Бытие - Брин Дэвид

В таком случае мне нужно ожидать только смерти – просто за то, что знаю о ней.

Однако когда первоначальный страх рассеялся, Бин почувствовал, как в глубине его души пробуждается что-то другое. Та часть его натуры, что дала ему смелость пригласить Мейлин на дикий фронтир, на участок, который будет принадлежать только им.

Если бы была возможность отдать камень за какую-нибудь цену… и обещание сохранить нам безопасность… Наверно, прежний владелец пытался договориться, но не смог. Однако тогда никто не знал о таких артефактах… во всяком случае, во всеуслышание о них не говорили. Теперь, когда американцы показали свой камень всему миру, все изменилось…

Но это не будет иметь никакого значения, если он не доберется до дома, не спрячет камень и не сделает кое-какие приготовления, прежде всего – не отправит Мейлин и Сяоена в безопасное место. Потом он открыто предложит покупателям встретиться с ним в общественном месте…

Торопясь по заполненным народом улицам, Бин старался не бежать. Нельзя привлекать внимание. Мало того что на всех карнизах и фонарных столбах установлены камеры наблюдения за общественным порядком, у правительства есть возможность заглядывать в линзы и частные ир всех прохожих. Его длинные волосы, закрывающие лицо, грозят только рутинной проверкой, но если система действительно заинтересуется…

Говорят, они научились различать слабые вибрации, исходящие из человеческого уха. У каждого из нас есть эти вибрации – уникальные, как отпечатки пальцев; их могут зафиксировать приборы. Наши тела испускают столько сигналов, столько способов предать нас современному государству…

На всякий случай Бин взял из мусорного бака листок бумаги, пожевал и заткнул уши.

Свернув от главных ворот, Бин прошел через самую бедную часть города, где кварталы жилых домов превратились в трущобы, не подвластные никаким указам и законам. Завешанные бельем веревки свисали с солнечных коллекторов и незаконных антенн, которые, заимствуя энергию у сверкающих башен соседнего Пудуна, позволяли своим владельцам нелегально проникать в Сеть.

Глядя на плотную толпу перед собой, Бин вначале попробовал протиснуться, потом повернул, решив идти кратчайшим путем. Миновав доставочную тележку, застрявшую в гигантских дверях, он оказался в обширном помещении, где пол был изборожден множеством труб и стальных реакторных баков, связанных друг с другом и какой-то разноцветной бурдой. Бин решил, что на другой стороне должен существовать выход из этого помещения. И надеялся отговориться, если его кто-нибудь остановит.

Но среди такой суеты это казалось маловероятным. Не меньше ста рабочих – многие были одеты не лучше Бина – ходили по скрипучим мосткам или поднимались по непрочным решеткам лесов и вручную чистили и меняли трубы. На уровне поверхности инспекторы в сопровождении громоздких неуклюжих ир проверяли неутихающий ливень каких-то объектов – предметов, размером и формой похожих на большой палец человека; лазерными пинцетами они выхватывали то один, то другой, не давая ему упасть в контейнер.

На полпути Бин понял: это нанофабрика. Он впервые видел такую фабрику вблизи, но однажды они с Мейлин присутствовали на вирт-шоу на такой фабрике – туда по трубам подавались основные ингредиенты, а вывозили оттуда сложные изделия: электрооптические компоненты, нейроусилители и органопластинки, что бы это ни было такое. И еще алмазы величиной с кулак. Все это изготовлялось путем сборки атом к атому под контролем специальных программ.

Конечно, люди играли определенную роль. Ни один робот не умеет по-обезьяньи карабкаться вверх или вниз или чистить машины с таким усердием. И за такие гроши.

Разве не нужно было уменьшить такие фабрики до размеров тостера и продавать всем желающим? Волшебные шкатулки, которые даже беднякам позволят изготовлять все, что угодно, из сырья. Даже из морской воды. Довольно работы! Конец бедности!

Хотелось фыркнуть, но Бин, затаив дыхание, торопливо пошел в глубину помещения, где потные рабочие загружали грузовики. Бину приходилось слышать разговоры о наномашинах, которые выходят из-под контроля, проникают в легкие и начинают воспроизводить себе подобных… Вероятно, просто слухи. Но у Бина были собственные планы насчет легких. Легкие очень важны для обитателя участка.

