Тот, кто называл себя О.Генри - Николай Внуков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дженнингс совсем перестал заглядывать в аптеку. Характер его вдруг резко изменился. Бесшабашность уступила место хмурой сосредоточенности, а общительность — замкнутости. Он постоянно о чем-то думал и временами уходил в себя так глубоко, что вздрагивал, когда его окликали по имени.
Хуже того — он стал скрытным. Однажды, когда Билл зашел в почтовое отделение, чтобы просмотреть свежие газеты, Эль вскочил со своего стула за конторкой и побледнел. Билл успел заметить, что он спрятал в ящик какие-то бумаги. И все полчаса, что Билл находился в отделении, Дженнингс односложно отвечал на вопросы и всем видом своим давал понять, что визит ему не особенно приятен.
В другой раз он случайно подслушал разговор Эля с Билли Рэйдлером.
— Ну, нет, — говорил Рэйдлер, — я всегда предпочитал «смит и вессон» кольту. И знаешь почему? У него рукоятка удобнее. И уж если засорится песком или какой—нибудь грязью — достаточно дунуть в ствол или вытереть о рубаху — и дело с концом. А эти паршивые кольты любой пылинки боятся.
— Чепуха! — возразил Эль. — Я пять лет работал одним кольтом, и он меня не подвел ни разу. А ты где его носил, на правом бедре или на левом?
— На левом, конечно. Рукояткой наружу и ближе к середине пояса.
Верно. Это самое удобное место. Справа оно тоже вроде бы неплохо, только быстро не выхватишь, если на тебя вдруг нападут. А скажи, Билли, может быть, все—таки стоит убрать этого старикашку Лэмбли? Мне он чертовски мешает. Я вторую ночь не сплю, думаю, что мне с ним сделать. Вечно он путается под ногами и постоянно суется не в свое дело.
С минуту длилось молчание. Потом Рэйдлер воскликнул с жаром:
Нет, нет, Эльджи! Ни в коем случае! Если ты пристрелишь Лэмбли, у тебя никого не останется. Ты и так убил уже четверых. По—моему, хватит. Надо заняться чем—нибудь другим.
Чем я могу заняться, черт побери?
Ну, хотя бы дать возможность действовать Франку. Ты совсем не даешь ему возможности показать себя.
Снова молчание.
— Что ж, пожалуй, ты прав, Билли. Попробуем выпустить на свободу Франка. Завтра же я им займусь.
Голоса понизились до шепота, и сколько Билл ни прислушивался, больше он ничего не мог разобрать.
Он бесшумно, как тень, отошел от двери.
Еще на ранчо братьев Холл он усвоил одно очень хорошее правило: никогда не вмешиваться в чужие дела. Каждый человек живет как хочет или как может. У каждого своя голова на плечах, и, хороша она или плоха, она единственная, у кого можно спросить совета. Советовать человеку — значит брать ответственность за последствия.
Но сейчас, неожиданно вторгшись в чужую тайну, он почувствовал страх и тоску.
Что они затевают? Кто такой Лэмбли? Неужели Дженнингс все—таки не выдержал и решил сыграть ва—банк? Нужно обязательно поговорить с ним. Нет, лучше не с ним. Лучше попробовать вытянуть что—нибудь из Рэйдлера. Он более простодушен, чем Эль, и, если действовать осторожно, наверняка раскроется.
— Скажите—ка, Билли, — начал он утром. — Какая муха укусила Эльджи? Почему он вдруг стал избегать старых друзей?
Рэйдлер насторожился.
— Почему вы так думаете?
— Я не думаю. Я вижу.
— А мне кажется, вы ошибаетесь, Билл. Эльджи не такой человек. Он знает цену настоящей дружбы и никогда не избегает друзей.
Возможно, мне это показалось, Билли. В нашем пансионе благородных девиц все настолько однообразно, что случайно брошенный взгляд можно принять за предупреждение. Да, теперь я уверен, что мне просто показалось, будто бы Эльджи совсем перестал заходить в аптеку. Безусловно, мне показалось.
— Э, вот вы куда гнете! — усмехнулся Рэйдлер. — Так я вам скажу, что Эль сейчас очень занят.
— Уж не сочиняет ли он прошение президенту Штатов о помиловании?
— А что сочиняете вы? — хитро прищурился Рэйдлер. — У вас в аптеке свечка иногда горит заполночь.
— У меня четыреста пятьдесят клиентов, Билли. Для того, чтобы каждому приготовить порошки…
— Бросьте, Портер. Для того, чтобы налить в бутыль касторку и рассыпать по бумажным пакетикам хину, нужно самое большее два часа. Вы—то уж наверняка сочиняете прошение о помиловании.
— Билли, вы знаете, что до ареста я работал фельетонистом в «Хьюстон Пост». И до сих пор, когда у меня под руками оказывается чистый лист бумаги, я не могу удержаться от соблазна и…
— Вы пишете фельетоны?
— Ну, фельетонами это трудно назвать… Просто пишу о том, что вспоминается. Это заметки. Беглые наброски и ничего больше.
«Болван! — мысленно выругал он себя. — Осторожный разговор, нечего сказать! Нет, Билл Портер, видимо, дипломатия не твое поприще».
Кое-как замяв разговор, ставший для него неприятным, он ускользнул от дальнейших расспросов загоревшегося Рэйдлера.
Вечером в аптеку неожиданно пришел Дженнингс. В руках он держал сверток бумаг, объемом не меньше, чем уголовный кодекс Федеральных Штатов.
— Незачем играть в прятки, Билл. Рэйдлер сказал мне, что вы пишете фельетоны.
— Билл бросил на Эля быстрый взгляд и покраснел.
Эльджи, Рэйдлер преувеличил. Я не пишу по—настоящему, а только практикуюсь.
Ну, а я тут задумал написать кое—что. Правду сказать, мой роман почти закончен. Называется он «Всадники прерий». Неплохое название, верно? Только в некоторых местах у меня что—то не ладится. Понимаете, в некоторых главах по сорок тысяч слов и ни одного события. Зато в других не больше десяти фраз, но зато столько же убийств. До сих пор не пойму, почему так получается. Билли советует так распределить сцены, чтобы в каждой главе было хотя бы по одному убитому. Он говорит, что это создаст успех роману. А у меня так сложилось, что если я еще кого—нибудь пристрелю, у меня людей не останется.
Я хочу, чтобы вы прочитали роман и посоветовали, что делать дальше.
— Не знаю, смогу ли я вам что—нибудь посоветовать, — смутился Билл. — Я сам только начинаю. Впрочем, оставьте у меня вашу рукопись. Может быть, удастся что—нибудь сделать.
Через две недели, вечером, Билл появился в почтовой конторе.
— Друзья мои, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы меня выслушали. Мне чрезвычайно важно ваше мнение. У меня здесь с собой кое—какая безделица, которую я хотел бы прочитать вслух. А о вашем романе, Эльджи, поговорим позже.
Он уселся на высоком табурете у конторки и осторожно извлек из внутреннего кармана пиджака рукопись. Несколько листов, вырванных из учетной книги, исписанных крупным размашистым почерком.
— Рассказ называется «Рождественский подарок», — объявил он и начал читать низким, заикающимся голосом.
В искусстве все зависит от начальной точки. Он начал хорошо, это было заметно по лицам Рэйдлера и Дженнингса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});