Сердце дракона (СИ) - Каминская Лана

На нервах был только Стенден и ещё... Рики. И без того бледная кожей девчонка вцепилась тонкими пальцами в спинку кресла хозяина и почти не дышала. И даже не заметила, как на неё смотрела госпожа. А Мириан развернулась обратно и тихонько шепнула мужу: 

— Хотя бы прикажите увести девочку, что вам служит. Ещё немного, и она потеряет сознание. 

Гай резко обернулся. 

Именно в этот момент сир Ритланд махнул трубачу. Низкорослый крепыш приложил рог к пухлым губам, надул щеки и изо всех сил дунул.

В то же мгновенье хлопнула тетива и стрелы вылетели со свистом навстречу друг другу. Никто не успел опомниться, как рука Гверна вдруг метнулась к колчану за спиной, выхватила ещё одну стрелу и швырнула на лук. Тетива тут же напряглась и повторно тренькнула. Следом почти одновременно раздались громкий стук и смачный хруст. 

На зрительских трибунах облегченно выдохнули, но тут же возмущённо затопали. Рванувший с места вперёд сир Ратланд остановился недалеко от Нольвена и с недоумением уставился на песок под ногами. Там, среди пыльных опилок и конского навоза, лежала сбитая стрела Эларана. Сир Ратланд поднял голову и посмотрел на вершину столба за спиной мальчишки. Яблока на той вершине не было: расколотое надвое, оно валялось обеими половинками в том же песке, и брызнувший из самой сердцевины сок привлекал к себе голодных мух. 

— Что это было? — нахмурился король Риккард и поманил к себе пальцем всех, кто стоял на арене. — Что за самодурство?! — прикрикнул он на Нольвена, когда тот вновь предстал перед креслом его величества. — Да как ты смеешь, щенок, играть по своей прихоти? 

— А я говорил, ваша милость, — подал голос довольный Ферран. — Нольвен — человек крайне необязательный. Что для одних — писаное правило, уговор, то для него — плюнуть и забыть. Разве можно доверять тому, кто нечестен на простом турнире? Что же будет, если доверить такому человеку войска и жизнь королевской особы? 

— Дай-ка, — в разговор встрял Гай и, вытянув вперёд руку, нетерпеливо щелкнул пальцами. 

Сир Ратланд протянул молодому Стернсу стрелу Эларана. Покоцанная, та уже мало на что была годна. 

— Уговор был на один выстрел, — жёстким тоном произнёс Гай, обращаясь к Гверну. — Ты удумал сделать два. Почему? 

— Уговор был стрелять по яблокам, милорд, — ровным голосом ответил Нольвен. — Моя первая стрела в то яблоко и попала. А вот его, — Гверн покосился на Эларана, — летела прямо мне в шею. Я всем сердцем хочу продолжать вам служить, сир, но не смогу этого сделать с проколотой шеей. 

Гай повертел в пальцах стрелу. 

— Такая победа не может быть засчитана, — отчеканил Ферран. — Стрела моего сына летела в яблоко, а Нольвен нагло вывел его из игры. 

— И как умело-то, а? — хмыкнул Гайлард в сторону Стендена. — Поставим их обоих друг против друга ещё раз? 

— Нет, — воскликнула Мириан, — достаточно и того, что мы видели. Милорд,  — Мириан обратилась к королю, — рассудите поединок. 

Риккард в ответ только хрюкнул и равнодушно махнул рукой. 

— Слишком мелкие сошки. Пусть Гай решает. Его день — ему и думать, которого из двух у себя оставить. 

— Милорд, — сир Ратланд перевёл взгляд с короля на его племянника и замер в ожидании решения. 

— Я бы устроил им второе испытание, но раз вы настаиваете... — Ладонь Гайларда легла поверх руки Мириан. Холодные тонкие пальцы были вмиг согреты пальцами сильными и тёплыми. — Пусть будет Эларан. 

— Но... — рыпнулся было Нольвен, но стража с острыми пиками была наготове. Один шаг — те скрестятся или даже вопьются Гверну в бок. Молодому лучнику ничего не оставалось, как отступить, согнуться в почтительном поклоне и промолвить: — Как вам будет угодно, милорд. 

— Наконец-то всё закончилось. — Король Риккард почесал вздувшийся живот и подозвал к себе Эларана. — А ты служи верно и не вздумай подвести своего господина. 

Мальчишка упал на колени. 

— Не подведу, ваша милость. Клянусь всем, что у меня есть, не подведу. 

— Не подведёт, — расслабленно выдохнул Ферран и приказал страже расступиться. 

