Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

— Сейчас же у меня прогони ее из дому! — приказал он. — И пусть убирается куда хочет, хоть выходит еще раз замуж. Только бы нам не наживать с ней неприятностей и сохранить честь.

Но как мог барич расстаться со своей любимой Юйлоу! Он слезно умолял отца и мать:

— Я предпочту принять смерть перед вашими очами, батюшка, чем разлучиться с женой.

Отец распорядился скрутить его цепью и запереть в заднюю пристройку, а у дверей поставить стражу, желая, видимо, одного: доконать сына таким заточением.

— Батюшка! — с заплаканными глазами говорила жена. — Всю жизнь ты служишь. Тебе за полсотни перевалило. У тебя только он один — кровинка твоя. Неужели ты хочешь погубить его из-за какой-то бабы?! А в старости, когда выйдешь на покой, кто же тебя поддерживать будет?

— Иначе от него неприятностей не оберешься, — ворчал отец. — Пока он тут, так и будешь из-за него краснеть.

— Если ты против, чтобы он был с нами, — советовала жена, — отправь их к нам на родину, в Чжэньдин, и дело с концом.

Ли Старший послушался совета жены. Барича выпустили и дали три дня сроку. Погрузил он вещи и вместе с Юйлоу отбыл в уезд Цзаоцян, где опять засел за книги.

А теперь вернемся к Цзинцзи и Чэнь Аню. Покинув Яньчжоу, они зашли в монастырь забрать свои пожитки и направились прямо в Цинцзянпу на постоялый двор Чэня Второго, где рассчитывали встретить Яна Железного Когтя.

— Дня три назад он за вами в Яньчжоу ездил, — сказал хозяин. — Под стражу, говорит, они угодили. Собрался и отчалил в джонке с товарами домой.

Не поверил Цзинцзи, пошел к причалу, но джонки не было и в помине.

— Чтоб его громом поразило, негодного! — ругался Цзинцзи. Не мог дождаться.

Выйдя из-под стражи, Цзинцзи остался без гроша. Пришлось им с Чэнь Анем добираться в чужой джонке, а на пропитание заложить одежду. В пути они шныряли, будто псы бездомные, сновали туда-сюда, как выскользнувшие из невода рыбы, — все искали Железного Когтя, но того и след простыл.

А стояла тогда поздняя осень. Деревья приуныли. Осенний ветер срывал с них последние листья. Веяло холодом.

Вот восьмистишие, посвященное тяготам путника в осеннюю пору:

Тревожно, тревожно!Кувшинки златые мертвы.Последний лист сброшенПлатаном с седой головы.Сизый иней на коже,Пронзает мороз леденящий.В небе мерзлые крошки —слякотный снег моросящий.Тоскливо, тоскливо!Стрекочет сверчок в пожелтевшей траве.И степь сиротливоС гусями простилась в вечерней заре.А в сумерках ивы —Плакучих теней колыханье,Тягуче ленивоОсеннее злое дыханье.

И вот однажды добрался Цзинцзи до дому. На нем висели лохмотья, а сам он весь почернел. Как увидал его стоявший у ворот Чэнь Дин, так и ахнул.

— А где же джонка с товарами? — спросил он, когда они вошли в дом. Цзинцзи долго не мог перевести дыхание. Наконец-то он рассказал, как его судили в Яньчжоу.

— Правителя Сюя благодарить надо, — заключил Цзинцзи. — Он отпустил. А если б не он, мне, наверно, и живому не выбраться. Так куда девался Ян, чтоб ему ни дна ни покрышки! Куда он с товаром исчез?

Первым делом Цзинцзи направил Чэнь Дина к Железному Когтю.

— А он еще не приезжал, — ответили домашние Яна.

Тогда Цзинцзи сам пошел узнать, но вернулся ни с чем и заволновался не на шутку.

Дома Цзинцзи стал свидетелем непрестанной ругани между Фэн Цзиньбао и Симэнь Старшей, которая началась с самого его отъезда.

— Фэн Цзиньбао все серебро к своей мамаше перетаскала, — жаловалась ему Симэнь. — А вышибала тут целыми днями околачивается. Распоряжается, как у себя дома. Накупит он вина да мяса, и начинаются у них пиры, а я сиди в спальне голодная. Спит Цзиньбао до самого обеда и хозяйство забросила. А мы из-за нее страдай.

Фэн Цзиньбао тоже не осталась в долгу.

— Совсем она обленилась, лежебока, — говорила мужу Цзиньбао. — С полу иголку поднять — за труд считает. Рис из дому ворует — на сладости меняет. Мясо впрок заготовлено, а она его таскает да с горничной Юаньсяо тайком в спальне у себя лакомится.

Цзинцзи поверил Цзиньбао и обрушился на Симэнь Старшую с руганью.

— Потаскуха проклятая! Баба непутевая! Знать, едун на тебя напал. Рис из дому тащит, на сладости выменивает. С девкой-прислугой украдкой лакомятся.

Цзинцзи избил Юаньсяо, а Симэнь Старшей надавал пинков. В негодовании она бросилась в покои Фэн Цзиньбао.

— Ах ты, шлюха! — обрушилась она на вчерашнюю певичку. — Сама из дому тащит, старой карге своей сплавляет — это, выходит, можно. А про меня мужу ябедничает. Я, видишь ли, рис ворую, мясом объедаюсь. Выходит, грабитель околоточного задержал — с больной головы да на здоровую? Из-за тебя сам меня пинками угощает. Но я с тобой сквитаюсь. Жизнью поплачусь, а сквитаюсь.

