтобы ты явилась в свет в полном блеске своей красоты. К счастью, сегодня лишь вторник, и ты будешь иметь довольно времени, чтобы совершенно оправиться. В каком туалете ты хочешь ехать?

– Да, это правда, я должна быть как можно эффектнее и показать всем, что я счастлива. Я надену синее бархатное платье с серебром и жемчугом с сапфирами, который подарила мне княгиня. Боже мой! – вспомнила вдруг княгиня, – отосланы ли парюры, подаренные нам Мейером в день отъезда?

– Представь себе, что нет, – ответила со смущением Антуанетта, – и я даже не знаю, где мой футляр. Я спрятала их в шкатулку, а затем со всеми этими передрягами совсем про них забыла.

– Где ты их положила, там они и должны быть, мы сейчас это увидим, – сказала Валерия, идя в спальню.

В нише стоял привинченный к полу массивный ларец из черного дерева, роскошно отделанный резьбой и инкрустацией. Валерия нажала на пружину, и открылись полочки, уставленные футлярами с драгоценностями. Антуанетта нашла наконец искомые футляры и открыла их, пока Валерия замыкала ларец.

– Надо отдать справедливость, что вещи прекрасные, – сказала Антуанетта, заставляя играть камни. – Но они так же будут хороши на смуглой шейке чернокудрой г-жи Мейер, как и на нас.

– Во всяком случае, они будут на своем месте. Удивляюсь только, что банкир не потребовал обратно столь ценные вещи, – сказала Валерия, зубы которой нервно стучали.

Несмотря на великое решение, сердце ее терзалось, вспоминая о красавице жене Мейера.

– Фу! Не до такой же степени он еврей!.. Пойдем в будуар, я напишу ему записку.

Антуанетта села у письменного стола и написала:

«Милостивый государь! Вследствие различных треволнений последнего времени я совершенно забыла возвратить вам прилагаемые парюры, из коих одна была вручена мне княгиней Орохай еще до ее свадьбы. Исполняя ее поручение только теперь, прошу вас извинить это промедление и мою забывчивость.

– Вот теперь все будет в порядке. Я уложу оба футляра и, вернувшись домой, отошлю.

Вечером в тот же день Самуил сидел в своем кабинете, куда удалился под предлогом весьма важного и неотложного дела, в действительности же затем, чтобы побыть одному. Он не взглянул даже на кипу бумаг, лежавших перед ним на столе.

Вошедший лакей вывел его из задумчивости, подав ему на серебряном подносе письмо и сверток. Самуил равнодушно взял надушенную записку и распечатал, но едва начал ее читать, как бледное лицо его вспыхнуло и он резким движением отослал лакея.

– Каким это чудом гордые дамы не подумали до сих пор вернуть «еврею» его подарки? – с горечью спрашивал себя он. – Да… Вероятно, Валерия узнала, что я женился, и это рипост с ее стороны. Теперь она возненавидит меня, быть может, и будет стараться полюбить своего красавца князя. Это даже вероятно. Женщины воображают, что им одним почему-то принадлежит исключительное право изменять, и потому не прощают, если им платят той же монетой!

Горько усмехнувшись, он положил сверток в стол и запер.

VIII

В день спектакля Валерия с особой тщательностью занялась туалетом и внимательно осматривала себя, стоя перед зеркалом, пока Марта и Элиза кончали ее одевать. Она непременно хотела быть эффектной сегодня и уничтожить всякий след душевных страданий. Последние дни самые разнообразные чувства волновали ее сердце, досада и ревность сменились глубоким отчаянием, которое изливалось в страстной нежности к Раулю. Она убеждала себя, что князь стоит выше Самуила не только своей красотой, но и душевными качествами и тем редким благородством, какое свойственно его высокому происхождению.

Чистая и преданная любовь Рауля должна была вознаградить ее за сердечные заблуждения. Вся гордая знать, которая не потерпела бы в своей среде крещеного еврея, станет теперь ей завидовать, глядя на ее мужа.

Вот о чем думала Валерия, видя в зеркале свой чарующий облик, пока камеристки надевали ей на шею жемчуг и прикалывали к волосам и лифу ветки бледных роз. В эту минуту портьера в уборной приподнялась и Рауль вошел с великолепным букетом. Страстным взором окинул он Валерию, а она под впечатлением волновавших ее чувств нежным поцелуем ответила на его поцелуй и, краснея, дала себя закутать в шубу и кружевной капюшон.

Кончили играть увертюру, когда молодая чета вошла в ложу, где уже сидели Рудольф с женой. Театр был полон и представлял волшебное зрелище. Здесь собралось все, что было в Пеште знатного и богатого, тем не менее появление Валерии среди этого избранного общества произвело впечатление и тысячи любопытных и восторженных глаз устремились на нее. Но занавес взвился, и все взоры обратились на сцену. Появилась Патти. Все замерли, очарованные дивным голосом певицы.

Но вот тихонько отворилась дверь соседней ложи, и, взглянув на вошедших, Рудольф закусил губы и шепнул что-то жене. Молодая женщина вздрогнула, но не повернула головы, а минуту спустя под каким-то предлогом наклонилась и, слегка коснувшись руки Валерии, тихо сказала:

– Старайся владеть собой. В соседнюю ложу сейчас вошли Мейер с женой.

Увлеченная пением великой артистки, княгиня не заметила вошедших, но при этих словах Антуанетты сердце ее замерло. Однако призвав на помощь всю свою выдержку и самолюбие, ей удалось удержать предательский румянец, выступивший на ее лице, ничто не выдало ее внутреннего волнения, и, подняв бинокль, она, казалось, с большим интересом следила за игрой великой певицы. Антуанетта же не могла противиться любопытству и украдкой поглядывала на ложу банкира. Критическим взглядом окинула она сперва Руфь и ее туалет, но молодая еврейка была одета с безукоризненным вкусом. Атласное золотистого цвета платье, покрытое черными кружевами и украшенное цветами, очень шло к ее смуглому цвету лица; а бриллианты и рубины, сверкавшие в ее черных волосах, возвышали ее восточную красоту. Самуил, как всегда изящно и просто одетый, был болезненно бледен. Взгляды соседей не вызывали ни малейшего волнения на его бесстрастном лице. Облокотясь на край ложи, он, казалось, был занят лишь представлением, и ни взглядом, ни словом не обратился к своей молодой жене, с трудом сдерживающей лихорадочное волнение. Она то открывала, то закрывала свой кружевной веер, ее тонкие пальцы трепетали, губы вздрагивали, и большие черные глаза злобно взглядывали на спокойное, бесстрастное лицо мужа, словно позабывшего о ней. Затем Антуанетта удостоверилась, что, несмотря на притворное равнодушие, банкир не раз кидал украдкой взоры на очаровательный профиль Валерии, и всякий раз лицо его хмурилось.