Книга Розы - Роза Эпштейн

– На Черное море? Поеду. Это ж не сено в степи скирдовать.

– Роз, только ты там пригляди за людьми, чтобы они не голодали. И чтобы работали, – предложило руководство.

– А почему я? – удивилась.

– А мы тебя бригадиром пошлем.

– Не надо бригадиром. Я тоже хочу как все.

В общем, поехали мы по два человека от каждого отдела в колхоз Дарьевка Одесской области, как было написано в путевке. Приезжаем на какую-то станцию, спрашиваем у местных:

– А где тут Дарьевка?

– Вон, выходите на шлях, там гужевой транспорт ходит, с ним и доедете.

– А куда доедем? На море?

– Какое еще море? Дарьевка за сто верст от моря. До него ще поездом скильки ехать, потом ще машиной скильки.

Добрались мы наконец до этой Дарьевки. Нам сразу выделили первый этаж школы и овчарню. Бабы там известкой стены побелили, успокоили нас:

– Блох немае, девчата, от блох мы полынь постелили. Вы тоже, как увидите полынь, рвите и – сюда.

Разместили мужчин в школе, а нас – в овчарне. Пять часов утра, мы еще спим, а к нам в окно уже заглядывают.

– Эй, лядащи, молочка попейте! – Это колхозница уже подоила корову и принесла нам ведро молока.

Парное молоко теплое, сытное. Кружку выпьешь – вот тебе и завтрак. И опять бы – в дремоту. А тетка не унимается:

– Лядащи, вы бы, пока не жарко, пошли на прополку. Наши бабы уже полют.

– Девчата, а и правда, пока не жарко, пойдем, прополем. А потом вернемся, поспим тут, – предложила я. Так и стали делать. По утреннему холодку поработаем, в самое пекло в тенечек спрячемся, а вечером – опять на поле, пока не стемнеет. С утра самое время раздеться да позагорать. А в чем? О купальниках мы и не мечтали. Трусы у всех стираные-перестираные, латаные-перелатаные. О бюстгальтерах и речи не могло быть – откуда? Поэтому раздевались на поле на счет «три» все дружно догола. Сбросим с себя все, наполощемся в воде, под солнышком просохнем. На поле одни женщины работали.

А наших мужчин колхозные бабы сразу под опеку взяли – своих-то в колхозе почти не осталось. Вот они их и варениками с творогом кормят, и сметаной, и курицу зарежут. Мужики наши стали справными, гладкими. А что б мы их женам не заложили, они и нас подкармливали. Приходит к нам председатель колхоза и спрашивает:

– Кто у вас тут старший?

– А вон Роза. Она за всех тут, – указывают на меня.

Он – ко мне:

– Ты старшая? Мне нужен строитель – на току крышу покрыть камышом.

– Борис Иванович, иди сюда, – зову одного из наших. – Будешь старшим у строителей в распоряжение председателя колхоза.

– А сколько трудодней запишут? – интересуется Борис Иванович.

– Это ты с ним сам договаривайся.

Он – к председателю. Тот пообещал два трудодня.

– За два трудодня я буду ходить с бабами, их щекотать и смеяться, – отказывается Борис Иванович. – Роз, он что, дураков ищет – по такой жаре маты из камыша плести, наверх поднимать их, укладывать, да еще стропила делать?!

– Борис Иванович, я в этом ничего не понимаю. Ты будешь старшим, вот и договаривайся. Но совесть тоже имейте – баб они будут щекотать!

– Четыре трудодня запишут – тогда пойдем, – постановляет строитель.

Подхожу я к председателю:

– Что ж ты, голова? У тебя рабочая сила бесплатная.

– Яка ж бесплатна? Вон – четыре трудодня просит.

– Ну и отдай четыре, – говорю.

Эти трудодни в Харькове на базаре можно было обменять на продукты: муку, крупу, семечки, яйца. Я трудодни свои Володьке отдавала, он шел и менял. Даже мыло раз дали черное хозяйственное. Груня радовалась:

– Я хоть его робу отстирала.

Мужики поэтому за трудодни торговались. А девки – что дадут, тому и рады. Я голове тогда предложила:

– Ты мужикам напиши побольше, а девкам можно и поменьше. Они не очень за трудодни-то бегают.

В конце концов договорились. Начали наши хлопцы сооружать навес на току. Как половину накрыли, так тень образовалась. И девчата полегли в эту тень отдыхать. Как мы загорали в такую жару, я уже рассказала. У мужиков с этим сложнее было. Трусов тогда никто не имел, носили кальсоны. Подвернут, насколько возможно, – срамота одна. Вот им одна девка и предложила:

– Давайте, я вам из маек трусы сделаю. Посередке зашью, наденете – и за трусы сойдет.

Так и сделала. На поток шитье поставила – мужики ей майки, она им – трусы. Все довольны.

И вот как-то веду я волов на водопой и слышу со стороны тока крик, шум, гогот.

Оказывается, дядя Сережа, крупный мужчина, наверху сидел, когда эта середка у самодельных трусов расползлась, и все его хозяйство наружу вывалилось. А девки снизу смотрят и смеются:

– Ой, как не стыдно!

А одна бухгалтерша прямо глаз не отводит и громче всех кудахчет:

– Я в партком пойду, скажу. Как вам не стыдно? Что это творится?

Я подошла и спрашиваю:

– Что случилось?

– Да у дяди Сережи трусы лопнули, – хохочут девчата.

Тогда я бухгалтерше посоветовала:

– Ты, когда в партком пойдешь, не забудь сказать, что глаз от него не отводила. И пусть там решают, правильно это или нет.

Дядя Сережа, как меня увидел, майку спустил, насколько возможно, чтоб срам прикрыть, и говорит:

– Роза, ось бачь. Что ж та сучка, которая шила, так меня опозорила?

– Да нитки, наверное, гнилые.

– А ты хорошо подметила, как та бухгалтерша с меня глаз не спускает?

– Так я смотрю, что она наверх глядит, и думаю, что ж она там увидела?

– Да хрен мой и увидела. Теперь вот и облизывается, что ей он не достался.

Вот уж насмеялись все от души!

Глава 21

А надо жить дальше

Уже много лет спустя моя сестра Галя с мужем побывали в румынском городке Топлица, нашли могилу Раечки и узнали, что похоронили военврача Раису Эпштейн со всеми воинскими почестями и за могилой ухаживают местные жители.

А еще раньше, сразу после войны, я узнала подробности гибели нашей любимой сестренки, разыскав медсестру Лиду, которая вышла замуж за того самого Константина, вытащившего Раю с минного поля. И вот как это произошло.

Лида прислала открытку, написав, что они с мужем живут в Харькове и приглашают меня прийти к ним, познакомиться. Без труда я нашла нужные улицу и дом, осталось найти квартиру под номером 21. Захожу в какой-то подъезд. Лестница длинная вверх ведет. Вижу, на площадке выше этажом возле двери табурет, на нем примус горящий, на примусе – чайник. И тут выходит на площадку мужчина в военном галифе и нижней рубахе. Я спрашиваю у него:

– Скажите, пожалуйста, двадцать первая квартира не здесь?

Мужчина смотрит на меня и вдруг резко бросается за дверь. Табурет отлетает в сторону, чайник с кипятком летит вниз. Я еле успеваю отскочить в сторону. Потом Константин мне признается: