Тайный советник вождя - Владимир Успенский

Очень важно, что во все время работы комиссии, при вскрытии захоронений, вместе с нашими товарищами находились американские и английские журналисты, дотошно вникавшие в подробности и, как известно, очень падкие до сенсаций. Но таковых практически не оказалось. Было лишь очень тяжелое, угнетающее зрелище, способное свести с ума слабонервных. Многие могилы раскапывались во второй, в третий раз, а некоторые еще больше. Летом 1942 года рабочими немецкой военно-строительной организации Тодта. В апреле следующего года так называемой «международной комиссией», созданной и направляемой Геббельсом. Теперь, в 1944-м, могилы вскрывали мы. Это официально. А установить точно, сколько раз захоронения раскапывались и закапывались вновь, не было никакой возможности. Трупы в некоторых из них были от очень старых до совсем свежих.

Выяснилось, что небольшое кладбище в Катынском лесу существовало с начала века. Там еще в Первую мировую войну убитых и умерших от ран хоронили. Затем в гражданскую. Можно представить, что от них осталось. Большинство недавних трупов — это действительно поляки, убитые немецким оружием. Как и 500 советских пленных, расстрелянных немцами при отступлении. Как и множество мирных жителей, казненных и захороненных фашистами за время оккупации: коммунистов, комсомольцев, партизан, советских служащих. Всего гитлеровцы на Смоленщине убили, замучили пытками, заморили в тюрьмах 132000 человек, во время войны погиб каждый третий житель этой многострадальной области. Значительное количество умерщвленных советских граждан оказалось в тех же могилах, что и поляки. Но вокруг поляков поднято столько шума, что за ним о наших людях ничего не слышно.

Из какого оружия, чьими пулями расстреливали поляков, было ясно и для нашей комиссии, и для иностранных журналистов, о чем они и писали. Гораздо труднее было по мешанине разновременных, зачастую раздетых трупов установить их национальность, приблизительную дату гибели. А это и было главным. Напомню суть. Если поляки расстреляны весной 1940 года, значит, это дело рук НКВД, в чем хотели убедить мир гитлеровцы и польское правительство в Лондоне. Если казнь произошла осенью 1941 года, значит, это могли совершить только фашисты.

Не входя официально в состав комиссии, я тем не менее знал все подробности ее деятельности. И параллельно с двумя помощниками вел собственное контрольное расследование. Мы опрашивали уцелевших местных жителей, в Смоленске разыскали несколько человек из числа тех, кто бывал в пионерском лагере возле Катынского леса, и даже одну пионервожатую. Все они, опрошенные порознь, сказали, что летом 1940 года никаких захоронений в Катыни не было. Больше того, двое парней выезжали в лагерь с первой группой отдыхающих в июне 1941 года, а поскольку флигеля были еще закрыты, пионеры разбили палатки рядом со старым кладбищем, то есть почти там, где обнаружились потом могилы. Не заметить, не увидеть их было просто невозможно.

СПРАВКА

Промстрахкасса по Смоленской области настоящим удостоверяет, что район «Козьих гор» и прилегающих к нему Катынского леса и Красного Бора являлся местом организации пионерских лагерей, принадлежавших системе Промстрахкассы по Смоленской области.

Последний раз пионерский лагерь в этом месте был организован летом 1941 года и был ликвидирован в связи с занятием немцами города Смоленска в июле 1941 года.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ОРГБЮРО ПРОМСТРАХКАССЫ

по Смоленской области

КОСЬМИНА

Местные жители сообщили нам, что после прихода немцев в дачном поселке и на территории пионерского лагеря размещалась воинская часть, туда и в Катынский лес пригоняли много пленных, а каких и что там происходило — не знал никто. Глубокой осенью воинская часть куда-то ушла и ее место в поселке заняла организация Тодта.

Теперь, наконец, о той малозначимой подробности, которая привлекла мое внимание еще в Москве и стала для меня одной из решающих. В материалах немецко-польской «международной комиссии», вскрывавшей захоронения в апреле 1943 года, есть запись о том, что в могильной земле много остатков березовых листьев. Замечено и зафиксировано. Но что это значит? А вот что. Приехав в Катынь, я собственными глазами убедился, что могилы находятся среди сосен, земля в лесу покрыта хвоей. А березы растут лишь поодаль. И осыпается березовая листва, как известно, в конце лета и осенью, ветер сбивает ее и разносит по всей округе. Весеннюю-то листву никакой ураган не сорвет с ветвей. Вот вам и первый вывод: поляков расстреливали и хоронили осенью, а не весной, как утверждали наши враги.