— Ах ты, потаскуха! — закричал Цзинцзи. — Сквитаюсь? Да ты мизинца на ее ноге не стоишь!

И надо ж было случиться такому греху! Беда-то, она, вот так и начинается. Цзинцзи схватил Симэнь за волосы и принялся бить кулаком и ногами. Изо рта и носа у нее пошла кровь. Долго она лежала без памяти, пока наконец не пришла в себя. А Цзинцзи ушел на ночь к певичке. Симэнь Старшую душили рыдания. Юаньсяо спала в другой комнате и ничего не слыхала. Бедная Симэнь проплакала до полуночи и повесилась на балке. Было ей двадцать четыре года.[1702]

Рано утром Юаньсяо толкнулась было к ней в спальню, но дверь оказалась заперта. Цзинцзи и Фэн Цзиньбао все еще нежились в постели. Желая вымыть ноги, Цзиньбао велела принести от Симэнь Старшей таз, но и посланная ею Чунси столкнулась с запертой дверью.

— Вот проклятая потаскуха! — продолжал ругаться Цзинцзи. — До сих пор в постели! Пойду дверь выломаю и все волосы у потаскухи выдеру.

Чунси припала к щелке в окне и заглянула в спальню.

— Встала она, — проговорила служанка. — На качелях качается, — и добавила: — Как кукла в балагане на шнурке болтается.

— Батюшки! Беда! — закричала припавшая к окну Юаньсяо. — Матушка над кроватью повесилась!

Тут только Цзинцзи всполошился. Они с Цзиньбао соскочили с постели и бросились в спальню Симэнь. Взломав дверь, Цзинцзи вынул Симэнь из петли, но все попытки вернуть ее к жизни оказались напрасны. Симэнь Старшая давно испустила дух. Так никто и не знал, в котором часу это случилось.

Да,

Кто знает, где теперьвитает дух бесплотный,В бегущих облаках,или просторах водных.

Как только Чэнь Дин проведал, что случилось, он из боязни быть вовлеченным, поторопился сообщить Юэнян. От него Юэнян услыхала не только о самоубийстве падчерицы, но и о том, что Цзинцзи привел в дом певичку.

Да,

Льдина зла — не в день, не в триВсе промерзло изнутри.

Во главе домашних, слуг, их жен и служанок Юэнян отправилась к Цзинцзи. Перед ней лежала повесившаяся. Застывшее тело вытянулось в струну. Юэнян заплакала. Цзинцзи схватили слуги Юэнян и начали нещадно избивать. Его тело было сплошь истыкано шилом. Фэн Цзиньбао спряталась под кроватью, но ее оттуда вытащили и тоже избили до полусмерти. В доме был устроен настоящий погром — валялись выбитые окна и поломанные двери. Кровать с пологом и все приданое Симэнь Старшей перенесли в родительский дом.

По возвращении Юэнян пригласила на совет братьев У Старшего и У Второго.

— Смотри, не упускай случая, сестра, — советовал У Старший. — Тебе надо в суд на него подать, раз он твою падчерицу до петли довел. Иначе он тебя в покое не оставит. Как только ему туго придется, опять к тебе заявится, свои сундуки да корзины требовать будет. Кто далеко не заглядывает, того близкие неприятности поджидают. Нет, тебе, сестра, надо властям жалобу подать, чтобы раз и навсегда его от дома отвадить. Уж зло корчевать, так с корнем.

— А ты, пожалуй, прав, брат, — согласилась Юэнян.

И братья сели писать жалобу.

На другой день У Юэнян отправилась в уездную управу и лично вручила ее правителю. А правителем тогда, надобно сказать, стал недавно назначенный Хо Дали, уроженец уезда Хуанган, из Хугуана.[1703] Он имел ученую степень цзюйжэня и славился своей прямотой и непреклонностью. Когда ему доложили о происшедшем самоубийстве, он по случаю серьезности дела тотчас же открыл присутствие и принял челобитную.

Она гласила:

«Подательница сей челобитной — урожденная У, тридцати четырех лет от роду,[1704] жена покойного тысяцкого Симэнь Цина.

Обвиняю насильника зятя, который обижал и оскорблял меня, вдову, по наущению певицы издевался и избивал жену, чем довел ее до самоубийства.

Прошу покорнейше, сжальтесь надо мною, накажите губителя, дабы я могла спокойно дожить остаток моей жизни.

Мой зять, Чэнь Цзинцзи, замешанный в казенном деле, нашел приют в нашем доме, где и укрывался многие годы. Чуждый сознания долга, он слонялся без дела, пьянствовал и бесчинствовал. Мне из опасения пришлось удалить его из дому. Но Цзинцзи затаил ненависть, которую вымещал на жене, моей дочери, урожденной Симэнь, подвергая ее постоянным побоям, ею терпеливо сносимым. Недавно он привел в дом певицу из Линьцина под именем Фэн Цзиньбао и сделал ее первой женой. Подстрекаемый певицей, он всячески срамил законную жену, мою дочь, жестоко избивал ее и рвал на ней волосы. От его пинков она ходила вся в синяках. Будучи не в силах больше выносить такие издевательства, моя дочь в третью ночную стражу двадцать третьего дня в восьмой луне сего года[1705] покончила с собой.