Ураган для Льдины (СИ) - Зиздок Лена

Я едва не пропускаю момент, когда кудряшка, всё так же стоя спиной, начинает стягивать трусики. Воздух в лёгких внезапно кончается. Фак, она реально собирается спать рядом со мной вообще без ничего? Практически впритык, прижимаясь ко мне этой восхитительной задницей?

Это будет долгая ночка…

Глава 49. Индейский способ согреться

ЯН

Вот честно, я правда спать собирался. После забега по лесу в неадекватном состоянии и принудительного природного душа, думал — отрублюсь в момент, едва войдя в контакт с подушкой. Но вот что-то нет, не засыпается. Горошкина гасит свечку. Подходит к кровати, забирается под одеяло, ёрзает, устраиваясь поудобнее, всячески старается ко мне не прикасаться. Я, пытаясь скрыть от неё свой стояк, вжался в стену, как мог. Лежу, неудобно так, в бедро неприятно давит то ли сучок какой, то ли простыня до такой степени скомкалась. Вообще некомфортно на боку лежать, я на спине спать привык. А ещё согреться никак не могу, вроде и под одеялом уже, а ноги аж дубеют и лёгкий озноб чувствуется.

Лежим. Молчим. Не вижу, но чувствую — Горошкина вся напряжённая, шевельнуться боится и попыхивает малость недовольно, но без протеста. Не нравится ей вся эта ситуация, хорошо хоть понимает, что моей вины в ней нет и обвинениями не кидается. Хотя по пыхтению понимаю — хочет, и был бы повод, наобвиняла бы меня во всех бедах этой Вселенной.

Легонько хлопаю её по плечу, всего лишь желая посоветоваться расслабиться. Типа я устал, замёрз, на постельные подвиги сейчас не способен, спи себе спокойно. Про стояк умолчим, про него ей знать не обязательно, ещё распсихуется.

Ладонь касается округлого плечика и я тихонько матерюсь сквозь зубы. Горошкина вся ледяная, тоже, похоже, никак не согреется. Да ну нахрен, это мы до утра так будем зубами клацать! И я решительно подгребаю её себе под бочок. Холодненькая, как лягушка, да я и сам, наверное, не лучше, в одном месте только ощутимо жарко, словно вся кровь туда хлынула.

— Ян! Перестань сейчас же! Ты что творишь! — врединка протестующе шипит сквозь зубы, даже до имени снизошла, дёргается, ногами дрыгает, всерьёз стараясь меня ими стукнуть.

— Тихо ты! — прижимаю её поплотнее и девчонка ахает, ощутив мой твердокаменный член, который как по-писанному пристроился меж её булочек. — Лежи смирно, пока я тебя грею.

— Это теперь так называется? — язвит и пихается своей жопкой, на которую я давно слюнки пускаю. Провокация же, в чистом виде! Поэтому я решаю, что имею право на ответную меру и не без удовольствия набрасываюсь на бедненькую озябшую грудь Горошкиной.

— Эй, прекрати! — получаю несильный удар пяткой ниже колена. Ха, можно подумать, меня сейчас это остановит. Старый добрый индейский способ согреться под одним одеялом нравится мне всё больше!

— Это чтобы быстрее согреться, — неизвестно зачем оправдываюсь, и шарю по продрогшему девичьему телу, глажу, хватаю, растираю, игнорируя вяленькие протесты. Ммм, кайф! И от того, как озноб в её и моем теле сменяется блаженной теплотой, и от того, как протестующие писки перемежаются рваными вздохами с полустонами. Бедра сами собой толкаются вперёд и вверх, горошкинская задница пружинит, мягко обхватывает мой ствол своими половинками с двух сторон.

По-джентельменски решаю, что нехорошо, когда только я один удовольствие получаю, пальцы ныряют Горошкиной между ног, чтобы приласкать, поиграться, чтоб ей тоже хорошо сделалось… И я охреневаю, настолько там всё мокро, пальцы аж хлюпают. То есть мы тут шипим и обзываемся, а сами завелись не хуже моего?

Осознание этого срывает последний стоп-кран в башке, перенаправляю член Горошкиной между ног, притираюсь парой движений и вгоняю его внутрь, в жар и тесноту.

Дальше всё. Разум покидает тело, остаются голые инстинкты. Вбиваюсь как остервенелый в податливое тело, Женька ахает, грозиться убить, а сама так навстречу и выгибается, до треска цепляется за простыню и так охренительно сжимает меня внутри, что я еле сдерживаюсь, чтобы не кончить прям сразу.

