Загробная жизнь дона Антонио - Татьяна Богатырева

— Подай ужин и вина на троих в мою каюту, — велел Фитиль пробегающему мимо парнишке лет так пятнадцати.

Марина с интересом посмотрела юнге вслед: похоже, именно его место она и займет, а парнишка получит вожделенное звание матроса. И, похоже, юнгу на этом судне не обижают, вон как он радостно понесся выполнять капитанский приказ. Только вот незадача: как она сможет скрывать свой пол, живя вместе с матросами в кубрике? Ее же разоблачат в первый же день. Оставалось надеяться, что Нед уже что-то придумал.

Он в самом деле придумал. И, едва юнга принес ужин и закрыл за собой дверь каюты, взял быка за рога.

— Что ты готов дать, Фитиль, за дитя Моря у тебя на борту?

На полмгновения капитан ошеломленно замер, потом глянул на Марину в упор и усмехнулся.

— Безопасность для вас обоих, Циклоп, двойное жалованье юнге, а тебе должность второго помощника.

Чифом пока не возьму, мне бунт на корабле не нужен.

— Неплохое предложение, Фитиль. Но это еще не все. — Дождавшись, пока капитан кивнет, Нед продолжил:

— Дитя Моря — девушка. Ты не будешь спрашивать ее имени и дашь ей отдельное жилье, хоть кладовку.

Капитан снова кивнул и оглядел Марину с еще большим интересом.

— Идет. Кладовка найдется, и юнга по имени Генри меня устраивает. А с чего это?..

— Дитенка фейри понесло в море? — продолжил за него Нед. — Да с того же, с чего рыба на суше дохнет.

Смотри, какая бледная. Худо ей на берегу.

Ухмылка капитана ясно говорила, что он прекрасно понимает — кому хочешь станет худо, если попадешься на глаза графу Арвелю с прихвостнями. А уж если еще и убить парочку из них, недомогание станет смертельно опасным.

— И не расспрашивай юнгу о прошлом, кэп, если хочешь настоящей удачи. Юнга-то ответит, но ты удачу потеряешь.

Фитиль махнул рукой:

— Кракен с тобой, Циклоп, сиди на своих тайнах. Давай уже выпьем, а потом представлю вас команде. И чтобы без твоих моржовых штучек, «Роза Кардиффа» — судно мирное, а я — купец и чту закон. Усвоил?

— Разумеется, кэп! — ухмыльнулся Нед и взялся, наконец, за кружку с вином.

А Марина облегченно привалилась к его руке и почти поверила, что все неприятности позади, а впереди их ждет долгая счастливая жизнь… небольшой сундучок, спрятанный в портовой таверне… на необитаемом острове… с толстой черной крысой внутри… она мурлычет и приносит удачу…

Под мурлыканье черного кота по имени Морж она и уснула, крепко и сладко, как положено спать девочке тринадцати лет.

Глава 18**, в которой говорится о мессе, апельсинах и маврах

Малага совершенно не изменилась за те девять лет, что Тоньо здесь не был.

Все так же ласково и осторожно поутру касаются кожи солнечные лучи, манят сохранившейся с ночи прохладой беленые стены домов, а тяжелые гроздья только начавшего поспевать винограда обещают терпкое молодое вино и сладость близкой осени. Над портом перекликаются чайки, заглушая вопли торговок рыбой и ругань докеров. Скрипят мачты, грохочут бочки. Плещет о сваи ленивая волна. А входящая в гавань бригантина словно летит над водой на своих белых альбатросовых крыльях…

Лишь остановившись у каменных перил лестницы, спускающейся к «чистой» части порта, Тоньо вдруг понял, что понятия не имеет, почему ноги принесли его сюда. В Севилье он не тосковал по морю и вовсе не жаждал вернуться на флот, но сейчас взгляд сам обращался к вольным просторам и выискивал знакомый силуэт.

Странно.

Ведь он прекрасно знает, что фата Моргана — всего лишь мечта и видение, и ее бриг не войдет сейчас в гавань.

Пожав плечами, Тоньо отвернулся от моря и направился к Ла Манкита — кафедральному собору, нежно прозванному жителями Малаги «Однорукой дамой». Колокола как раз созывали горожан на мессу, а он так давно не был в церкви… почему-то за тот месяц, что он провел в Севилье, так и не нашлось времени отстоять службу. А ведь когда-то он любил приходить в собор и под гулкие летящие звуки хоралов рассматривать витражи, или прелестных дам под мантильями, а потом подсылать пажа к самой красивой из них и назначать свидание.

Именно так он встретился с Анхелес в Саламанке… давно, целых пять лет назад! Ей тогда было четырнадцать, она была прекрасна, как только что распустившаяся роза, а он сам был юн, наивен и безумно влюблен.

Тоньо снова не заметил, как оказался теперь уже в соборе. Хор мальчиков выводил свое проникновенное «Agnus Dei», жизнерадостно чирикал где-то под сводами случайно залетевший в храм воробей, и в пыльном луче солнца, окрашенном в цвета моря и крови, молилась юная донна под мантильей. Тоньо видел лишь темный силуэт в нимбе танцующих пылинок и несколько льняных прядей, выбившихся из строгой прически, но точно знал, что донна юна и прекрасна. И — что в Ла Манкита нет никого, кроме них двоих. Ни падре, нараспев льющий латынь, ни служки в белых ангельских одеждах, ни сонм прихожан, внимающих благословению и предостережению — никто не имел значения. Только незнакомка, почему-то похожая на белокрылую чайку, скользящую вдоль последних лучей заходящего солнца.

Чудесная тишина длилась до самого конца службы, даже похожий на грохот штормовых волн органный «Sanctus» не посмел ее нарушить. И только последний «amen» с кафедры проповедника внезапно наполнил неф шорохом шагов, шелестом юбок и голосов, и радостный воробей с новой силой зачирикал откуда-то с горних высот. А она, белокурая незнакомка, вместе с благоговейно гомонящей толпой прихожан двинулась к чаше со святой водой.

Тоньо ждал ее там, в тени колонны.

Идущие мимо доны и доньи не замечали его, одетого в скромный черный камзол, а может быть просто не ожидали увидеть будущего господина Малаги одного, без пышной свиты. И это было прекрасно. Последние глоточки свободы перед тем, как явится ее величество, начнутся балы и приемы, и ему придется облачаться в роскошные одежды и вести себя сообразно титулу и положению.

Святые каракатицы, как хорошо, что это будет не прямо сейчас!

Пока есть только белокурая донна, и она идет к нему такой знакомой походкой, словно дельфин играет в волнах, словно русалка прячет лукавый взгляд под пеной мантильи. Словно… наваждение? Или просто французская паломница приехала поклониться святой? Или, быть может, ее величество Изабелла Кастильская тоже захотела вспомнить молодость, сбежала ото всех, нарядившись в скромное платье цвета пронизанного солнцем моря, и ее выдают лишь столь редкие для Испании светлые локоны?

Тоньо подал донне святой воды в горсти, улыбнулся. В пене кружев почудилась ответная улыбка, такая знакомая, что сердце зашлось, замерло в надежде.