Синдром отмены (СИ) - Ронис Александра

Она наивно думала, что Дима оберегает ее, но он следил за каждым ее шагом совсем по другим причинам. Судя по всему, не гнушался прослушивать ее звонки и отслеживать местонахождение. Как решительно и продуманно он действовал, как умело заметал следы, видимо, уже по отработанной схеме — избавился от сим-карты, привез на пустырь, наручники, пистолет…

Она ведь думала, что он действительно убьет ее там, в лесополосе! Потом думала, что всю грязную работу сделают они, его дружки, ему останется только делать вид, что ее никогда не было в его жизни. И он с самого начала знал, что это они убили ее отца! Знал, и не только притворялся, что сочувствует ей, но пытался еще больше запутать, запугать. Теперь понял, что угрозы не работают, и даже жениться на ней готов, лишь бы она перешла на их сторону! Совсем недавно она с ума бы от счастья сошла, предложи он ей замуж за него выйти, но сейчас это предложение, придуманное явно с подачи его дружков, было сродни ножу в сердце.

И в то же время внутри нее шла отчаянная борьба. Одна ее часть твердила, что Дима предатель и убийца, как и его друзья, а другая… искала малейшие доводы, чтобы подтвердить обратное.

Калинин начал заботиться о ней еще до убийства. Не оставил ее на улице, когда ей некуда было идти, не побоялся привести в свой дом. Отца ее разыскал тоже он. И «друг» его сказал, что он пошел против них, чтобы ее не убили.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Хотя верить убийцам — себя не уважать…

Аня услышала шаги, и на пол, освещаемый из коридора, легла тень — на пороге стоял Калинин. С минуту он разглядывал ее, потом медленно прошел в комнату и опустился на край дивана возле ее ног. Так же как и она, он молчал. Откинувшись на спинку, то ли изучал потолок, то ли сидел с закрытыми глазами. Его присутствие тяготило.  

— Знаешь, ты был прав, — решилась заговорить Аня, когда тишина, царившая в комнате, стала просто невыносимой. — Я ничего о тебе не знаю. Я тебя не знаю. Мне казалось, что ты совсем другой человек.

— Так бывает, — не поворачиваясь к ней, ответил Калинин. — Мы смотрим лишь на внешнюю оболочку и видим лишь то, что хотим видеть.

— Я все поняла. Я никому ничего не скажу. Ты меня отпустишь?

— Куда ты пойдешь?

— Все равно куда. К матери, или в малосемейку ту. Я просто хочу уйти, я не смогу здесь жить дальше, с тобой…

— Нет, — он посмотрел на нее долгим взглядом. — Пока все не закончится, ты останешься здесь.

— Зачем? Что ты хочешь? Чтобы я показания свои изменила? Отказалась от своих слов? Хорошо, я сделаю.

— Нельзя менять показания. Тебя привлекут к ответственности за дачу ложных, и это вызовет еще большие подозрения.

— Тогда что мне нужно сделать?

— Ничего. Ты и так достаточно сделала. Из-за твоей самодеятельности нас чуть не пристрелили. Ты не должна была влезать во все это. Я ведь пытался оградить тебя от них!

— Ты убить меня хотел. Действительно, убил бы?

— Я спасти тебя хотел.

— Тебе пришлось в любовь со мной играть. Не переживай, не нужно на мне жениться. Я и так буду молчать. Я уже поняла, что все бессмысленно и бесполезно, я не смогу никого наказать. И теперь тебе больше не придется врать.

— Я никогда тебе не врал. Я всегда говорю так, как есть.

— Ты знал, что это были твои друзья, но не сказал.

— Да, я не сказал, но я не врал тебе. Не обманывал — просто не договаривал. Ты должна понимать почему. Ничего уже не исправить, нужно жить дальше. Начать новую жизнь.

— Да, новую. У каждого из нас начнется новая жизнь. Но для начала новой жизни нам нужно разойтись в разные стороны.

Он помолчал, прежде чем ответить.

— Надеюсь, скоро все закончится, и я смогу уйти из твоей жизни.

— А сейчас…

— Что?

— Я хочу, чтобы ты ушел. Оставь меня одну, пожалуйста.

Немного помедлив, Калинин поднялся, но вопрос Ани заставил его задержаться.

