Синдром отмены (СИ) - Ронис Александра

— Я не буду молчать! Я все расскажу следователю! И про него, и про тебя!

Резкое нажатие на тормоз, и их обоих кинуло вперед. 

Калинин сжал челюсти, так что заиграли желваки, крепче вцепился в руль.

— Да что ты говоришь?! — зловеще прошептал он, а затем медленно перевел взгляд на Аню, отчего та съежилась, но упрямо повторила:   

— Я все про вас расскажу! Вас посадят! Надолго! — от страха ее голос подрагивал, но смотрела она с вызовом.

— Выходи из машины, — помолчав, тихо приказал он и, щелкнув кнопкой блокировки дверей, первым вылез из машины.

Аня помедлила, но все же выбралась следом. Автомобиль частично скрывал Калинина, поэтому она не видела всех его манипуляций и очень сильно испугалась, когда он неожиданно выхватил пистолет и нацелился на нее.

— Иди туда, — качнул он головой в сторону леса, и Аня беспрекословно подчинилась.

От этих слов, от мертвенной тишины вокруг, от равнодушной точки дула пистолета ей стало жутко. Так жутко, как не было даже тогда, в том доме. В сознании вдруг всплыла совершенно отчетливая мысль — сейчас ее убьют. Убьет Дима, а не какой-то там «страшный и опасный» Саша Воронов. Дима, которого она любила, с которым хотела прожить всю жизнь. И хотя Аня все еще была жива, все еще дышала, у нее было ощущение, что она находится в глубокой яме, а сверху на нее падают комья земли.

Все, это конец.

Аня закрыла глаза, позволяя слезам обжигать и без того пылающие щеки. Не закричала, не побежала, просто стояла и ждала выстрела, но Калинин медлил. Лишь едва слышный нудный звук вибрации жужжал в ушах.

— Да! — резко произнес он, и у Ани заложило уши. Когда немного отпустило, она расслышала его злое: — Че-го?! — а потом вдалеке голос, искаженный динамиками телефона, но который она не перепутает ни с чем, голос Воронова.

— Я тебе серьезно говорю!

— Приезжай! — бросил в трубку Калинин. — Гаражи у …

Ноги Ани подкосились, она упала на колени. Желудок скрутило спазмом, лоб покрылся испариной.

Глядя на плачущую на земле Аню, Калинин огляделся и, завершив разговор с Вороновым, набрал еще один номер:

— Влад, приезжай.

Затем, поставив пистолет на предохранитель, не отрывая глаз от Ани, он быстро нырнул в машину, вытащил из бардачка наручники, и через минуту Аня уже сидела на заднем сиденье, одна рука ее была пристегнута к изголовью водительского кресла.

Глава 32

От долгого ожидания рука затекла. Запястье, куда упиралась створка наручников, побаливало. В голове словно свинцовые шарики перекатывались в тумане. Веки от слез распухли и с трудом закрывались. Если бы не открытая дверь с ее стороны, если бы не свежий ветерок, она бы, наверное, потеряла сознание, настолько ей было плохо и тошно. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем ужасом, который охватывал Аню при мысли о том, «кто» сюда едет. И в то, что тот якобы ее «спас», она не верила. Как не верила больше ни единому слову Калинина. Он такой же хладнокровный убийца, как и…

Из-за кустов показался уже знакомый Ане джип (именно его она видела во дворе в тот день, когда жестоко «прозрела») и остановился прямо посередине дороги, перекрывая проезд к гаражам. Хлопок двери, хлыстом ударивший по нервам, рукопожатие друзей, подтверждающее, что Калинин — больше не «ее Дима», и медленные тяжелые шаги, отсчитывающие минуты до ее смерти. Аня закрыла глаза. Как тогда, в доме.

Время застыло…

Она хотела, чтобы время застыло, молила, чтобы все замерли, но нет — услышала хруст щебня под ногами, совсем близко почувствовала чужое присутствие. Что-то похожее на кряхтение — и Аня поняла, он присел возле нее, сидит и рассматривает в упор. Она распахнула глаза, взглянула на убийцу отца, не сомневаясь, что это он.

И не ошиблась. Саша Воронов.  

