Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

Как-то сидел барич в кабинете за книгами. Юйцзань заварила на кухне лучшего чаю с орехами и, поставив чашку на поднос, направилась в кабинет. Когда она, отдернув занавеску, с улыбкой протянула чай, оказалось, что хозяин отодвинул книги и, облокотившись, спал.

— Батюшка! — позвала его служанка. — Кто еще позаботится о вас, как не я! Глядите, я вам лучшего чаю заварила. А ваша молодая-то жена все еще в постели нежится. Что ж ее-то не попросите? Пусть бы она вас чаем-то угостила. — Как Юйцзань ни старалась, барич продолжал дремать и не подавал голоса. Она, наконец, не выдержала. — Так и будешь у меня клянчить, да? Храпит средь бела дня. Иль за ночь больно намаялся? Очнись! Чай остынет.

Барич проснулся и увидел Юйцзань.

— Чтоб тебе провалиться, рабское твое отродье! — заругался он. Поставь чай и убирайся отсюда!

Юйцзань от смущения вся покраснела, в сердцах поставила на стол чай и пошла к двери.

— Вот невежа! — ворчала она. — А я-то старалась! Дай, думаю, ему утречком пораньше чайку заварю. А он с бранью встречает. Что? Или я тебе дурна стала? Говорят, дурная в доме — клад, а от красивой — один разлад. Выходит, бывало ты глаза закрывал? Не замечал? Зачем же тогда меня на ночь звал, а? Или тебя не внешность моя интересовала?

Услыхав такое, барич Ли бросился из-за стола за служанкой и что есть силы дал ей сапогом пинка. У ошеломленной Юйцзань налились жилы и вытянулась шея. С тех пор она забросила белила и пудру, перестала заваривать чай и стряпать. При встречах с Юйлоу не звала ее матушкой, а обращалась на ты. В отсутствие посторонних она бесцеремонно рассаживалась рядом с новой хозяйкой у нее на кровати. Но Юйлоу на ее выходки не обращала внимания. Юйцзань не оставляла в покое и Ланьсян с Сяолуань.

— Сестрица, сестрица! — ворчала она на служанок, когда они оставались наедине. — Какая я вам сестрица! Я вам тетушка. Так меня и зовите! Меня со своей хозяйкой не равняйте! Я на целую голову выше ее. — Юйцзань помолчала и добавила. — Тетушкой зовите здесь, а не при хозяине, поняли? И слушайте мои распоряжения. Трудитесь старательно, с душой! А будете своевольничать, кочергой по спине пройдусь.

После того как Юйцзань убедилась, что хозяин перестал ее замечать, она совсем обленилась: спала до самого обеда, на кухню не показывалась, полы не подметала.

— Вы на Юйцзань не надейтесь, — наказывала своим служанкам Юйлоу. — Вам самим надо будет стряпать да батюшку кормить.

Юйцзань злилась, выходила из себя, старалась вызвать ссоры и перебранки, а когда заглядывала на кухню, либо обрушивалась на Сяолуань, либо поносила Ланьсян.

— Вот рабские отродья! Потаскухи проклятые! — ругалась она. — И крупу не враз рушат — партиями засыпают. Так кто же первой в дом пришел? Кто? Я или она, барыня ваша? Все хозяйство к рукам прибрала. Да с каким рвением! Меня покойница хозяйка никогда не позволяла себе по имени звать, а она? Не успела придти — и я уж ей Юйцзань! Или она думает, я ей подчинюсь?! Ее тут и в помине не было, а я с нашим батюшкой ложе делила. Мы с ним бывало только к обеду пробуждались. Как сахар с медом — друг от дружки не оторвут. Вот какая была любовь! Разлучила она нас, разбила мое счастье. В гостиную вытеснила, постели лишила, на холодной лавке спать заставила. Не насладиться мне больше с батюшкой, не вкусить удовольствия! Тяжко на сердце и пожаловаться некому. У Симэнь Цина третьей по счету жила и звать ее Юйлоу. Я ведь все знаю. Раз ты в дом вошла, должна была как-то и со мной посчитаться, а случись неприязнь какая — стерпеть. А то с каким гонором выступает, как важничает, распоряжается направо и налево. Неужели я должна под твоим началом жить! Или я твоя рабыня! Но ты меня вроде не покупала.

Юйцзань и не предполагала, что Юйлоу все слышала из спальни. Ей стало дурно, у нее тряслись руки, но поведать мужу она не решалась.

Стоял как-то жаркий день. И надо ж было тому случиться! Под вечер барич велел Юйцзань согреть ванну воды и принести в спальню. У него было желание принять ванну с Юйлоу.

— Пусть Ланьсян воды нагреет, — посоветовала Юйлоу. — Не надо было ее просить.

— А я как раз хочу, чтобы она, рабское отродье, потрудилась, — не послушался ее хозяин. Нечего ее баловать!

Юйцзань сразу смекнула. «Это хозяин с новой женой решил купаться, — думала она. — В орхидеевой воде омовение захотел совершить, как рыбы будут резвиться, как птицы взмывать ввысь». Не по себе стало Юйцзань. Она едва втащила ванну в спальню и грохнула ее на пол, потом принялась кипятить воду в котле.

