Клин - Андрей Буторин

Между тем то, что мы видели перед собой, можно было назвать танком с очень большой натяжкой. Он заржавел настолько, что с первого взгляда казался бурым, заросшим мхом валуном неестественно правильной прямоугольной формы. Основных атрибутов танка — гусениц и башни с пушкой — у него вовсе не было; башня отсутствовала как таковая, гусеницы же, если они и имелись, полностью, вместе с катками, вросли в землю. Сверху же вместо башни торчал несуразный, проржавевший до дыр короб. Узнаваем танк был только по скошенной лобовой плите с круглой блямбой пулеметного гнезда и прямоугольной крышкой люка механика-водителя.

Но что внешний вид, что нам плачевное состояние этой некогда славной и мошной боевой машины! Мы ведь не ездить на этом танке собирались, не любоваться им, как музейным экспонатом. Главное, что он существовал, что это был тот самый танк, на котором когда-то возили Серегу к секретному бункеру.

И хотя это было и без того понятно, я, когда схлынули первые волны радости, с надеждой посмотрел на Сергея:

— Он?..

Брат молча кивнул. В его глазах стояли слезы.

А вот у Анны, которая тоже, конечно, обрадовалась, но не настолько, что и вполне понятно, как мы, мозг работал более практично.

— Ну и что нам теперь это дает? — подойдя к танку, спросила она и повернулась к Сергею. — Матрос, ты узнаешь это место?

Брат, снова молча, неуверенно покачал головой.

— Как он его может узнать, — присоединился к нам Штейн, — если прошло не семь, не десять, а целых семьдесят лет! Да и за десять все бы заросло так, что узнать невозможно, а тут — ну-ка! — семьдесят. Да раньше здесь, может, и леса-то не было.

— Лес был, — глухо отозвался Серега.

— Да все равно, — настойчиво продолжил ученый. — Если даже и был лес, то не этот, а совсем другой. И потом, откуда мы знаем, что этот танк оставили возле того самого бункера? Что когда тебя на нем привезли сюда в последний раз, больше он никуда уже и не ездил?..

— Откуда я знаю! — передернул плечами Сергей. — После того как меня привезли сюда в последний раз, я ничего не помню. Ты же знаешь, мы рассказывали, что со мной потом было…

— Ну да, ну да, — виновато закивал Штейн. — Извини.

Вот теперь и у меня наступило, что называется, отрезвление. Да еще какое — аж холодный пот прошиб! Ведь и на самом деле, после того как на этом танке возили Серегу, этой ржавой железякой могли пользоваться еще черт знает сколько времени и ездить на ней куда угодно, хоть за десятки километров от нужного нам бункера. Так что же тогда — все напрасно? И почему же мы раньше об этом не подумали, а упорно искали этот дурацкий танк?..

— Спокойно! — уловила, видимо, наше отчаянье Анна. — Чего вы все сразу головы-то повесили? Лично я считаю, что все в порядке, «Клин» где-то рядом. Ну подумайте сами: ведь выброс перенес вас из прошлого тоже сюда. Вы очутились здесь, танк тоже находится здесь — не верю я, между нами, девочками, в такую случайность! По сути, нам и танк этот не обязательно было искать, достаточно было вернуться на то место, где мы с вами встретились, и начинать нарезать круги в поисках бункера. Но, во-первых, у нас не было бы той уверенности, что появилась сейчас, а во-вторых, нарезать эти круги пришлось бы, возможно, очень долго, что в Зоне, как вы сами понимаете, делать небезопасно. Танк же подсказал нам, что мы находимся на верном пути, а кроме этого он указывает нам вероятное направление поисков.

— Это чем же он нам его указывает? — немного воспрянул я духом.

— Задницей, — ответила Анна.

— Кончай валять дурака! — вспылил Серега. — Федька дело спрашивает.

— А я дело и говорю, — ничуть не обиделась девчонка. — Задницей. Или как там эта часть у танков называется — корма?..

Я начал догадываться, куда клонит девушка.

— Ты хочешь сказать, — впился я в нее взглядом, — что если танк ехал от бункера, то…

— Именно это я и хочу сказать, — не дала мне договорить Анна. — Логично же!

— А если наоборот? — засомневался Штейн. — Если танк ехал к бункеру? Или вообще, как ты говоришь, нарезал тут круги?

— Ну, оттуда, куда смотрит его нос, мы только что приехали сами и никакого бункера не видели, — возразила девчонка. — А нарезать круги он, конечно же, мог, но вероятность этого, согласись, все-таки меньше, чем если предположить, что он вел себя более разумно. В смысле, не он сам, конечно же, а его водитель.

— Я бы еще поспорил… — начал было я, вспомнив, что где-то именно здесь потерял рассудок мой брат. Однако закончил я более оптимистично: — Но спорить ни о чем — только зря время терять. Так что давайте поедем сначала туда, куда указывает его… корма.