— А тебя, правда, не было в том доме с ними? В ту ночь?

Он смотрел в ее блестевшие в ночи глаза и знал, что соврет без зазрения совести.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Правда, — ответил максимально быстро и уверенно.  

Глава 34

— Ну? Что он говорит?

Влад, дожидаясь, пока Воронов закончит разговор с Калининым по телефону, сосредоточенно курил, прислонившись к капоту машины. Первая сигарета, выкуренная им за последние несколько месяцев, помогла расслабиться, скинуть скопившееся напряжение. Давно он не чувствовал себя таким дерьмом…

— Говорит, что ты мудак, — Саша усмехнулся, засовывая телефон в карман джинсов. — Я сам чуть не обделался, — щелчком выбив из пачки сигарету, задымил и он. — И девицу эту напугал ты, будь здоров.

— Ага, — устало выдохнул Влад и снова жадно затянулся.  

Оба замолчали, не глядя друг на друга. Каждый курил и думал о своем.

— Ну, так, как она?

Окурок Влада полетел в сторону, а сам он принялся нарезать круги по площадке, на которой менее получаса назад едва не разыгралась трагедия. Вернее, в каком-то смысле она все-таки разыгралась. После того стресса, какой пережила девушка, она сто раз подумает, прежде чем давать показания, и перестанет смотреть на Димона как на врага и убийцу — все-таки, она ему жизнью обязана, получается. По крайней мере, Влад на это очень надеялся, а иначе вся эта дебильная клоунада была им исполнена зря.   

— Нормально, — беспечно махнул рукой Саша, — свежим воздухом дышит. Сейчас домой приедут, Димон ее успокоит. Жених, блин…

Влад остановился у кромки посыпанной щебнем площадки перед гаражами и, тяжело вздохнув, уставился в ту сторону, куда Калинин увез Аню. Димону придется постараться, чтобы успокоить девушку. Не так-то это просто. Как бы все хуже не обернулось.

— Я, правда, с этим предложением ни хрена не понял. На фига? Или у них там, правда, любовь? 

Вместо ответа Демидов резко развернулся к Саше.

— Что это за запись, про которую ты говорил? Откуда она?

Воронов потемнел лицом.

— То ли с регистратора встречной машины, то ли с камеры, я сам толком не понял. Сам понимаешь, человек особо распространяться не хочет, потому как чревато. На ней я — за рулем найденной впоследствии сожженной машины и Димон — рядом со мной на пассажирском сидении. Ты был на заднем, твоей рожи там нет, — руки Саши невольно сжались в кулаки. — В общем, установка такая, брат, — после короткой паузы объявил он: — дело на особом контроле. Мне дали понять, что на мое место уже подбирают кандидатуру.

— Ну а ты? Дашь им себя сместить?

— Глубоко рыть нельзя, все дерьмо засветишь, но и развалить дело никто не даст. А показной процесс над служителем закона будет многим на руку — типа пред законом все равны.

— И что, даже совсем не поборешься?

Воронов опустил голову, невесело улыбнулся.

— Знаешь, я тут много думал в последнее время. Всегда считал, что мы, в системе, — одно целое, одна семья, одна стая, а враги — те, от которых исходит угроза и кого нужно уничтожать, они там, на улицах города. Сейчас понял — те, кого нужно бояться, они среди нас, внутри системы. Если они решат, что ты выбыл из игры или мешаешь общему благополучию, сожрут и не подавятся. Свои же…

— Уже намекнули?

— Ага. Дерьмо дерьмом, но меня первым же и вымажут. А буду упираться — есть рычаги и посерьезнее.

— Ого, даже так?

Саша кивнул, не отвечая. А что отвечать? Он правила игры знал прекрасно — сам не раз действовал по тем же правилам. Только в этот раз все закрутилось так, что, казалось бы, на первый взгляд не особо проблемное дельце обернулось катастрофическими последствиями. Он это чувствовал — приближение собственного краха. Тяжелее всего было то, что профессиональный крах и личный слились воедино. Тяжелее и легче одновременно…   

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Всегда боялся представить себе жизнь без погон. Думал, не смогу. А сейчас вижу, что она есть, эта жизнь без погон. Пусть непонятная, неясная, но есть. И даже если «небо в клеточку, друзья в полосочку», все равно так можно жить.