Сказки и легенды - Музеус Иоганн

Король, по нездоровью, не обнаруживал большого аппетита, но едва до него донесся аромат чудесного жаркого, как чело его прояснилось и на горизонте обозначилась хорошая погода. Он пожелал отведать кушанье, опустошил одну тарелку, затем еще одну и съел бы всего молочного поросеночка, если бы не приступ нежности к супруге, побудивший его послать ей остатки. Благодаря хорошему обеду настроение монарха поднялось, и, выйдя из-за стола, его величество были так веселы, что соизволили работать с министрами и даже, по собственному побуждению, принялись за щекотливые дела, отложенные в долгий ящик. Виновник такой счастливой перемены не был забыт. Мастера своего дела Амарина нарядили в роскошное платье и доставили из кухни к королевскому трону. После долгих восхвалений удивительного таланта он был назначен личным поваром короля и возведен в ранг главнокомандующего всей кухней.

За короткое время слава его достигла апогея. Все любимые блюда недоброй памяти римских сарданапалов[128] древности, которые мелочный Цопф и скромный Гильмар Курас[129] в своих кратких руководствах приписывают исчезнувшим властителям мира в доказательство их необузданнейшего обжорства, повлекших за собой, по их мнению, разорение государства и финансовый упадок Римской империи, а именно: исполинские торты, посыпанные зернышками из чистого золота, паштеты из павлиньих глаз, дроздовых мозгов, яиц куропаток — блюда, в наши дни не привлекающие самых тонких гурманов; фрикасе из петушиных гребешков, глаз карпа, рыбьих губ, на которых, как говорится в старинных преданиях, одна голландская графиня проела все свои владения, — все это были только будничные блюда, подаваемые новоявленным Апицием[130] своему монарху. В торжественные дни или когда он находил нужным пощекотать королевское нёбо более изысканным кушаньем, Амарин соединял в одной миске диковинки всех трех известных тогда частей света[131]. Благодаря своим заслугам, он поднялся до высокого поста управителя королевской кухни и наконец даже мажордома.

Этот блестящий метеор, появившийся на кухонном горизонте, чрезвычайно обеспокоил королеву. До сих пор она управляла своим супругом и помыкала им, как хотела. Теперь же по вине неожиданно выплывшего фаворита она боялась потерять власть и влияние. Вольный образ жизни супруги не был тайной для доброго короля Гарсиа. Но то ли благодаря политической или физической флегматичности, то ли из нежелания нарушать домашний мир или из лени, он никогда не подавал виду, что кое о чем осведомлен. Если же иногда им и овладевало дурное настроение, то хитрая супруга пользовалась его слабостью к вкусной еде и была весьма изобретательна в приготовлении всевозможных рагу и соусов, так удивительно влиявших на расположение его духа, словно они были сварены на воде из реки Леты[132]. Но с тех пор как салфеточка Амарина произвела кухонную революцию, поварское искусство королевы потеряло былую славу. Несколько раз осмеливалась она соревноваться с мажордомом, но всякий раз терпела поражение, ибо ей не только не удавалось превзойти миску Амарина, но всегда именно ее кушанье возвращалось на кухню нетронутым и становилось добычей прихлебателей. Ее изобретательность в создании изысканных блюд истощилась, тогда как искусство Амарина мог превзойти только он сам. В таких критических обстоятельствах королева пришла к мысли завоевать сердце нового фаворита своего супруга, чтобы любовью заставить его служить ее интересам. Она тайно призвала его к себе и благодаря своим обольстительным чарам легко добилась всего, что ей было нужно. Он обещал напрячь все свои способности, чтобы к предстоящему дню рождения короля подать обед, который превзойдет все, что когда-либо ублажало человеческий вкус. Какую награду выговорил себе мажордом за эту услугу, легче угадать, чем рассказать. Достаточно сказать, что каждый раз, когда королева загребала жар руками Амарина, ее изделие, по мнению короля и его сотрапезников, было наилучшим.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Оба парня теперь играли при дворе короля Асторги видную роль и, по обыкновению всех удачливых выскочек, были преисполнены нестерпимой гордостью и надменностью. Судьба опять свела их после разлуки так близко, что они ели из одной миски, пили из одного кубка и разделяли любовь прекрасной Урраки. Но, крепко помня уговор, оба делали вид, что совершенно не знают друг друга, и никто не подозревал о их прежней дружбе. Между тем они не могли понять, куда исчез мудрый Саррон. А тот благодаря своему перчаточному пальцу, соблюдая до поры до времени строжайшее инкогнито, наслаждался всеми преимуществами своего положения, которое хотя и не бросалось в глаза, тем не менее удовлетворяло все его желания. Красота прекрасной Урраки произвела на него такое же сильное впечатление, как и на его товарищей. Желания и намерения у него были те же, а так как исполнение их не представляло для него особых трудностей, то он достиг в любви королевы большого преимущества перед товарищами, прежде чем его соперники хотя бы в малейшей степени заподозрили это.

