Глас Времени - Александр Малашкин

– Нет ничего лучше, чем отменный гуляш с рисом под вкус коньяка, – говорит Лабберт, подливая в рюмки себе и Гретте. Только поглотив половину тарелки, он понимает, насколько все-таки был голоден.

– Кушайте-кушайте, – улыбается Гретта. – Про пирожки не забывайте. Эти с капустой, а вот эти с яблоками, – она пододвигает Лабберту фарфоровое блюдо.

– Какая заботливая у тебя жена, Хорст. А самое главное – отважная. Не каждая женщина согласится ехать на край света.

– А ведь он не говорил, куда именно мы отправимся, – признается Гретта, кивая в сторону мужа. – Сказал, что это государственная тайна, раскрыть которую можно только в день отъезда. Я переживала. Были мысли, что речь идет о планах фюрера заселить немцами часть восточной Европы. Но, признаться, я не очень хотела в восточную Европу. А когда он сказал, что нужно брать преимущественно теплые вещи, я и вовсе перепугалась, предположив, что нас отправят в Россию! Но потом думаю: зачем отправлять немцев в Россию? Тайна открылась, когда мы сошли с самолета в аэродроме Гамбурга, – смеется Гретта. – Я поняла, о какой «секретной земле» идет речь. Признаться, я была обескуражена, но это быстро прошло.

Милая светловолосая Гретта с острым носиком и бирюзовыми глазками не признается начальнику мужа, что догадалась об этом гораздо раньше, когда за два дня до отъезда обнаружила на письменном столе несколько географических карт шестого континента. Но штандартенфюрер и не заметил бы такой оплошности своего адъютанта: сейчас он лишь на четверть сознания находится здесь, на камбузе. Остальная часть разума кружит у берегов Антарктиды.

Лабберт расходует коньяк за двоих, но почти не пьянеет. Тем и хороши наваристые мясные блюда.

Раздумья относительно будущей судьбы не оставляют его ни на миг. Все решит один маленький конверт, который в эту минуту покоится в сейфе рядом с машиной времени.

– Итак, – Лабберт поднимается, – спасибо за превосходный ужин. Ты замечательная женщина, Гретта. Только на таких женщинах и зиждется будущее нашей отчизны! Куда бы эта отчизна временно не переместилась, в Антарктиду или на Северный полюс.

– Спасибо, – приподнимается Гретта. – Я очень рада нашему знакомству.

– Штандартенфюрер, – встает и Хорст, – какие на сегодня будут распоряжения?

– Отдыхайте, мои хорошие. Если что-нибудь понадобится, я непременно дам знать.

Лабберт поднимается на капитанский мостик, где при лунном свете рулевой вращает штурвал, а капитан, попыхивая папиросой, вглядывается в морскую бездну.

– Что-то уж больно темно у вас, братцы, – заявляет Лабберт.

– Пока есть возможность идти незамеченными, лучше оставаться в тени, – отвечает капитан. Его сухой резонирующий голос в сочетании с лунным отражением в стеклах рубки придает моменту особый мистицизм.

– Проклятые британцы, – говорит Лабберт. – Несмотря на все наши потуги, у них все равно самый лучший флот в мире.

Позади штурвала белеет портрет гросс-адмирала Эриха Редера. Капитан делает глубокую затяжку и оборачивается.

– Вы правы, – наконец, говорит он, высвобождая дым.

Капитан не выдает беспокойства. Сохраняет внешнее хладнокровие, хотя внутри у него все дрожит. Морской волк знает, чем может обернуться поход вдоль Британских островов в дни, когда разгорается война.

Лабберт покидает мостик и выходит на палубу. Попутный ветер, ночь, Луна, звезды. Борт штурмуют соленые воды Северного моря. Со всех сторон темными призраками идут остальные суда. До тех пор, пока сохраняется опасность быть опознанными флотом Соединенного Королевства, капитаны кораблей не брезгуют соблюдать превентивную светомаскировку. Даже военные линкоры идут в полной тьме.

Из нагрудного кармана Лабберт извлекает серебряную фляжку – давний подарок любимой женщины, которой нет на этом свете. С тех самых пор как её не стало, у него не было дня, когда бы он не вспомнил о ней хотя бы раз.

«А ведь я даже не навестил детей, – думает он. – Хелена! Луи! Почему я не нашел каких-то несколько дней перед тем, как отправится в далекое путешествие? Какой я кретин! С другой стороны, что я им мог сказать? Ваш горемычный отец уезжает и никогда не вернется? Нет, я бы не смог. Заглядывая в их глаза, зная свою перед ними ответственность, я был бы не в силах произнести эти слова. Я виновен в смерти их матери. Я был за рулем в ту дождливую ночь».

Из фляжки на язык падают последние капли спиртного. Хочется курить. Спички уже почуяли влажность морского воздуха: Лабберт чиркает – и лишь третья по счету дает огонь.