— Вот шлюха-то! — ворчала она. — Таких еще не видывала. Своими причудами меня в могилу сведет. Настоящая проститутка! Каждые три дня ей ванну подавай. Я бывало месяцами не мылась, а тоже с хозяином спала и, кажется, своим видом не оскорбляла его божественного взора. Это потаскуха нарочно меня заставляет, доконать задумала.

Юйлоу опять выслушала злое бормотание служанки и не проронила ни слова. Но хозяин пришел в ярость. Раздетый, в одних домашних туфлях, он потянулся за палкой, которая висела над кроватью под самой балкой и хотел было догнать вышедшую из спальни Юйцзань, но его удержала Юйлоу.

— Да пусть ворчит, — уговаривала она барича. — Успокойся! Не стоит связываться. А то выйдешь разгоряченный — чего доброго, простудишься.

Однако хозяин не унимался.

— Я знаю, что делаю! — твердо заявил он. — Бесстыжую проучить надо. С этими словами он бросился из спальни, схватил Юйцзань за волосы и, пригнув ей голову к полу, начал бить палкой по спине. Градом посыпались удары. Спасибо, рядом оказалась Юйлоу, но и то десятка два ударов ей пришлось отведать. Корчась от боли, Юйцзань упала на колени.

— Сжалься надо мной, батюшка! — умоляла она. — Я тебе все скажу.

— Я слушаю, говори, рабское отродье! — выпалил выведенный из себя хозяин.

Речь служанки выразил романс на мотив «Овечки с горного склона»:

Мой властелин, хозяин нежный,прости убогую невеждуза то, что боле не нужна.Прости ей горечь поздних слов.Прочти прощальное письмоТвоя холопка,не жена.Ты помнишь радость звонкую,когда меня девчонкоюза восемь лянов серебра,Купил? Увы, я и понынеподобострастная рабыня,жене — скорбящая сестра:Ушла хозяйка безвозвратнои стала я твоя отрада,в купальне согревая чан.Со мной в хоромах стало чище,была изысканная пищаи щебетанье по ночам.И не ждала я вероломства,напротив, поросль потомства.«Других не надо мне невест», —так клялся мне мой повелитель.Кого ж теперь в свою обительвпустил? Неслыханная весть!О, упоительный мучитель!Зачем никчемную обидел —она не ведала греха.Но ты рыданий не услышишь,не жить нам под одною крышей —Сыщу другого жениха.Прости… Кому я рождена?!Прости… Холопка… Не жена.

Выслушал ее барич и со злости еще ударил несколько раз палкой.

— Перестань! — уговаривала его Юйлоу. — К чему гневаться, раз она хочет уйти.

Барич призвал из управы подручных и велел сходить за мамашей Тао. Сваха увела Юйцзань из дому и после продажи вручила баричу серебро, но не о том пойдет речь.

Да,

Прихлопнешь веером назойливую муху,Погубит язычок иную стрекотуху.Тому свидетельством стихи:Едва затихнет рык звериный —душою человек воспрянет,И только карканье вороньеему лихим предвестьем грянет.Когда над головою воронвсе каркает, не умолкая,В душе порывов озлобленьянемедленно взлетает стая.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Глава девяносто вторая

Сменяется лето зимою,весна — осенними днями;На западе солнце садится,к востоку стремятся реки.[1690]Дарует судьба богатство,и знатность она дарует,Когда ж она отвернется,держись и в нужде достойно.Тебе улыбнется случай —и тотчас пойдешь ты в гору;Когда ж высоты достигнешь,не позабудь оглянуться.О, где полководцы нынеи кони где боевые?Цветы шелестят и травы,а в шелесте том — стенанья.

Так вот. Избил барич служанку Юйцзань и сейчас же позвал сваху Тао, которая увела ее из дому и продала за восемь лянов серебра. Барич Ли купил потом восемнадцатилетнюю Маньтан и поставил ее на кухню, но не о том пойдет речь.

А пока расскажем о Чэнь Цзинцзи. С приездом Симэнь Старшей у него в доме появилось солидное приданое жены — сундуки и корзины с добром, кровать с пологом и другие вещи, но супруги то и дело затевали ссоры и ругались. Цзинцзи выпрашивал у матери, урожденной Чжан, денег для открытия торговли, но тут, как нарочно, к ней обратился ее брат, командующий ополчением Чжан, решивший добиваться повышения в чине, и она одолжила ему пятьдесят лянов серебра. Тогда пьяный Цзинцзи устроил в доме дяди скандал. Попав под горячую руку племянника, командующий Чжан вынужден был найти другого кредитора, а взятую сумму возвратил сестре. Потрясенная случившимся, мать Цзинцзи занедужила и слегла в постель. Пришлось поить ее снадобьями, приглашать к ней знахарей и врачей. А Цзинцзи все наступал на горло. Мать, наконец, не выдержала и выдала ему двести лянов серебра.