Шаловливый дедушка - Дарья Калинина

Мариша вошла в этот дом с Фонтанки. Огромный домина занимал сквозной участок, доходящий до улицы Рубинштейна. Три удивительно чистых внутренних двора были объединены в один. Неизвестно, как обстояло дело во времена графа Толстого, но сейчас тут было не протолкнуться от дорогих иномарок, поджидающих своих хозяев.

Мариша знала, что квартиры в доме были самые разные. От скромных однокомнатных до многокомнатных апартаментов, одна жилая площадь которых превышала двести квадратных метров. Вокина оказалась обладательницей квартиры средних размеров — всего-то пять комнат. В былые времена ее мог занимать какой-нибудь выслужившийся до средних разрядов чиновник или ученый. С шиком отремонтированные комнаты поражали своими размерами. А коридор с холлом буквально ошеломляли.

Вдобавок все было застелено белыми коврами, стены оклеены обоями, выполненными в стиле шелкографии, и тоже очень светлыми. А лепнина на потолках была позолочена. Одну из стен холла занимало огромное зеркало площадью не меньше двадцати квадратных метров в тяжелой золоченой раме. Вообще все свободное от ковров место занимали зеркала и позолота. На фоне этого великолепия ненакрашенная хозяйка, открывшая Марише собственноручно дверь, казалась какой-то случайно забежавшей сюда серой мышкой.

Мариша немного удивилась, что хозяйка не гнушается исполнять обязанности прислуги и открывать гостям двери. Но дальше Вокина повела себя еще более странно. Быстро протащив Маришу через всю квартиру, она впихнула девушку в свою спальню. Тут вокруг все было либо розовым и пушистым, либо золотым и очень блестящим. От такого сочетания Маришу слегка затошнило.

Вокина заперла за собой дверь и, глядя на Маришу лихорадочно горевшими глазами, заявила:

— Вот что, милочка! Я Людмилу предупреждала, таких денег у меня нет. Она требует невозможного.

Я могу заплатить половину. А вторую половину только через месяц.

— А вы-то кого в психушку упрятали? — поинтересовалась Мариша. — Мужа? Ребенка? Родителей?

— Бог с вами! — испугалась Вокина. — Вы уж совсем-то монстра из меня не делайте. Какие родители? Они у меня простые люди, на селе всю жизнь прожили. Это только в газетах про меня пишут, что мать у меня учительница музыки, а отец доктор наук.

Ничего подобного, мать — доярка, а отец — шофер.

Старики глупостями себе головы не забивали, поэтому и дожили без всяких врачей до преклонных лет.

И слава богу! Детей у меня нет, некогда мне их заводить было, наверх пробивалась. А муж у меня бизнесмен. Удалось его на час из дома сплавить, чтобы с вами встретиться. И от прислуги тоже избавилась, но они вот-вот вернутся. Так что давайте закончим наше дело, пока их нет. Это и в ваших интересах тоже.

Если муж что-то пронюхает, то вам уже не за что с меня деньги будет требовать. Это вы должны понимать.

— Так если не ваши родные, то кто же лежал в психушке?

— Что вы меня терзаете! — закрыла руками лицо певица. — Будто бы сами не знаете. Я сама и лежала!

Дура была молодая, от несчастной любви вены себе резала, а потом долго успокоиться не могла. Каждый день в нервных припадках билась. Зрелище малопривлекательное. Для этого мне и кассету смотреть не нужно. Сама помню. Если мой муж узнает, что я лечилась в психушке, он со мной завтра же разведется.

Супруг у меня помешан на том, что я вот-вот рожу ему здорового наследника.

— А лечебница была в Соснове? — спросила Мариша.

— Кто ее знает, но за городом — это точно. На берегу красивого лесного озера. И врач такой добряк.

Прямо душка. Сладкий, словно патока, а глаза злые.

Рада я была до дури, когда оттуда на свободу вырвалась. И не знала, дурочка, что ниточка за мной тянется и танцевать заставит, если дернуть умеючи.

Сейчас Вокина выглядела совсем простой и несчастной бабой, которой уже за тридцать, и муж у нее скотина. Весь ее блеск и шарм, которыми она щеголяла на сцене, пропали. Марише стало ее жалко.

— Людмила мертва, — сказала она Вокиной. — Живите себе спокойно. Никто к вам больше не придет. Мы сейчас расследуем это дело. Если кассета с вашей записью найдется, я вам клянусь, лично ее уничтожу.

— А вы кто? — догадалась спросить Вокина.

— Я майор милиции, — самовольно повысила себя в звании Мариша. — Занимаюсь делом убитой Людмилы. У нее в записной книжке был найден ваш телефон. В общем, я вам уже все рассказала.

