ЭКЛИПСИС - Тиамат

Он чувствовал, что начинает злиться. В последнее время Кинтаро только и делал, что выбивал у него почву из-под ног, лишал уверенности в себе, разрушая привычную картину мира. Он говорил странные вещи, которые не были правдой в понимании эльфа, но все-таки объясняли те или иные стороны жизни, для которых у Итильдина не было объяснений.

Кинтаро подошел ближе.

– Твои традиции остались в степи, там, где я вышиб тебя из седла и лишил невинности. Тебе до сих пор страшно об этом вспоминать? – добавил он, увидев, как вздрогнул эльф. – А для меня это сладкое воспоминание. Очень сладкое. – Он взял лицо Итильдина в ладони и поцеловал в губы.

– Почему? – спросил эльф неожиданно для себя, вырываясь из его рук. – Разве тебе нравится причинять боль, унижать чужую гордость?

– Я просто хотел тебя. Кто бы на моем месте отказался? Даже благородный кавалер Ахайре не смог.

– Что во мне такого, что люди не могут смотреть на меня иначе, чем с похотью? – вырвалось у эльфа.

Кинтаро вдруг расхохотался, весело, искренне, и Итильдин посмотрел на него с изумлением. Отсмеявшись, вождь вытер слезы с глаз и сказал:

– Ты как ребенок, который не знает жизни и еще не обучился притворству и лицемерию. Привыкай жить среди людей, куколка. Ты сам это выбрал. Давно пора забыть про ваши чертовы традиции и перестать корчить из себя ледышку.

– Почему ты думаешь, что можешь меня поучать? – с досадой спросил Итильдин. – Почему ты думаешь, что можешь судить обо мне?

– Потому что я сам через это прошел. Я не родился в Диких степях, я пришел сюда десять лет назад, отказавшись от своей прошлой жизни, от своей семьи, от страны, которая была мне родной. Как ты, эльф. Я тоже сделал свой выбор.

Итильдин долго молчал, и эссанти тоже ничего не говорил, опираясь о каменную кладку колодца и задумчиво глядя вдаль. Мысли у эльфа разбегались. Было странно разговаривать с Кинтаро без ненависти и оскорблений. Он был мирным, искренним и открытым, как будто больше не нес в себе угрозу. Сейчас его общество даже казалось приятным.

Стремясь прогнать это ощущение, Итильдин сказал холодно, почти грубо:

– Мне не нужна твоя откровенность. Не делай вид, что мы друзья, это не так. Мы собирались поговорить об Альве Ахайре, а не обо мне или о тебе.

– Куколка, наши жизни связаны между собой. Или мы развяжем этот узел, или начнем сплетать их дальше.

Эльф не нашелся, что возразить.

– Об этом я хотел поговорить. Почему рыжий не соглашается? Ты его попросил?

– Нет, – честно ответил Итильдин.

– Но он спрашивал тебя?

– Нет. Он и так знает, что я могу ответить.

– И что же?

– Что я сделаю так, как он хочет.

– Проблема в том, что рыжий сам не знает, чего хочет, верно?

– Возможно.

– А чего хочешь ты?

– Мне все равно.

– Ты говорил, что ненавидишь меня.

– Можно ли ненавидеть ураган или лесной пожар? – Итильдин пожал плечами. – Кроме того, я знал, что отдаю себя в твои руки, когда пришел просить помощи. Я дал слово.

– Я не спрашиваю, что ты должен делать. Я спрашиваю, чего ты хочешь. Каков твой интерес в этом деле, эльф?

Итильдин поколебался и нехотя сказал:

– Мне легче терпеть твое общество, чем кавалеру Ахайре его лишиться. Ты даешь ему то, что не могу дать я. И если энкины действительно будут нас преследовать, нам пригодится твой воинский опыт.

– Достаточно честно. – Кинтаро смотрел на него в упор своими черными блестящими глазами. – Тогда почему он мне отказывает?

Мимолетно Итильдин поразился перемене, произошедшей с вождем эссанти. Это был не тот самоуверенный и насмешливый варвар, которого он привык видеть. Как будто бы он вдруг предстал перед эльфом безоружным. Теперь Итильдин понимал истинную природу его чувств к Лиэлле. Без сомнения, это была любовь. Итильдин мог считать его своим врагом, но жизнь возлюбленного доверил бы ему без колебаний. Эльф подумал, что Кинтаро, возможно, сам не понимает, что влечет его к Альве, и по губам его скользнула улыбка.

Кинтаро посмотрел на него с подозрением и нахмурился.

– Ответь мне, куколка. Ты знаешь рыжего лучше, чем я. Если он не может сам решить, мы решим это между собой. Ответь мне, чтобы мы наконец сдвинулись с места. Почему?

– Может быть, потому, что ты варвар из Диких степей, убийца и насильник? – ответил ему Итильдин не без злорадства.

Кинтаро усмехнулся.

– Нет, не потому. Между прочим, я убил меньше Древних, чем ты – воинов эссанти. И силой я за всю жизнь одного тебя взял, хочешь верь, хочешь нет.

Эльф вздохнул. Вот опять Кинтаро переворачивал все с ног на голову. Итильдин хотел бы не верить ему, но способности Древних мешали. Он прекрасно знал, что эссанти не лжет.

– Он боится твоей власти над ним, – сказал наконец Итильдин.

– Но он тоже имеет надо мной власть, – сказал вождь с некоторым усилием и отвернулся.

– Так скажи ему об этом. Скажи, что ты его любишь.

Эссанти долго молчал, потом проговорил отрывисто:

– Я не бросаюсь такими словами.

– Ты хочешь только брать и ничего не давать взамен.

– А лучше, как ты, не брать ничего, только отдавать?

– Ты просто боишься признаваться в любви, – ответил ему эльф с мстительным наслаждением, отыгрываясь за начало разговора, когда он был вынужден слушать поучения варвара. – Это слабость.

– На себя посмотри, – насмешливо парировал Кинтаро. – Каждый раз отбиваешься от меня, потому что тебе приличия не позволяют сказать грязному варвару «да».

Эльф вдохнул и выдохнул через расширившиеся ноздри, смерил вождя эссанти гневным взглядом, но не смог ничего сказать. Кипя от злости, он повернулся и зашагал обратно к шатру. Кинтаро был невыносим. Разговор с ним не подчинялся никакой логике, и он умел выводить эльфа из себя одним взглядом, одним словом, одним своим глумливым тоном.

«Почему он? Почему именно он?»

Насколько было бы проще, если третьим стал кто-то другой, кто вызывал у эльфа уважение и восхищение. Хотя бы Лэйтис Лизандер. Да кто угодно, только не этот беспринципный распущенный варвар, пробуждающий в окружающих самые низменные инстинкты.

И в то же время Итильдин знал, что это не мог быть никто другой.

– Я еду с вами, – заявил Кинтаро откровенно нагло.

Кто бы поверил, что варвар добьется своего таким образом?

– Черта с два! – запальчиво крикнул Альва. – То, что я с тобой трахаюсь, не значит, что я буду делать это всю жизнь! Мы уезжаем одни, и только попробуй нас удержать!

– Давай, сознайся, Альва, что ты меня боишься, – поддразнил его вождь эссанти, улыбаясь, но глаза его оставались серьезны.