Вполне нормально, что листва пролежала в земле до лета 1942 года, когда могилы обнаружили рабочие Тодта; ошметки ее сохранились и до апреля 1943 года, когда начались раскопки «международной комиссии». Но чтобы листва попала в могилы до немецкой оккупации, то есть в 1940 году, и сохранилась бы два лета и три зимы — это невероятно. Так не бывает — слишком хрупка материя. На это, кстати, обратили внимание и дотошные американские журналисты. Они тогда вместе с нами искали правду, и их выводы, опубликованные в западной прессе, полностью совпадали с выводами нашей комиссии.

Ни мы, ни англичане, ни американцы нисколько не сомневались, что кровавая бойня в Катыни, как и во многих других местах, была учинена немецкими фашистами, а затем использована вражеской пропагандой с лживо-корыстной целью для одурачивания населения оккупированной Польши, для того, чтобы посеять рознь между союзниками по антигитлеровской коалиции. Тогда это не получилось, но ядовитый туман вокруг Катынского леса до сих пор не рассеян. К спекуляции Катынской трагедией вновь и вновь возвращаются те, кто люто ненавидит наш народ, кто готов заложить честь и совесть ради того, чтобы лишний раз запакостить нашу историю, зарабатывая политическим проституированием сомнительные дивиденды.

Мы уже говорили, что летом 1941 года немецко-фашистские войска имели достаточно сил, чтобы наступать во всему фронту от Баренцева до Черного моря, по трем главным направлениям: северное — на Ленинград, центральное — на Москву, и южное — на Киев и далее к устью Дона. После зимнего поражения, особенно чувствительного под Москвой, немцы не способны были действовать столь размашисто, летом 1942 года они сосредоточились лишь на одном, на южном (на «нефтяном») направлении, поставив себе цель выйти на линию Воронеж — Сталинград — Баку. Общеизвестно, какой катастрофой закончился для них этот поход.

К лету 1943 года фашисты несколько оправились от поражения, провели тотальную мобилизацию сил и средств, однако о наступлении на каком-то решающем направлении не могло быть и речи. От активных действий противник не отказался, пытаясь перехватить инициативу, но возможностей его доставало лишь на то, чтобы нанести удар на одном, сравнительно небольшом, участке: на Курско-Орловской дуге. Там наступательный потенциал гитлеровцев был погребен окончательно, после Курско-Орловской битвы немцы только оборонялись или отступали, огрызаясь контрударами, теряя при бегстве и в «котлах» невосполнимые массы живой силы и техники. С 1943 года потери вражеских войск стали больше наших потерь и стремительно увеличивались. Но отходил противник, разумеется, не сам по себе, а лишь под сильным давлением наших войск. Огненный вал сражений откатывался на запад. И хотя немцы были еще очень сильны, наша сила оказалась больше, выносливей и, если хотите, умнее. Мы отказывались от шаблонов и учились в боях гораздо быстрей, чем противник. Вот в такой благоприятной обстановке намечали мы планы ведения военной кампании 1944 года. На этот раз нам было проще, легче вырабатывать замыслы и осуществлять их.

Боюсь, как бы меня не восприняли слишком прямолинейно, упрощенно, вот, мол, свершился перелом в ходе войны, и все покатилось-поехало. Ан нет, было гораздо сложнее. В начале 1944 года линия фронта проходила отнюдь не на подступах к Германии, немцы владели почти всей Правобережной Украиной и Крымом, всей Белоруссией, Прибалтикой, западными областями России, держались под Ленинградом. Чаша весов хоть и клонилась в нашу сторону, но с колебаниями. Соответственно колебались и некоторые наши товарищи, старавшиеся заглянуть в будущее. Требовалось не только правильно оценивать события, но и улавливать и использовать в своих целях такую трудно ощутимую тонкость, как общая военно-политическая тенденция. Кое-кому это было не по плечу. Чрезмерно осторожничали много раз ошибавшиеся в ходе войны маршалы Тимошенко и Ворошилов, не заглядывал вперед Хрущев, удовлетворенный тем, что вернулся в славный град Киев. Зато полностью раскрылся, достиг апогея талант Сталина, сплотившего вокруг себя самых одаренных людей, надежных помощников и исполнителей.

Вопрос о предстоящей кампании несколько раз обсуждался в Ставке и Генштабе, запрашивалось мнение командующих фронтами и других авторитетных лиц. Жуков и Ватутин, Василевский и Шапошников, как и многие другие товарищи, единодушно высказывались за непрерывное наступление на разных участках, дабы не дать немцам возможности отдохнуть, укрепить свои силы. Чем решительней и быстрей будет вестись наше наступление, тем меньше станут наши потери и тем больший урон нанесем мы неприятелю. При этом очень важно не просто вытеснять, гнать противника, а окружать его в больших и малых «котлах», уничтожая его технику, ликвидируя или пленяя живую силу. Таков в самых общих чертах был план наших действий. А осуществление его зависело прежде всего от первого, зимне-весеннего этапа, от сражения за Правобережную Украину, где сосредоточены были на большом пространстве огромные силы противоборствующих сторон.