С тех пор как они расстались, Саррон всегда незримо присутствовал рядом с обоими приятелями и одинаково заимствовал блага как со стола Амарина, так и из кошелька Андиола. Он незаметно наполнял желудок остатками стола первого и кошелек — избытком второго, Теперь главной заботой его было — принять романтический облик, чтобы осуществить свой план: застать обольстительную королеву врасплох в минуту томной мечтательности. Нарядившись в небесно-голубой атлас и нежно-розовые панталоны, он надушился с головы до ног и, пользуясь своим чудесным даром невидимки, в час сиесты[133] проник в спальню королевы в образе аркадского пастушка, пасущего стадо в зале маскарада. Вид спящей красавицы в прелестном неглиже так воспламенил его желания, что он не удержался и запечатлел горячий поцелуй на ее пурпуровых губках, звуком его разбудив дремавшую придворную даму, на обязанности которой было обмахивать свою повелительницу опахалом из павлиньих перьев и отпугивать летающих насекомых. Королеву крепкий поцелуй также разбудил от сладкого сна, и она с напускным смущением спросила, кто вошел к ней в комнату и кто посмел целовать ее в губы. Придворная дама опять замахала опахалом, делая вид, будто все время бодрствовала, и стала уверять, что в комнате никого постороннего нет, высказав предположение, что ее величеству все это померещилось в сладком сне. Но королева была уверена, что не обманулась, и послала свою камеристку навести справки у стражи в соседнем зале. Едва та, повинуясь приказу, удалилась из комнаты, как опахало задвигалось само собою, овевая королеву прохладой и обдавая ее запахом амбры и ароматом цветов. При виде этого необычайного явления королеву обуял страх. Она вскочила с ложа и хотела бежать, но какая-то невидимая сила удержала ее, и она услышала голос, прошептавший ей:

— Прекрасная смертная, не бойтесь. Вы находитесь под покровительством могущественного короля фей Демогоргона[134]. Ваш прелестный образ привлек меня из высших слоев эфира в гнетущую атмосферу земли, чтобы поклониться вашей красоте.

При этих словах в комнату вернулась придворная дама, чтобы дать отчет в своем поручении, но была тотчас же отослана обратно, ибо при такой таинственной аудиенции ее присутствие было излишним. Прекрасная Уррака была, конечно, необычайно польщена таким неземным поклонением и пустила в ход все тонкости кокетства, желая блеском соблазнительной красоты ослепить властителя фей и закрепить такое важное завоевание. Она разыграла скромное смущение, переходившее постепенно в пылкое чувство зарождающейся страсти. Она ответила на пожатие невидимой руки, затем последовали томные, негромкие вздохи и сдержанный стон, от которого ее полная грудь то поднималась, то опускалась, и только очаровательные черные глаза оставались без дела, потому что не было перед ними объекта, который они могли бы завоевать. Но зато искусительница королева пустила в ход все свои чары. Демогоргону пришлось крепко взять себя в руки, чтобы окончательно не потерять рассудок. Нежная страсть влюбленной пары с каждой минутой разгоралась все сильней. Королева сожалела только, что ее эфирный обожатель был бесплотным существом, в то время как она отдавала предпочтение осязаемому миру перед духовным.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})