Шок и трепет 1978 - Максим Арх

«Кравцов или Васин? Васин или Кравцов?» — вертелось в голове у комитетчика, пока он на приданной ему в личное пользование служебной «Волге» мчался в аэропорт.

Не отпускали его эти мысли и в полёте. Не хотели они покидать его и тогда, когда, прилетев в Мурманск, он был встречен сотрудниками местного военкомата и на «буханке» ехал в пехотную часть, где и проходил службу загадочный Кравцов. Пламенное желание ответить на вопрос: кто такой Кравцов, буквально захватило Кравцова целиком и полностью. Он предвкушал эту встречу. Он жил ей. Он считал мгновения, когда сможет узнать: Ху ис мистер Кравцов?

И вот тревожная дорога подошла к концу. Ворота военной части распахнулись. До разгадки тайны остались считанные мгновения.

Но, как известно, о мгновениях нельзя думать с высока! Эта гениальная истина, раскрытая в песне к многосерийному телевизионному фильму «Семнадцать мгновений весны», сейчас сыграло с полковником злую шутку.

Даже невозможно себе представить, каково было его удивление, когда он в разговоре с заикающимся командиром части узнал что его однофамилец уехал в соседнюю воинскую часть на гастроли. И не только уехал, но ещё и пропал там.

— Нигде его найти не могут…

— Как это может быть? — не понял КГБэшник.

— Я деталей пока не знаю. Хотел лично поехать и всё узнать. Но мне позвонили из города. Сказали, что Вы приедете. Пришлось ждать Вас, — затараторил полковник Зайцев. — Я, понимаете ли, только два дня назад эту воинскую часть возглавил. И вот, на тебе, уже ЧП.

— Н-да, — задумчиво произнёс Кравцов, почесав бороду. — И какие действия Вы намеренны предпринять?

— Для начала, необходимо не откладывая поехать туда. На месте посмотреть. Если Вам угодно, то давайте поедем вместе. И уже там разберемся, куда пропал ваш родственник, товарищ Кравцов.

При этих словах КГБшник поморщился, вспомнив о том, что родственников призывного возраста у него нет и поправил собеседника:

— Не родственник он, а однофамилец. Но, тем не менее, мне на него очень хочется взглянуть.

— Обязательно найдем, и посмотрите, — заверил его командир части.

— Будем надеяться, — вздохнул комитетчик и попросил: — А пока не могли бы Вы позвонить кадровикам и попросить их принести личное дело новобранца Иннокентия Михайловича Кравцова.

Всю дорогу по пути к морякам, Кравцова терзали сомнения. Да, по всем косвенным признакам, таким как: немыслимая физическая сила, чрезмерное остроумие, способность спорить и выигрывать споры у собеседников, слишком вольная манера общения, умение держаться на равных со старшими по званию, гениальность в сочинении музыки и умении её исполнять, всё это говорило, что за таинственным Кравцовым скрывается не менее таинственный Васин. Но вот фотография из личного дела, говорила о том, что этот юноша никакого отношения к пропавшему подопечному не имеет. Совсем другие черты лица. Другой нос, другие глаза, более оттопыренные уши и тонкие губы. Даже первого, мимолётного взгляда, Михаилу Алексеевичу хватило, чтобы уверенно сказать — на фото не Васин.

«Тогда кто? Ещё один гений? Очень может быть! Русская земля всегда славилась своими сынами. Так почему бы ей не родить ещё одного Васина⁈», — раздумывал полковник, глядя в окно, а в душе прекрасно отдавал себе отчёт, что таких, как милый и добрый Вася, ни на Земле, ни в её окрестностях не было, нет, и быть не может, ибо такой он только один!

* * *

Глава 25

Суровая реальность

Иннокентий

Темнота была практически кромешной. Шум работы, который шёл, очень вероятно, от двигателя, был хотя и не громким, но мне показалось, именно он и был виновником того, что я проснулся.

Однако, проснуться-то я проснулся, открыв свои очи светлые, но не совсем ясные, но тут же обалдел от непонимания ситуации. И сразу же задал единственно верный в данной ситуации вопрос:

— Где я⁈

И актуальность вопроса нарастала тем сильнее, чем ближе я приближался к открытой двери.

Как оказалось, дверь меня вела не в коридор учебного корпуса, где по идее я должен был находиться, а в малознакомый коридор. Причём не просто коридор, а коридор какого-то корабля.

— Офигеть можно! Мамочки мои!! — посмотрел я в иллюминатор.