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Лорд и леди Стернс встали со своих мест и направились внутрь замка. Гай не спеша вёл Мириан к входу в главный зал, заботливо придерживая жену за локоть. Празднованию надлежало продолжиться там, среди ароматов сладкого вина и жареного мяса, маринованного в пряных травах и пиве. За Стернсами двинулись остальные. Никто не спешил задерживаться на жёстких скамьях: животы начали урчать не на шутку, да и хмель прилично выветрился из голов — хотелось подкрепиться.  

Вскоре вокруг стало пусто. Только ветер с востока продолжал гулять, играя рыжим песком и светлыми волосами на голове Гверна. Оставшись один, лучник протёр стрелы, сунул их в колчан. Перехватил покрепче лук и, смахнув пыль с лица, развернулся, чтобы направиться к выходу, как вдруг был окликнут сиром Ратландом. 

— Нольвен! Постойте же! 

Желания говорить с герольдом не было совсем. Сир Ратланд был известен как охотник до сплетен и слухов, и Гверн с раздражением в сердце уже гадал, каков будет первый вопрос. 

— Нольвен... — Сира Ратланда мучила сильная отдышка. — Хорошо, что вы ещё тут. 

— Чем обязан? — грубо кинул Гверн. 

— Вам... тут... велели передать...

Сир Ратланд вытянул вперёд руку и разжал ладонь. На ней лежала изящная, бежевого цвета, перчатка. Слишком знакомая, чтобы Гверн вздумал спрашивать, от кого она. И слишком дорогая, чтобы глаза сира Ратланда коварно не блеснули, а в голове не начали роиться догадки о возможных причинах такого подарка. 

— Благодарю, — сухо кинул Гверн, взял перчатку и сунул в карман куртки. — Всего вам хорошего, сир Ратланд. 

— И вам, юноша. Вы были сегодня великолепны. 

— Жаль, что не все это оценили, — огрызнулся Нольвен и, крепко зажав лук, зашагал к выходу. В стенах Торренхолла для него не было больше места. И во всём Нолфорте тоже.  

Глава 10. Хозяин Торренхолла

Мириан никак не могла привыкнуть к Торренхоллу. Как ни старалась все те дни, что провела в стенах замка в ожидании возвращения Гайларда, как ни пыталась влюбиться в каменные стены одновременно с попытками проникнуться теплыми чувствами к их хозяину, ничего не выходило. Торренхолл оставался для Мириан чужим. Он был огромным в сравнении с родной крепостью в крохотном Ллевингоре; он был холодным и пустым. Согретый смехом и разговорами лишь на время торжества, он опять утонет в мертвой тишине, когда все гости разъедутся. Опять здесь будет безлюдно и мрачно. И одиноко.    

Мириан сделала глоток вина. Но то не помогало ни капельки ни взбодриться, ни искренне улыбнуться. Получалось только деланно, хотя улыбка молодой леди Стернс была столь очаровательна, что подделку легко было принять за истину.  

День подходил к концу, солнце уже почти спряталось за горизонтом, и в открытые окна подул сырой ветер. Мириан поёжилась. Не от холода: плечи ллевингорской красавицы украшала меховая накидка, привезенная леди Ровенной. Но как бы ни грела пушистая вещица, Мириан всё равно было холодно. И мурашки побежали по коже, и губы побледнели, и грудь заныла от одной только мысли, что совсем скоро сидящий рядом Гайлард Стернс, заливший в себя уже не один кувшин вина, встанет, протянет новоявленной супруге руку и уведёт туда, где они останутся одни на всю ночь. И Мириан зачеркнет всё то, чем жила все прошлые годы, и с рассветом у неё начнётся новая жизнь.  

Мириан едва исполнилось тринадцать, когда мир перевернулся с ног на голову. Когда время девочки уже закончилось, а время женщины ещё не наступило, но няня, прознав про первые краски, вместо наивных сказок на ночь начала рассказывать о том, к чему должна быть готова любая девушка, не только леди. 

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

«Вот расцветёте окончательно, — шамкала беззубым ртом седовласая старуха, — бёдра округлятся, грудь набухнет, глаза засияют, а волосы отрастут ниже пояса, заинтересуется вами знатный мужчина. Сделает вас он своей женой, как это положено во всем мире, и в первую же ночь — женщиной. Вы, миледи, его слушайтесь и перечить ему не смейте. Делайте всё, как он велит, иначе прогневаете, и несчастливой будет вся ваша жизнь. Не кричите и не дёргайтесь, а терпите. В конце концов, через сорок недель боль вам предстоит в разы сильнее той, что причинит муж».