«Теперь, когда в моих руках ключи от времени, смотреть в глаза оставшимся без матери детям очень опасно. Мое мягкосердечие подтолкнет к тому, чтобы вернуть их в прошлое. Но делать это категорически нельзя! Из-за личных проблем я подведу Германию. А самое главное, я почти не знаю, на каких принципах основывается взаимосвязь между временами! Надеюсь, что с теми двумя я поступил правильно. Пока все идет как прежде: планета не сместилась, Солнце не погасло… фюрер не умер. Просто пара людей из будущего погибла в Юрском периоде. Если даже времена имеют материальную взаимосвязь, их останки все равно не найдут. За такой срок два черепа и груда косточек распадутся и бесследно исчезнут».

Придерживаясь бортов, он бредет в каюту. Там ляжет на койку, будет слушать море и глухой рокот моторов. А вскоре провалится в сон.

Хорст, довольный и сытый, вернется с женой в каюту, и, слившись в объятьях, они будут заниматься любовью. После чего он возьмет тетрадь, прихватит фонарик и пойдет в укромное место. С сегодняшнего дня он решит вести дневник. На это его подтолкнет странное внезапно возникшее чувство, что он, именно он(!) станет значимым для истории человеком.

«…Может, нелепо начинать первые строки, сидя на унитазе (зачеркнуто). Поздняя ночь. Серо-голубой глаз луны смотрит в корабельные окна. На закате, после того, как наш корабль миновал устье Эльбы, я наблюдал, как горизонт забирает от меня мою родину. Корабль уходил все дальше и внутри у меня текли слезы. Хотя внешне я казался непоколебимым. Мы стояли на палубе, и я целовал Гретту. Мою нежную Маргаритку. Я, наверное, прыгнул бы в воду и поплыл обратно, если бы оставил её там.

Наш корабль идет с внушительным сопровождением. После ужина я поднялся наверх и оглянулся по сторонам – я родился далеко от моря и никогда не видел такого скопления кораблей. Гретта в хорошем настроении. Мой начальник по-прежнему немногословен – думает о прошедших днях. Раньше он таким не был. Я его понимаю, ему выпало тяжелое испытание – иметь штуку, способную перемещать во времени, и не иметь возможности навестить любимого человека. Он нечасто рассказывал мне о ней и о том, как всё случилось. С момента той ночной аварии каждый день, приходя на службу, я читал в его глазах грусть одинокого человека. Еще и дети, которые остались в Германии…

Сам я полон духа, во мне бушует азарт. Я не знаю, что ждет нас на том ледяном материке. Я толком ничего не знаю и о самом материке. Льды, айсберги, сухие ветра и круглый год минусовая температура. Это все, что я успел почерпнуть из справочника. Но уверен: какая бы миссия ни выпала мне – я выстою! Со мной Гретта, я люблю её, хотя редко ей об этом напоминаю. Всему виной мое косноязычие.

Тех проклятых существ… тех высокорослых созданий я почти забыл. Они для меня страшный сон. Но, черт возьми… их глаза… они вселили в меня ужас (старательно зачеркнуто). Не знаю, кем они были. Не знаю, зачем приходили. Зачем им нужен был именно я. Ответов нет. Плевать. Иду спать».

– Дружище, на этот раз везение от нас отвернулось, – шепчет Иосиф.

Он вытягивается рядом с телом Лотара. Он разговаривает с трупом, потому что так хоть на секунду да забывает о страхе. Не дрожат зубы, и ужасающие крики животных с побережья кажутся чуть дальше, чем они есть.

– Изначально вина за то, что с нами случилось, лежит на мне, – Иосиф продолжает монолог. – Проклятое любопытство! А как красиво мог сложиться мой отпуск! Я бы гнал «Мерседес» навстречу ветру, меня дожидались бы километры дорог, города, новые знакомства! Ты закончил бы патрулировать местность и вернулся к семье. Жизнь шла, пускай не так ярко, но шла. А теперь мы валяемся на туманном берегу, где-то у воды, рядом проходят брачные игры каких-то рептилий. Ты умер. Над головой светит звезда, ядовито-синий свет которой, кажется, проникает в мозги.

Иосиф закрывает глаза.

– Прости, друг. Не нужно было мне мчаться на ту электростанцию. Не нужно было вообще помогать этому… как ты любил его называть?.. придурку Лабберту. Доброта вышла мне боком. И клятву я выполнить уже не смогу…

Организм Иосифа истощен, вымотан. Он вырубается. Снится сон. Холодный липкий сон. Образов как таковых нет, но есть концентрация ужаса. Снится, как что-то черное давит на него, сжимает грудь, делая вздох невозможным. Это одеяло, которое нельзя скинуть. Оно душит…