Когда отпускает первое безумие, понимаю, что нет, не нравиться мне эта поза. Разворачиваю врединку лицом к себе, спиной на простынь, накрываю всем телом, снова вхожу. О да, так в разы лучше! Можно и целовать, и грудь нормально ухватить! Жаль, в доме темно, не могу оценить выражения лица Горошкиной, но и её довольных стонов и внезапно весьма бурного отклика хватает, чтобы вновь выпасть из реальности. Трахаю девчонку как сумасшедший, перед глазами всё плывёт, уже давно не холодно — жарко до мокроты! Вспотевшие тела влажно шлепают друг о друга в порочной темноте, девичьи пальчики хватают за плечи, скребут по спине, Женька натянутой струной выгибается навстречу, содрогается в сладком оргазме, жадно сжимая меня внутри. Успеваю прочухаться буквально в самый последний миг, чтобы выскользнуть наружу и кончить ей на живот.

Фак. Что это было, раз было так крышесносно?

Темно. Жарко. Часто дышим, захлебываясь ночным воздухом и полученным только что наслаждением. В голове и яйцах пусто, телу хорошо-хорошо. Охренеть, как хорошо.

— Ян, я тебя убью! — с чувством обещает толком не отдышавшаяся Горошкина, — как-нибудь очень долго и мучительно буду убивать!

Хватает меня за шею, притягивает к себе, присасывается в жадном поцелуе. Чувствую, что боец снова рвется в бой, да и Женька трётся об меня голодной кошкой. Окей, если она решила меня убить, до смерти затрахав, это будет не самая худшая смерть!

Хотя мы ещё посмотрим, кто тут кого затрахает.

Глава 50. Утро. Вроде доброе

ЕВГЕНИЯ

Просыпаюсь с совершенно странным ощущением себя. Мне вроде и хорошо и хреновенько слегонца. Башка приятно-сонная, на душе вроде бы хорошо, большая часть меня с чего-то довольна до неприличия, но чуялка на заднем плане пиликает, что не время булки расслаблять. Булки, кстати, вместе с остальным моим бренным телом, чувствуют себя несколько примято. Как будто по мне бульдозер всю ночь разъезжал. Память после некоторой заминки даже выдаёт имя бульдозера — Ян Варламов, он же Льдина-кобелина. Причём разъезжал он по мне всю ночь, от души, как будто решил выровнять все мои площадки до идеальной плоскости.

Я покосилась на мужскую руку, обнимавшую меня под грудью. Блин, после случившегося ночью даже неловко этого трахаря-терорриста старпером звать…

Осторожно отвела его руку в сторону, бочком-бочком выползла из захвата. На лежанку смотреть страшно — матрас одним углом свесился вниз, подушки уползли по углам, простынь сбилась комком — и да, я-таки её вчера порвала в порыве страсти. В двух местах, а нет, в трёх. Абсолютно незашиваемо. Упс. Как неловко получилось. Что на меня вообще ночью нашло, как с цепи сорвалась! Нет, ну можно, конечно, оправдаться трехлетним воздержанием, но блин! Я в такой отрыв не уходила даже в первый месяц наших отношений с Костиком, когда мы в пылу страсти познавали тела друг друга везде, где только могли. Но с бывшим и вполовину не было так мощно, оглушительно, так до самых печенок! Чтоб всю перетряхнуло, насквозь прошило, и голова как пьяная, и неудержимый восторг через край, так, что орать хочется. Я и орала. Стонала в голос, требовала ещё, сильнее, глубже, хотя куда уж! Грозилась убить гнусного совратителя и следом сама же впивалась в его губы и пошире раздвигала ноги, чтобы как следует прочувствовать, принять получше. И он присасывался ко мне в ответ, как оголодавший вампир, вытрахивал мой рот языком, толкал свой снаряд до упора, заполняя собой каждую клеточку меня, присваивая, покоряя, овладевая… Ну вот, только вспомнила обо всём этом разгуле плоти, чувствую, как между ног увлажняется. Это никуда не годится! Один раз ладно, было и было, спишем на стресс и необходимость согреться. Но если мы так каждый день будем шпилиться, я привяжусь к Яну куда сильнее и быстрее, чем хотелось бы. Ему такие как я — на один зуб, недельку поиграет и отправит восвояси, а я ведь привыкну, прикиплю, подсяду на это сладкое безумие. Мы же, девочки, в большинстве своем, не можем без чувств любовью заниматься, для нас это именно в любовь перерастает, глазом моргнуть не успеешь. А если учесть, что я и так на Варламова одним глазом заглядывалась, несмотря на его отмороженный характер… Ууу, всё говорит за то, что для моего сердечка всё может кончится слишком больно и печально. Если не оборвать всё сейчас, пока я не привыкла засыпать на этой широкой груди, пока мозги не превратились в розовый кисель, а воображение не стало рисовать общих карапузов.