Место встречи - Левантия - Варвара Шутова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кирилл Константинович тоже куда-то пропал — она не виделась с ним с конца августа.
В их последнюю встречу он сказал, что из-за переменчивой погоды очень болит шрам на голове — приходится сидеть дома.
На предложение Арины посмотреть, может, что-то подсказать, гордо отказался. Арине осталось только вздохнуть и подумать о том, как много раненых среди тех, кто никогда не был на фронте.
Но в этот раз Кодан окликнул Арину, когда она только зашла на кладбище. Арина предложила ему закурить, но тот отказался.
— Бросил. И вам советую. Все-таки очень неприятная привычка.
Арина только плечами пожала:
— Вы сильно изменились с нашей последней встречи.
— Ну что вы, вам кажется. Бросил курить, шляпу вот новую купил — не более того. А вот вы действительно изменились.
— Симпатичная шляпа. Но вот я как раз совершенно прежняя. Даже, как видите, курю.
— Мне трудно сформулировать отличия. Но раньше вы были как-то ближе к этому месту, какой-то немного… не из нашего мира. А теперь стали обычной.
Арина замялась. Не рассказывать же Кириллу Константиновичу про Шорина, не та близость дружбы.
— Но, согласитесь, до того как попасть сюда, все эти люди были обычными. Живыми.
— Да, обычной толпой. Заметьте, попав на кладбище, мы обретаем индивидуальность, — он прочел первую попавшуюся табличку из подписанных Ариной, — «Сергей Николаевич Лященко. Утолял жажду и давал жизнь садам». Красота, правда? А ведь он был обычный водовоз. Интересно, он при жизни знал, что он вот такой — почти библейский персонаж? Кстати, зря его вдова поскромничала. «Превращал воду в вино» — так было бы честнее, ибо пропивал всю свою выручку до гроша. Вот как смерть людей меняет — из пьяниц в почти святые.
— Работала я с одним Смертным, Митей Куницыным, он говорил, что после смерти люди не меняются.
— Вы не боитесь Смертных? Редкое качество в наше время. Я вас, кстати, в начале нашего знакомства за Смертную и принял. Было в вас что-то такое, немного… Как будто бы на границе между тем миром и этим.
— Откуда в Левантии Смертному взяться? Все в армии. Говорят, даже стариков еще не демобилизовали. Только школьников отпустили.
— Совершенно верно. Для всех война кончилась в сорок пятом, а для них она кончится, когда найдут последнего павшего воина, а не сообщат его близким, мол, ваш муж или сын погиб там-то. А ведь им все эти фокусы не так просто даются. Вы представьте только — человек в мгновение наполняется силой. Может подкову пополам разорвать, как булку, может танк поднять… И вот он всю эту свою силу до капельки отдает тому, кому она не нужна. Мертвецу. На войне — ради атаки, в которую живые не пойдут. А в мирной жизни — так вообще ради пустяков. А сила-то эта, которую в покойников вдыхают, она же от живых людей берется.
— Я знаю, говорю же — работала.
— Смертные — как тонкие сосуды, через которые переливается сама жизнь.
— Как поэтично!
— Несчастливая это участь — ради чужих прихотей переливать жизнь из одного тела в другое, не оставляя себе ни капли. Надо очень хорошо понимаешь, за что служишь, — не за деньги, не за паек, а за идею, в величие которой веришь больше, чем в самого себя. Иначе… — он сокрушенно махнул рукой.
— Пожалуй, буду радоваться тому, что я не Смертная.
— Напрасно. Им зато дано понимание, что есть жизнь, а что есть смерть. А это, поверьте, дорогого стоит. А если люди вдруг перестанут брезгливо бояться Смертных — и применят к ним научный подход… Впрочем, как ученый, могу сказать, что научный подход, примененный в любой области, делает эту область лучше, чище и полезнее людям.
— Все равно, выбирать родиться Смертным, Ординарным или Особым — не в нашей власти.
— Пока. Но поверьте, наука может многое. И, возможно, не мы, но наши внуки будут сами выбирать, кем им быть.
— Нет, пожалуй, все-таки даже если бы был выбор — я бы осталась Ординаром, — задумчиво произнесла Арина.
— В самом деле? Ваше право, — сказал Кодан и улыбнулся своей обычной любезной улыбкой.
Вдохновенное выражение, которое было таким необычным для его лица, снова куда-то ушло.
На следующий день Шорина на работе не было. «Отсутствует по болезни», — сухо сообщил Моня, давая понять, что подробностей не будет. Весь день он заметно нервничал, отвечал невпопад, явно не мог сосредоточиться на работе. А наутро заявился в несусветную рань и стоял на крыльце, вглядываясь в улицу, как собака, ждущая хозяина.
Шорин появился, как раз когда Арина вышла покурить.
— Ну как? — бросился к нему Моня. В глазах у него было столько надежды и любви, что сходство с собакой увеличилось многократно.
— Восемь из двенадцати, — буркнул Давыд и постарался пройти дальше.
— Ну это же здорово! Уже восемь! Ты же помнишь, было же шесть! Так, глядишь, лет за десять…
— Шорины до сорока не доживают, — все так же зло бросил Давыд. — Не успею.
Он чуть ли не смел Моню с пути, прорвался внутрь каретного сарая — и хлопнул за собой дверью кабинета.
На лице Мони было написано сильнейшее облегчение.
— Все будет здорово, вот увидишь! Мы еще повоюем, — шепнул он Арине. Арина пожала плечами и ушла к себе.
К обеду она так зарылась в работу, что не сразу заметила, что в ее кабинет зашел Давыд.
— Ты извини меня, — сказал он растерянно, — я с этой комиссией совсем голову потерял. Так надеялся, что в этот раз все на ура пройдет. Но вот не вышло.
— Что за комиссия?
— Вроде медицинской, только Особая. Я же это, — он досадливо поморщился, — сломанный дракон. Практически бывший. Раз в год хожу выяснить, не восстановился ли. Пока вот нет. Понимаешь, с тобой я… Ну, другим стал. Тоска проходить стала, все такое. Думал — все, вернулся. Оказалось — пока нет. Я тебя очень обидел?
Арина неопределенно дернула плечом.
— Ты простишь меня?
Арина улыбнулась Давыду. Он обнял ее и поцеловал.
— Вот так бы всегда — обнимать тебя. Долго-долго. Лет сто.
— Шорины до сорока не доживают.
— Зато живут красиво, —
