Кровавый путь - Андрей Воронин

Но если не получается подобрать ключ к душе, можно попробовать вломиться туда силой. Всегда найдутся слабые стороны, каждого человека можно попытаться поддеть на крючок.

Андрея Петровича Богуславского все соседи считали человеком несчастным. Раньше у него была семья – небольшая, состоявшая из жены и дочери, зятя и внука. Жену он похоронил десять лет тому назад, через семь лет после того, как родился внук, которого назвали Романом. Возможно, именно смерть жены подтолкнула Андрея Петровича к принятию религии душой. Она завещала провести отпевание и похороны по христианскому обряду, и Богуславский не мог позволить себе нарушить ее последнюю волю, хоть это и грозило ему крупными неприятностями.

Бывают такие моменты в жизни, когда душа человека открыта к переменам. Такое случается или в годины несчастья, или же в моменты величайшего счастья. Богуславский глубоко переживал смерть близкого человека – жены.

В церкви находились близкие родственники, да и то не все решились прийти, нарушив негласный коммунистический запрет на посещение храмов. Мерцали свечи, слышался спокойный, торжественный голос священника, читавшего старославянские тексты. И вот тогда академик Богуславский впервые после детских лет перекрестился. Рука сама поднялась, три пальца коснулись лба и Андрей Петрович понял, если он не задумывается к какому плечу сперва приложить щепоть, сложенную для крестного знамения – к левому или правому – значит, это знание было с ним всю жизнь. Оно не забылось, как не забывается самое главное, существенное – то, из чего, собственно, состоит смысл жизни. Слезы в его глазах высохли.

С кладбища он уезжал уже просветленный, а по весне поставил на могиле жены розовый гранитный полированный крест, угрохав на него половину своих сбережений.

В исследовательском центре в Черноголовке он уже не числился среди первых номеров, его держали, как живую реликвию, за старые заслуги и особо не лезли в душу, хоть прекрасно знали, что пожилой академик помешался на религии.

А Андрей Петрович и не рвался работать, занимался исследованиями, скорее, по инерции, лишь потому, что привык. Лаборатория постепенно сворачивалась и к его уходу на пенсию занимала всего лишь небольшую комнатку, в которой разместились и стол руководителя, и клетки с крысами, отгороженные от основного помещения толстым стеклом.

Чем меньше внимания академик Богуславский уделял работе, тем больше он отдавал внуку. Читал ему, беседовал с ним. Хотя какая беседа может быть с восьмилетним мальчиком? Естественно, Роман слушал, а дед говорил. Мать, занятая своими делами, радовалась тому, что ее отец столько времени уделяет Роману, хотя и не очень-то одобряла душеспасительное направление бесед. Андрей Петрович читал внуку Библию, но в церковь с собой не брал, решив, что мальчик, когда вырастет, сделает свой выбор сознательно.

И тут неожиданный удар Богуславскому пришелся со стороны дочери. Однажды вечером она объявила отцу, что вместе с мужем уезжает за границу.

– На время?

– Нет, навсегда.

Сперва академику казалось, что речь идет лишь об отдаленной перспективе, что дочь лишь советуется с ним. Но оказалось, почти все документы готовы и требуется единственное – согласие на их отъезд самого Богуславского. Как-никак, человек он в возрасте, ему может понадобиться помощь.

Он мог заупрямиться, заставить дочь остаться в России, но тогда бы навсегда поругался с ней.

Какая тогда уж разница, будет она жить в Америке, в Израиле или в другом районе города? Поссоришься – ни встреч, ни разговоров. А так оставалась хоть маленькая надежда сохранить отношения.

Как настоящий христианин, Андрей Петрович считал себя не вправе принуждать других силой к правильной жизни.

«Люди взрослые, пусть делают, что хотят» – решил Богуславский. А вот калечить жизнь Роману я не позволю".

Эту фразу он не произнес вслух, а сказал так:

– Романа я не позволю взять с собой.

– Но он же мой сын! – в глазах дочери мелькнул испуг.

– И мой внук, – добавил Андрей Петрович.

Дочь, посмотрев на отца, поняла – тут он никогда не отступит, что ни говори, что ни делай, хоть бейся в истерике или осыпай его проклятиями.

– Ты считаешь, что поступаешь правильно? – глядя в глаза дочери, спросил отец. но?

– Да, – ответила та.

Но по ее глазам Богуславский понял, сомнения у нее есть.