С фабрики он вышел в мир уличной торговли. Вдоль широкой улицы располагались ярко раскрашенные магазины. Бин вдохнул, и его ноздри заполнились запахами пищи, наплывавшими от бесчисленных грилей, из баков и пароварок, где готовилось все: от печеных скорпионов до выращенного в чанах куриного мяса, очень похожего на настоящее. В животе у Бина заурчало, но он пошел дальше, свернул за угол и направился прямо к ближайшему участку массивной стены, отделявшей Восточный Шанхай от наступающего океана.

Это был маршрут контрабандистов. Использовались здания, некогда предлагавшие привлекательный вид устья Хуанпу, пока эта панорама не вышла из моды. Теперь эти здания занимали беднейшие жители города.

Прежнее покрытие вестибюля из травертина и мрамора давно сняли и продали; его сменили распиленные рифленые листы, обросшие длинными бородами влажных водорослей. Удачное использование пространства: трехэтажный атриум, вероятно, дает достаточно протеина, чтобы прокормить половину обитателей основными генномодифицированными продуктами. Но тяжелый влажный запах заставил Бина с тоской подумать о своем маленьком доме-палатке среди волн.

«Мы не можем вернуться, чтобы жить так, – думал он, глядя на хилые бамбуковые леса вдоль всего вестибюля; здесь костлявые потные рабочие ухаживали за водорослями – занимались трудом, не подходящим для роботов. – Клянусь, мы не будем растить своего сына на пасте из водорослей».

В скрипучем лифте старуха оператор щелкала тумблерами на самодельной монтажной панели, приводя лифт в движение. В этом доме после Крушения электронику не ремонтировали.

Сколько лет прошло – шестнадцать, семнадцать? Да, люди обходятся дешево, и им нужна работа. Но даже я мог бы починить эту груду лома.

Лифт вздрогнул и остановился, старуха посмотрела на Бина. Она явно знала, что он здесь не живет и не работает. В ответ он улыбнулся старой карге и изящно поклонился – нет смысла настраивать против себя того, кто может вызвать проверку личных данных. Но про себя Бин мрачно бормотал о маленьких императорах – единственном поколении детей, о ком заботятся родители, четверо дедушек и бабушек и государство, которое кажется безгранично могущественным. Неограниченные мечты и амбиции, стремление подняться как можно выше – и так вплоть до Краха. Пока двадцать первый век не оказался таким, каким обещал стать.

Разочарование плохо сказалось на маленьких императорах – на целом полумиллиарде; их оказалось столько, что даже загадочные олигархи во Дворце земной гармонии вынуждены были считаться с ростом населения. И они имели право быть недовольными. Винить во всем разросшееся поколение Бина стало национальным времяпрепровождением.

Одиннадцатый этаж некогда гордился первоклассными ресторанами, выходившими на залив, где во множестве виднелись роскошные яхты, и на прибрежный пляж с ярким белоснежным песком. Совсем недалеко, чуть выше по Хуанпу, блистал роскошью шанхайский «Гольф энд кантри клаб»; сейчас, отданный в жертву наступающей воде, он превратился в смрадное болото.

Проходя мимо ржавых столов и стульев, Бин смотрел на стену и вниз, на причал, – из вечного ковра водорослей и мусора торчали сломанные мачты и остатки корпусов.

Я помню, это было вот здесь…

Перегнувшись через перила, он принялся шарить за балконом по стене здания и наконец нащупал скрытый шкив с привязанной к нему и уходящей вниз веревкой. Внизу веревка перевешивалась через стену и тянулась к старой эспланаде, а сверху казалась двумя оборванными проводами.

Бин раньше никогда ничего подобного не делал, а сейчас собирался доверить тяжесть своего тела, свою жизнь этой тонкой двойной веревке. Хотя однажды ему пришлось помогать Цуан Лу перевозить какой-то загадочный груз. Бин удерживал неподвижно лодку Цуан Лу, а сам контрабандист привязывал к веревке тюки, которые поднимались наверх. Там туманные фигуры приняли груз, и на этом все кончилось. Бин так и не узнал, наркотики это, техника или незаконно ввезенные предметы роскоши, да и не хотел знать, пока ему платят.