— Девушка, товарищ милиционер, гражданин майор, — затарахтела Вокина, быстро приходя в себя, — умоляю вас, никому ни слова. Если в прессу просочится эта история, то я погибла. Действительно погибла. Муж мне не простит, что я ему не рассказала правды. Будет вопить, что я его обманула. Мол, собиралась родить ему дебила. Я это уже с его первой женой проходила. У каждого свои задвиги. А моего мужа клинит на тему будущего здорового потомства.

Хотите, я вам деньги, которые для Людмилы приготовила, отдам?

— По-моему, вы меня хотите обидеть, — резонно заметила Мариша.

— Так это же не лично вам, а для более успешного розыска моей кассеты, — заторопилась с объяснениями Вокина.

Мариша задумалась. Пока что это расследование приносило сплошные убытки и минусы. Ремонт вот в квартире Веры пришлось за свой счет делать. Правда, все необходимые материалы закупили сами братья, но все равно семье убыток.

— Ладно, — кивнула Мариша, — у меня есть подруга. Она работает частным детективом. Думаю, что она вам подойдет. Такса у нее сто долларов в день, потом накладные расходы и еще за риск надбавка.

Все-таки убийцу ловить, это вам не неверного мужа выслеживать. Я вам дам ее телефон, вы ей сами позвоните и обо всем договоритесь. Сейчас она дома, так что поторопитесь. Вероятно, вам придется самой к ней подъехать. Потому что вчера на задержании преступника она получила черепно-мозговую травму средней тяжести. Сегодня вряд ли куда выберется.

Но вы не беспокойтесь, это не значит, что работать она начнет только с завтрашнего дня. У нее целая сеть агентов. Найдут вашу кассету. Позвольте, я ее предупрежу.

Беспардонно выставив хозяйку из ее собственного будуара, Мариша набрала номер Юлиной квартиры, где сейчас, по ее расчетам, отдыхала Инна. Та сняла трубку на втором же гудке.

— Не перебивай, а слушай. Сейчас тебе позвонит женщина и предложит работу, — сказала Мариша. — Ты согласишься и возьмешь с нее тройной тариф.

И не стесняйся, денег у нее куча.

— Хорошо, — кротко согласилась Инна. — А ты не объяснишь…

— Нет, сейчас нет, — рявкнула Мариша. — Я сама скоро приеду и все объясню. Одно могу сказать:

Людмила на самом деле никакая не Людмила.

— А кто? — спросила Инна.

— Говорю же, приеду и расскажу, — повторила Мариша. — Да ты и сама все поймешь, когда к тебе моя клиентка приедет. Ты, главное, ее внимательно слушай.

Мариша и в самом деле собиралась сделать так, как пообещала Инне, то есть приехать и все объяснить. Но, выйдя на улицу, вдруг подумала, что Инне все расскажет позднее, а вот проверить третий телефон, имеющийся в записной книжке Людмилы, все-таки не мешает сразу. И к тому же сейчас Инна будет занята с Вокиной, так что нечего им мешать. И Мариша извлекла из кармана свой мобильник.

Юля с Сашей и Мишей околачивались около универсама уже целых три часа. За это время им удалось выяснить, что если даже убийца Людмилы и в самом деле покупал продукты именно здесь, то им это ничего не даст. В магазин то и дело заходили одни покупатели, выходили другие, и так" без конца.

Вдобавок свидетель — Константин Афанасьевич, выгуливавший собаку в ту роковую ночь, — мужчину с белым пакетом толком и не разглядел. Поэтому теперь путался и постоянно менял показания. То у него убийца был рыжим детиной с бородой, то чуть ли не плешивым здоровяком. Понять его было мудрено.

С остальными деталями внешности убийцы дело и вовсе обстояло плохо. Константин Афанасьевич совершенно не умел описывать.

— Нос у него был такой, — твердил он, — ну, такой… Знаете, бывают вот такие.

И он делал жесты руками, показывая, какими бывают носы. С цветом глаз и вовсе труба.

— Глаза у него были… Вот у моего отца был выходной касторовый костюм, так вот точно такие же у этого типа глаза.

— Коричневые? — спросила Юля.

— Нет, не коричневые.

— Серые?

— Нет, не серые. А вроде бы… Вот бы отцовский костюм сюда, вы бы сразу поняли. Да что вы от меня хотите, не умею я описывать.

Это заявление не спасло его, однако, от поездки на площадь Мужества, где он занял пост возле магазина «Менахем». Братья вознамерились всерьез распутать это дело. Поэтому несчастный Константин Афанасьевич мужественно смотрел во все глаза на покупателей, ожидая, когда у него в мозгу что-то щелкнет и он узнает преступника. Но ничего не щелкало.

— Сейчас студенты пойдут, — сказал Саша, вернувшись в очередной раз из магазина и одаривая всех пакетами с соком и аппетитными сдобными булочками с изюмом, орехами и сахарной глазурью. — Мне кассирша так и сказала.