Жесткое, каменное лицо, которое могло бы считаться красивым и мужественным, если бы не леденящий душу взгляд. Щетина на щеках, придающая и без того резким чертам грубость. Короткий ежик волос и кожаная куртка, добавляющие образу брутальности и неприступности — такой не пощадит…   

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Выразительные глаза, показавшиеся ей черными и бездонными, напугали, и Аня тут же перевела взгляд на Калинина, возвышающегося над убийцей. Тот отвел глаза. Предатель и убийца…

— Значит, это ты мне все поломала, — вдруг усмехнулся Воронов, и Аня неожиданно для себя не услышала в его голосе той злости и агрессии, которые легко читались в его тоне в момент убийства. Со стороны дороги донесся шум подъезжающей машины, и лицо его вновь окаменело. — А он здесь зачем? — недовольно спросил он у Димы, когда из остановившегося авто появился третий «друг» с фото.

Мужчины переглянулись, и Воронов мотнул головой, отдавая негласную команду следовать за ним. Через минуту вся троица скрылась за джипом, причем последний прибывший (Аня не знала имени), уходя, задержал взгляд на ней, съежившейся на заднем сидении ауди Калинина. Ему что за дело до нее?!

О том, что она сбежит, они не переживали — ментовские наручники еще никогда не подводили. Аня подергала несколько раз рукой, пытаясь протащить худую ладошку сквозь створки наручников, но безуспешно. После нескольких попыток ладонь засаднило, покрасневшая кожа запылала огнем. Аня снова закрыла глаза, лбом уткнулась во впередистоящее сидение. Потекли мучительные минуты.

Когда вновь зашуршал щебень, ее словно подкинуло. Неужели пришла ее пора умирать?! Димка, папа, теперь она?! Как же так?! Мамочка! Аня заметалась по салону, насколько позволяло ограниченное пространство.

Не доходя до машины несколько шагов мужчины остановились, только Дима приблизился вплотную к ней и, облокотившись рукой о дверь, принялся изучать ее внимательным взглядом, как до этого делал Воронов. Затем кашлянул, прочищая горло, и, оглянувшись на дружков, мрачно предложил:

— Ань, выходи за меня замуж?

— Что?! — она посмотрела на него, как на сумасшедшего. Перестала биться, тщетно пытаясь высвободить руку.

Калинин выжидал, как и те двое, с той лишь разницей, что Дима неотрывно смотрел на нее, а его друзья-товарищи, нет-нет, да напряженно переглядывались.

— Ну что, согласна? — ответа он не дождался.

— Нет! — отчаянно замотала головой Аня, а Воронов усмехнулся.

— Ань, мы с тобой уедем, у тебя будет новая жизнь…

— Нет! — почти закричала Аня, понимая, что он снова ведет с ней грязную игру. Как так можно?! Она же тоже человек!

— Аня, послушай…

И тут вмешался Воронов.

— Давай-давай, уговаривай ее, глядишь и согласится, — меланхолично, совершенно беззлобно протянул он, — а если не согласится, всегда можно заставить, — его насмешливый и одновременно угрожающий взгляд встретился с испуганным, ничего не понимающим взглядом Ани. Он еще раз ухмыльнулся и резко стер усмешку с лица. — Только помни, она будет с тобой жить, спать с тобой будет, детей тебе родит, даже скажет, что любит, но всегда будет относиться к тебе, как к чужому. Улыбаться, а в душе трястись от страха. И надолго этого страха хватит? И что будет, когда терпеть его станет невыносимо? Хорошо, если просто детей заберет и уйдет, и не к мужику какому-то, а просто от тебя, потому что ты чужой, у вас нет ничего общего, и вся остальная хрень. А если нет? Если ПМС в голову стукнет, и она решит тебя сдать? Избавиться от ненавистного мужа и мифическую справедливость восстановить?

Аня почти ничего не уловила из пространной тирады Воронова, липкий страх мешал мыслить. Интуитивно поняла — он говорил про нее, так, как будто ее здесь нет, или она уже была трупом, и он решал, что с этим трупом делать. Дима молчал, а вот ей хотелось кричать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ань, выходи за меня, — не оглянувшись на Воронова, не повернувшись к нему, но все же от его слов изменившись в лице, повторил Дима, теперь уже гораздо миролюбивее.

Аня, напоминавшая загнанного в нору-ловушку зверька, покачала головой. Она не понимала, чего на самом деле добивался Калинин, но что бы это ни было, больше на его предложения она не согласится. Так и смотрела на него исподлобья красными от слез глазами, натужно дыша, дрожа всем телом.