Бестиарий - Сергей «Сид» Гребнев

станции «Дыбенко», выложить из карманов все: от мелочи до случайного мусора, – просто вытряхнуть карманы. Ханка у Маши Забродиной. Мы чуть впереди, заходя в метро, отвлекаем внешним полунаркотским видом ментов, их там обычно двое. Вдвоем нас и ловят. А Маша благополучно проскальзывает внутрь, хотя и зрак в точку. В прошлый раз мы тоже так сделали. Нас задержали. А с нами тогда две курочки молодые были, проскочили за нами. Хоть и торчали недавно, но уже ушлые, пока ехали без нас, отщипнули, марамойки. И вот тогда менты каждую бумажку из наших карманов изучили.

– Ключи от чего? – спрашивали, не найдя ничего.

– От квартиры.

– Где деньги лежат с наркотой?

– Гы-гы-гы!

– А может, ты их украл? У нас тут как раз кража квартирная без взлома. Щас в отдел поедете.

Ну и прочий ментовский глумеж. Покуражились с часок и отпустили. Зажигалки, правда, отняли, чтобы с огнем, наверное, не баловались. Вот и созрела в умной голове брата идея: чтобы не до чего было доебаться, ничего быть и не должно. И вот на тебе! Ничего нет, так заглянем в жопу.

– Ладно, уебывайте. Еще раз увижу – пиздец вам, – сказал потертый, поковыряв свои выцветшие усы.

Изношенный закурил. Мы быстро оделись и вышли. Перепрыгнули створки турникета. На эскалаторе брат, скалясь, довольно сказал:

– Обломали мы пидорасов!

Гриша, осклабившись, закивал. Да, подумал я, дико обломали – полчаса яйцами перед ними трясли, как мартышки дрессированные там приседали. Этим-то пофиг: брат в спецухе небось и не такое терпел, Гриша с ниткой дырок на венах через день, может, так приседает, попривык. Я же испытал такое унижение и стыд в первый и, надеюсь, в последний раз. А менты-то что, менты и есть. К тому же эти в метро.

Дыбы – место хлебное, вокруг рынка тьма ментов кормится. Кто повыше – сбыт наркоты крышует, ашотов всяких прикрывает – патрули с операми вокруг шакалят. Те, кто оптом небольшим берет, на тачках подъезжают, вот тут их и бери. Если не откупятся, другие ценности, наркоту бери. Деньги, ценности себе, наркоту не безвозмездно опять на рынок, законным хозяевам с золотыми клыками. Круговорот говна в природе. Ну а если нет ничего у пойманного, кроме как дозняка, так этого для отчетности, не повезло. Раскрываемость тоже нужна. Палки, господа, палки! А до метро доходят уж совсем ушлепки типа нас. А с нас что возьмешь? Вот и грустно в опорном пункте.

Дома нас уже ждала Маша, вовсю химича на кухне со шприцами, с железной кружкой над плитой, сосредоточенно прикусывая свои пухлые губки.

– Ненавижу электрические! – ворчала она. – Так что у вас там с ментами?

– Нормально все! Обломались козлы, раздели только, – заулыбался брат. – Это вон Сид застеснялся! Ха-ха!

Гриша Маше помог, брат контролировал. Я никогда не интересовался, как там чего делается. Да и говно это не было мне близко. Но раз брат выбрал вот эту дрянь, так тому и быть. У меня выбора не было. Как довольный хомяк в вату. Запах ханки мне, правда, нравился – кисловатый.

– Как для себя сварила! – похвалилась Маша.

Стали делить.

– Мне побольше! – жадничал брат.

Никто не спорил. Первый брат. На кухне сразу откинулся в кресле, задрав лицо в потолок. Скривился в экстазе, все медленнее и медленнее потирая дырку в вене. Мы ушли в комнату. Гриша втер Машу, потом меня. Все. В вате. Счастье. Хорошо. Повалялись. Заговорили медленно. Они закурили. Чухаюсь, в смысле чешусь. Иголочки от чесания доставляют телесное удовольствие. Сидим, зарубаясь, закрывая глаза посередине диалога, но все слышим, слюну пуская на одежду, и от этого тоже хорошо. Спокойствие, только спокойствие. Карлсон был наркоман. Пошел поблевал с удовольствием, еще лучше стало. Нутро ликует. Упал на кровать. Ни о чем не думаю. Довольный хомяк в черной вате в мягкой банке.

– Сид, очнись! Очнись, блять! – слышу голос Маши сначала громко, потом по желанию делаю звук тише.

– Сид! – орет она мне уже в ухо и дает пощечину.

– Маша, что за хрень? – открываю глаза.

Маша нависла надо мной. Лениво моргают ее глаза, зрак в точку, стеклянный взгляд животного чучела.

– Сид, Андрей в полном отрубе, не растолкать! Передоз!

– Маша, отстань, ему просто хорошо. – Я пытаюсь опять закрыть глаза.

– Вставай, дебил! Я тебе говорю, передоз, глаза на закате! – орет Маша и трясет меня за грудки.

Встаю, идем на кухню. Брат в той же позе, как мы его и оставили. Рот открыт, в уголках – засохшая пена. Глаза чуть приоткрыты. Темноты зрачков не видно. Поднимаю веко – белок.

– Брат!

Тормошу его, бью по щекам. В ответ только слабый хрип, голова безвольно болтается.

– Маша, отойдет! – говорю я, еле ворочая языком, и пытаюсь уйти в комнату.

– Идиот! – орет Маша и бьет меня по лицу. – Сейчас с Гришей тащите его вниз, я поймаю тачку! Где ближайшая больница?

– На Вавилова, тут рядом, через Муринский ручей, – говорю я, немного очухавшись, но безвольно и безразлично.

Из комнаты, почесываясь, выходит Гриша. Он не ропщет, видать, не впервой. Обычно дознутых просто выносят на лестницу. В квартиру врачей вызывать нельзя – после диагноза подтянутся менты. Пытаемся поднять брата, закинувшего руки нам на плечи, он тяжел. Делаем все молча, только тихо и лениво ругаясь матом. Маша убежала вниз.

– Нет, Сид, так мы его не дотащим. – Гришу зарубает.

– Давай за руки и за ноги, – предлагаю я.

Кладем на пол. Гриша за ноги, я за руки. Выносим из квартиры ногами вперед. Тащим с трудом. «Брату не мешало бы похудеть, хотя бы чуть-чуть», – думаю я. Мышцы черных хомяков отяжелели кайфом. Двенадцать этажей вниз. В лифте брат лежит на полу, нас зарубает. Подкашиваются ноги. У Гриши изо рта капает вязкая слюна. Ай да Маша, вот это сварила! Первый этаж, встрепенулись, открыли глаза. Опять за руки, опять за ноги. Тащим. Брат хрипит. Об ступеньки стукается его голова. Ступенек пять, бум-бум, пять раз. Выносим во двор. Волочем изо всех сил на детскую площадку. Задеваем чуть-чуть головой о пореб-рик. Бессознательные, как и трупы, тяжелы. Сопим, отдыхаем, положив его у скамейки на гравий.

– Нет, Гриша, давай все-таки на скамейку, – говорю я.

Из последних сил закидываем. Косо смотрит в нашу сторону мать и на всякий случай зовет к себе, подальше от нас, своего маленького ангела. Я ее понимаю. Садимся рядом. Свежо. И тихо. То, что надо. Но все портит Маша.

– Сид, давай, тащите сюда! – кричит она из подъехавшего жигуленка ярко-красного цвета.

Денег у нас нет, но Маша умеет разговаривать с