Коридор был обесточен и свет внутрь проникал именно через иллюминаторы. Но на то, чтобы понять, что я куда-то плыву, или иду, как говорят моряки, мне хватило менее секунды.

— Уплываю нахрен!!!

Ещё пара секунд мне понадобилось на то, чтобы преодолеть этот самый коридор и выскочить на палубу. И лишь для того, чтобы вновь обалдеть, правда, на этот раз не от тьмы, а от бескрайнего морского простора, простирающегося до горизонта.

Да-да, передо мной расстилалась нескончаемая водная гладь. А я, стоя на борту какого-то явно старого военного корабля плыл чёрте куда и чёрте зачем.

«О Боже! Что за хрень тут происходит⁈ В какую даль меня уносит? Куд ы я⁈» — схватился я за больную голову и так перешёл на правый борт.

А нужно признать, что после вчерашнего загула, голова побаливала. Но сейчас мне было не до неё. Сейчас мне нужно было спасать самое ценное — меня.

Побежал к задней части корабля, который у моряков называется корма. Но, даже не добегая до неё, увидел, что по правому борту (относительно движения корабля), метрах в ста от нас, простирается береговая линия.

Радостно выдохнул, понимая, что наш корабль не является судном-мишенью в каких-нибудь военных учениях. А потому, скорее всего, сейчас мы идём в Архангельск, где корабль будет разобран на металл, а не будет вместе со мной затоплен после испытания какого-нибудь перспективного вида вооружения.

«Как я здесь очутился⁈» — глядя на редкие деревья, что росли на берегу, в очередной раз задал я себе насущный вопрос, стараясь вспомнить вчерашний вечер.

После минуты страданий (потому что мыслить было ещё больнее, чем не мыслить) кое-что припомнить всё-таки удалось.

Мы сидели в своей комнате. Потом появились два матроса, и мы пошли смотреть на корабли. Мы сидели с матросами на пляже и спорили о преимуществах той или иной службы. Они мне доказывали, что в отличие от их морской службы, сухопутная — это халява. Ну а я, как представитель мотопехотных войск, доказывал им, что именно пехота — царица любых полей и вообще военных действий. Мол, сколько бы корабли по морю не шастали, а всё равно они пристанут к берегу, для пополнения провизии, боезапаса и ремонта. А там кто? Правильно! Там их будет ждать пехота. И ничего они сломанные и без снарядов поделать с царицей полей не смогут.

От таких прописных истин они заплакали, а потом, показав на тени стоящих возле пирса кораблей времён Первой Мировой войны, продолжая пить и рыдать, поведали о том, что этих красавцев всех до единого, вскоре порежут на металл и о том, что они больше никогда не увидят море.

От этих слов мы (те, кто ещё был в сознании), тоже заплакали. А затем, помянув их былые подвиги добрым словом, я дал торжественное обещание, что хотя бы одного из них я обязательно выгуляю перед переплавкой.

«Вот! Вероятно, это и была отправная точка невозврата! — наконец обрадовался я, что докопался до истины: — По ходу дела я решил исполнить свой обед и таки умудрился залезть в миноносец, чтобы тот перед смертью нагулялся. Интересно, а где в это время были патрули и охрана? Или суда, предназначенные для утилизации, не охраняют? Явный недочет! Ведь такой типа меня попадётся, и выгуляет миноносец так, что тот на Северный полюс уплывёт, или ещё куда».

Это я конечно утрировал. Кораблём в одиночку вряд ли возможно управлять. Но, тем не менее, вопрос оставался открытым: почему корабль ночью не охранялся?

«Или я сумел как-то проскользнуть мимо охраны и попасть на борт никем не замеченным?»

Однако ответить себе на этот интересный вопрос я не успел.

— Ты кто, служивый⁈ И как сюда попал⁈ — раздался удивлённый возглас доносящийся слева.

Обернулся и увидел человека в морской военной форме.

Тот деловым шагом направился ко мне. А когда подошёл, то недовольно прошипел:

— Ну, говори⁈ Кто такой?

— Солдат, — вздохнул я, с тоской продолжая смотреть на всё отдаляющийся берег.

— А что ты тут делаешь?

— Я?

— Конечно, ты! Что делаешь?

— Плыву, гм, или иду.

— Э-э, а куда? — всё ещё не понимал морской волк.

— Куда все туда и я. Нельзя отбиваться от коллектива, — вновь вздохнул я.

— Э-э, ты чего, — оторопел моряк, — сумасшедший?

— Не знаю.