– Не делай так, чтобы потом Роман проклял тебя, – спокойно сказал он. – Тут у него есть друзья, пусть выучится, почувствует себя человеком, поймет, кто он есть на этой земле. А уж потом решит где ему жить и работать.

– Я бы хотела, чтобы он решил сам это же самое, но теперь, – с надеждой в голосе проговорила мать.

И Богуславский решил рискнуть. Он верил в то, что не прошли даром его длительные прогулки с внуком, разговоры. Он верил, что больше не понадобится слов, они сказаны раньше.

И Роман сделал свой выбор. Несмотря на то, что ему было только двенадцать лет, он остался с дедом. На каникулы Роман уезжал в Штаты к отцу и матери, и хотя Богуславский никогда не напутствовал его фразами, вроде: «Ты должен вернуться», неизменно возвращался назад.

Богуславский не предвидел плохого, он считал, что поступает правильно, думал, у него хватит сил воспитать и вырастить внука и пребывал в этой уверенности до последнего времени. Но как часто нашим лучшим намерениям не суждено реализоваться?

Если раньше в вопросах религии Андрей Петрович был для Романа непререкаемым авторитетом, то когда ему исполнилось семнадцать лет, стали возникать споры. И Богуславский к своему ужасу понял, что это не только личные сомнения Романа, а скорее всего, его устами с ним говорит кто-то другой, завладевший душой мальчика. Пару раз, когда внука не было дома, он заходил в его комнату и отыскивал там красочные брошюрки, книжечки разных сект.

"Одумается, – успокаивал себя Богуславский, – это увлечение – чисто юношеский максимализм, желание быть умнее, пойти дальше, чем я.

Пройдет время и все станет на свои места".

И вот этой весной Андрей Петрович Богуславский в воскресенье утром, как всегда, отправился на службу в церковь. Он стоял на троллейбусной остановке, ветер относил на него сигаретный дым.

Неопрятный курильщик с дешевой сигаретой в зубах, скорее всего, даже не думал, что может кому-то мешать.

Как ни уклонялся Богуславский, ветер тут же менялся и в нос ему ударял неприятный смолистый запах. И тут к Андрею Петровичу подошли два молодых человека, аккуратно, не вызывающе одетых. Один из них держал в руках папку для бумаг.

– Здравствуйте, – громко сказал один из них, и второй подхватил, – Здравствуйте.

Они обращались к нему, словно к старому знакомому, которого очень рады видеть. Дежурные улыбки появились на их лицах.

– Здравствуйте, – растерянно проговорил Богуславский, пытаясь припомнить видел ли он когда-нибудь этих молодых людей раньше.

И тут приветливое выражение на его лице исчезло, он понял, кем они могут быть. В последнее время часто к нему на улицах подходили такие вот любезные молодые люди и заводили разговор о Боге, приглашали наведаться на воскресную проповедь в один из домов культуры. Несколько раз Богуславский пробовал вступить с ними в спор, убедить, что они упрощенно трактуют христианство, но потом понял, бесполезно. Сектанты смотрели на него прозрачными до непонимания глазами и было понятно, ни одно слово Богуславского не доходит до их сознания. Они не понимали разницы между протестантством и православием, заученно твердя, что Вог один и нет разницы как ты к нему обращаешься.

Один раз Богуславский ради того, чтобы укрепиться в своих сомнениях, сходил-таки на воскресную проповедь в дом культуры. Она произвела на него тягостное впечатление. Проповедник, русский кореец с жидкой бороденкой, говорил простым доступным языком прописные истины, перемежая их плоскими шутками и примерами из собственной жизни.

Если верить корейцу, то получалось, что он ежедневно беседует с Богом лично, находится на короткой ноге с Иисусом Христом и может обещать каждому, даже самому закоренелому грешнику, царство небесное, если он только примкнет к их секте.

А затем пошло уж совсем невообразимое.

На сцену поднялась бабушка с костылями, заверявшая собравшихся, что именно тут, в этом зале, благодаря словам проповедника, она уверовала в Господа Бога, который за это даровал ей исцеление.

Затем отбросила костыли и принялась отплясывать Это шоу было сделано так топорно, что даже младенец усомнился бы в искренности слов бабушки, а каждый нормальный человек просто обязан был ее спросить; «Сколько тебе, бабуся, заплатили за то, чтобы ты, абсолютно здоровая, поднялась на сцену с новенькими костылями?»

Но собравшиеся не испытывали и тени сомнения. Они громкими криками подбадривали пляшущую бабусю, славили проповедника, забывая о Боге. Тогда Богуславский, никем, кроме проповедника не замеченный, выскользнул из зала.