Никто мне не стал возражать, и мы быстро вернулись к вездеходу и расселись по своим прежним местам. Двигатель вездехода затарахтел и сразу заглох. Крякнул со скрежетом еще пару раз и замолчал снова. Мы переглянулись с братом и стали напряженно вслушиваться в тревожную тишину.

Ее нарушил скрип открываемой дверцы.

— Приехали, — обрадовала нас Анна. — Кирдык, похоже, нашей лошадке.

— Что говорит Штейн? — нахмурился Серега.

— Штейн как раз и говорит: «Кирдык».

Брат процедил что-то сквозь зубы и полез из кузова. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Вновь подойдя к танку, я невольно подумал, что, видимо, это место тоже является чем-то вроде аномалии, только действующей не на людей, а на технику — во всяком случае, на гусеничную. К одному «экспонату», похоже, добавился и второй. Ну что ж, одинокому доселе танку теперь, по крайней мере, будет не так скучно.

Совещание наше было кратким. Ученый сказал, что не имеет ни малейшего понятия, что именно сломалось — точнее, доломалось — у вездехода. Да если бы даже и знал, починить это, не будучи специалистом и не имея нужных инструментов, запчастей и приспособлений, он бы все равно не смог. Нам оставалось только одно — идти дальше пешком. Это не казалось нам особенно страшным, поскольку все мы надеялись, что находимся совсем недалеко от цели. Однако оставлять продукты и «запасное» оружие в вездеходе нам все равно не казалось разумным, и Анна предложила устроить где-нибудь неподалеку схрон, благо шанцевый инструмент у нас имелся. Два же тяжеленных мешка с научным оборудованием Штейн оставлять ни в вездеходе, ни в схроне не захотел, хоть мы и обещали вернуться за ними, как только найдем «Клин».

— Это не обсуждается, — насупился ученый. — В конце концов, вы согласились принять мою помощь на моих условиях.

Спорить с ним было сложно. Помощь он и на самом деле оказал нам нешуточную. Пешком бы мы сейчас где еще топали! Если бы вообще не валялись где-нибудь в виде кусков растерзанной плоти. Поэтому, сложив все остальное в выкопанную яму и тщательно ее замаскировав, мы встали парами — я с братом, Анна со Штейном, — взялись по двое за парные ручки мешков и пошагали вперед. Или, по отношению к безбашенному танку, назад. Разумеется, личные рюкзаки и оружие также были при нас, так что идти было, откровенно говоря, нелегко. Но грела надежда, что недалеко.

Впереди шли Анна со Штейном — то есть, по сути, мы были сгруппированы так же, что и до этого в вездеходе. Правда, сейчас не нужно было ничем управлять, да и карта покойного Вентилятора больше не могла ничего подсказать Анне. Смысл в таком построении имелся разве лишь в том, что Анна по-прежнему оставалась нашим «предводителем». Аномалии мы теперь могли определять заранее все четверо — у каждого был на запястье детектор. Что же касается мутантов… Я вспомнил об этих тварях и спросил у брата:

— А ты здешнюю нечисть заранее можешь почувствовать? Не обязательно «вселяясь» в нее, а просто чтобы знать, нет ли кого поблизости?

Сергей, немного помолчав, ответил:

— В принципе да, чувствую. Похоже, натренировал уже свою способность. Вот и сейчас чувствую десятка полтора слепых собак и три-четыре кабана. Пока далековато, но они нас тоже чуют…

Брат внезапно замолчал, лицо его словно закаменело. Так он шел минут пять, а потом сказал, глубоко перед этим вздохнув — так, будто вынырнул с глубины:

— Теперь не подойдут. Отогнал.

— Ты снова «залезал» в их головы? Может, не стоило? Побереги силы!

— Нет, сейчас немного по-другому… Трудно объяснить. Я как бы послал общий сигнал опасности.

— Здорово! — сказал я. — А людей ты тоже можешь почувствовать? И… ты можешь управлять людьми?..

Серега нахмурился и опять замолчал. Я уже думал, что он не ответит, что, наверное, обиделся на мой бестактный вопрос, но брат все же заговорил:

— Людьми не могу. Кое-что чувствую, но очень слабо. И то лишь если человек совсем рядом. Наверное, это потому что люди — не порождение Зоны, не ее часть. Да и хорошо, что не могу.

— Почему? — удивился я. — Никакие враги были бы не страшны!

— Люди — это не только враги. Последних, надеюсь, все-таки меньше. А читать мысли нормального человека — это, по-моему, в сто раз хуже, чем обчистить его карманы. Противно и гадко. Тем более — внушать ему что-то, управлять, словно куклой. Подло это. И мерзко до тошноты. Можешь мне поверить.