Бедный Енох - Алексей Тарасенко

Когда же мой пьяный туман слегка растаял, я заметил что один из презентуемых издателей — тот самый типчик, буквально затерроризировавший меня как-то раз в ЦДХ, и (что было особенно неприятно) этот типчик заметил меня, и активно показывал мне жестами — пока его товарищ лепетал какую-то лабуду, чтобы я, дескать, подождал его, если буду уходить.

Но уж нет уж! Чуть ли не залпом опустошив второй бокал пива, не доев котлету, я резко встаю — и направляюсь к вешалке на выходе — за своей одеждой.

Едва же я оделся — этот супчик был уже тут как тут.

— Куда это вы так спешите? — спросил он меня раздраженно-настойчиво сквозь зубы.

— Я? — переспросил я, поймав себя на мысли, что уже готов был ответить, будто был обязан это сделать по первому требованию — да вам какая разница?

— Хотите сказать, что и сегодня наша с вами встреча произошла случайно?

— Ээээ… я ничего говорить не буду — до свидания!

Но дальше происходит все так же, как и в ЦДХ и даже хуже того! Супчик-художник (а вот теперь еще оказывается и издатель!) преследует меня до выхода, а уже на ступеньках я поскальзываюсь и качусь вниз (а на входе в клуб лестница просто огромная) и, смею заметить, если бы не господин мой преследователь навязчивый (туда его в качель) — совсем бы, наверное, разбился.

Но этот перец меня спасает, перехватив меня, едва я пролетел один пролет из семи ступенек:

— О, пресветлый Бельзевул! — возгласил он — вам, наверное, больно!

— Наверное! — отвечаю я, пытаясь встать, но встать как раз не удается — на скользких ступенях ноги разъезжаются.

Короче, Супчик куда-то исчезает, прислонив меня перед этим к перилам и попросив не шевелится, а уже через минуты три появляется вновь — одетый и начинает стаскивать меня по лестнице вниз.

Скоро только сказка сказывается.

Иными словами, долго ли, коротко ли, но мы оказались на твердой земной поверхности, чем я был несказанно обрадован. Сильно болел ушибленный бок и правая нога.

— Как вы себя чувствуете? — спросил меня Супчик, изображая участие.

— Мне надо домой — пробурчал я в ответ, и уж было направился к переулку, ведущему к Мясницкой улице, как мой «друг» предложил мне добраться домой на его машине:

— Я вас подвезу — сказал он, показывая рукой в сторону стоящих на тротуаре на небольшом удалении от клуба машин — вон — видите? Моя — такая большая и черная…

— Ага, — отвечаю я — и блестящая.

— Точно. Ну так как?

Представ себе долгую дорогу в метро, да еще наверняка и стоять придется, и это не считая того, что до метро дойти еще нужно, я неохотно, но согласился.

Больше же всего остального меня очень в тот момент прельщали мысли об автомобильной печке и, если есть (а скорее всего это дело в такой машине имеется) — о подогреве кресла.

«Усаживайтесь поудобней» — сказал Супчик, помогая мне влезть на место рядом с водительским.

Когда же он сам сел за руль и завел машину, меня очень обрадовало что следующее, что Супчик сделал — так это включил обогрев салона, а я, в свою очередь, довольно быстро отыскав кнопку включения подогрева кресла включил и его.

Итак, мы едва двинулись, а я уже чувствовал себя весьма комфортно.

— Я прошу извинения у вас — где-то в районе Садового кольца после долгой паузы заговорил вдруг Супчик — наверное, в ЦДХ, да и сейчас, я был с вами чрезмерно груб.

— Ничего — бурчу я — я уже привык. К вашей манере.

— Я тут подумал о вас, а я уверяю, что думаю о вас достаточно часто… — ну, думаю — захотелось ему так. Либо и вправду не помнит ничего — чего я цепляюсь?

— Так вы от меня, как я понял, отставать, значит, не собираетесь?

— А зачем? То, что нас объединяет, знаете ли вы это или нет, важно для нас обоих!

— Ну так вот — Супчик закуривает сигариллу — я решил, что надо мягко. Может, если вдруг будет необходимость — оказать вам помощь.

Я все еще в недоумении, но ощущаю его слабо — больно мне хорошо сейчас в тепле.

— Как вас, кстати, зовут, молодой человек?

— Меня? Ну, Алексей — вру я, не желая выдавать своего настоящего имени.

— Ах, вот оно как! Ну, значит, Алексей, я решил, что грубостью добиться мне будет от вас чего-либо сложно…

— Постойте — меня вдруг осенила мысль, так что я даже очнулся от своего кайфового полудремотного состояния — а вы случаем не гомосек?

— Я? Нееееет! Что вы! Хотя и не осуждаю…

— Хорошо, продолжайте.

— Ну так вот. На чем я закончил?

— На том, что надо помягше.

— Ах, ну да. Так вот — я думаю, что вполне возможно вы и не помните, кто вы, тем не менее, как я вам уже говорил, и это, увы, реальность такая, а не выдумки мои по прихоти какой — когда вы связались как-то раз со мной, а это было, не отрицайте, и, думаю, вы помните тот случай, вам помощь еще тогда была нужна… Ну так вот — вы тогда засветились — понимаете?

— Как это — засветился?

— Кое-кто, раз уж вы открылись мне…

— Я вам открывался?

— Да! Да! Не выдумывайте, что этого не было — не отвертитесь! Так вот! Кое-кто вас тоже разглядел.

— И кто же этот «кто»?

— Ребята, которых вы некогда сильно кинули, тем самым очень разозлив против себя.

— Дааа? И много их таких — разозленных?

— Целых двести! Увы, вам предостаточно, если одному против них всех быть!

— Хм. Помню, что обижал когда-то некоторых, знаете ли, но такого количества, за всю мою жизнь, даже если по мелочи собрать всех — наверное не наберется.

— А вот ведь — набралось!

Мы стоим у светофора на Таганке.

— И, как я вам уже сообщал — продолжает Супчик — они очень расстроены. Правда, я все еще не понимаю, чего они медлят и не займутся вами всерьез. Давно бы уже могли!

— И чего же вы хотите от меня?

— Помочь вам… — «товарищ» помедлил — и себе… И сделать так, чтобы все оставалось как есть и дальше.

— Ага! Так вот оно что! — я заерничал — ну тогда все понятно!

— Да-да-да.

Когда же мы уже подъехали к моему дому, я выпросил координаты Супчика — так, на всякий случай, вдруг чего? Человек он вроде как творческий, может, его контакты когда-нибудь и будут полезны.

— Тогда ладно — приоткрыв дверь сказал я, когда машина уже остановилась — дайте мне ваши координаты, плиз, я вам дам свои, и если чего — я с вами свяжусь. Как вас, кстати, зовут-то?

— Ну… если вы — Алексей, тогда я для вас, надеюсь лишь только пока, буду Петром Фетисовым. Просто и ясно. Литератор, художник, галерист, и, признаюсь, поэт! — Сдавили стены — тихо плачу/ Сам для себя нуля не значу/ Любой, кто хочет мне помочь/ Да будет проклят! Сгинет в ночь! — знаете ли!