Крики в ночи - Родни Стоун

Эстель? Может, у нее новости? Может, попросить ее поехать со мной к доктору Раймону?

— Она сказала когда? — поинтересовался я.

— Нет, месье. И не оставила имени, но не думаю, что она француженка.

Эмма? Мое сердце подпрыгнуло. Стало быть, она решила ответить на мой звонок. Затаившийся внутри ужасный страх, что если я потеряю детей, то потеряю и Эмму, стал не таким острым. Я взял, не выбирая, кое-что перекусить в ресторане и поднялся в свой номер, где и сидел в ожидании звонка.

Звонок раздался в девять часов. Сдержанное. „Алло?“

— Эмма, дорогая, где ты была?

— По поводу этого… тела, — сказала она. — Что это значит?

Ясно, что Джеральд связывался с ней.

— Это не наши дети, — сказал я. — Не волнуйся, дорогая.

— А я волнуюсь, — ответила она.

— Где ты находишься?

Она колебалась.

— У Дженни Макомбер.

— Почему ты настаивала, чтобы я не звонил?

— Мне… нужно было время… подумать.

— Эмма, я люблю тебя. Ради Бога, не отталкивай меня.

— А я и не отталкиваю, — возразила она, но прозвучало это не очень уверенно. — Почему ты не едешь домой?

— Куда? — спросил я. — К Джанни Макомбер? — Я еще не сдался.

Я рассказал ей про то, что раскопал Люка о войне и о Сультах.

— Это просто предлог, — сказала Эмма. — Предлог для того, чтобы остаться там.

— Чтобы мне что?

— Чтобы ты оставался там, подальше от меня.

— О чем ты, черт возьми? Ты не хочешь выяснить, что случилось с Сюзи и Мартином?

— Я не уверена, что ты помогаешь этому, увлекаясь какой-то сорокалетней потаскухой.

Пропасть между нами увеличилась еще больше. Но если я вернусь, узнаем ли мы вообще чего-нибудь? Ничего. Кроме того немногого, что всплыло из наспех проведенного расследования понтобанской полиции. Я не хотел сдаться так просто и так ей и сказал.

— Кто-нибудь помогает тебе?

— Старший инспектор Ле Брев.

— Я имею в виду, кроме полиции?

— Журналист по имени Шарль Люка. Работает на газетный синдикат в Марселе.

— Кто еще?

— Что значит „кто еще“?

— Женщина, которая возила нас в Понтобан, Эстель какая-то?

Так вот в чем дело. Я расстроился, что она так мало доверяет мне.

— Послушай, дорогая…

— Ты все еще встречаешься с ней? — резко спросила Эмма.

— Нет. — Я соврал, хотя и знал, что она не поверила мне. — Дорогая, я позвоню тебе завтра После того как увижусь с доктором Раймоном, который, может быть, даст мне какую-нибудь ниточку Какой телефон у Макомберов?

— Незачем тебе звонить. Я буду звонить сама.

— 21 —

И все же я все время думал о том, чтобы позвонить Эстель, так как убедил себя, что она нужна мне в качестве переводчика. Но ее предостережение вызывало у меня какое-то странное ощущение, будто она каким-то образом наблюдает за мной, невидимо присутствует везде, где нахожусь я.

Однажды я набрал номер „Сюд журналь-экспресс“, но затем быстро положил трубку, прежде чем кто-нибудь ответил. Я решил посетить Раймона один в надежде, что он говорит по-английски. По крайней мере, найти его нетрудно. Как и другие, он был упомянут в адресной книге и жил на улице Бартольди, ведущей из центра в Кур-Верден, пригород Понтобана.

Я поехал туда на следующий день, после бессонной ночи, во время которой мучительно раздумывал, что буду говорить. Знакомый городской пейзаж с домами с внутренними двориками и закрытыми ставнями уже, казалось, стал частью кошмара моих снов, и кому-то в одном из этих домов потребовались мои дети. В раздумьях, пытаясь найти ускользающую связь, я припарковал машину под платанами и увидел на стене аккуратную медную табличку с его именем: „Доктор Антон Раймон. Философия, венерология, спелеология“.

Я поднялся по ступенькам и нажал на кнопку старомодного звонка.

Пожилая женщина провела меня в комнату в глубине дома. Из окна на лестничном пролете виднелось белье, сушившееся в саду. Дверь, выкрашенная под цвет цемента, и ступеньки, ведущие в комнату на втором этаже, заваленную бумагами. Она обратилась ко мне по-французски и, попросив подождать, пошла докладывать. Хотя доктор, должно быть, давно вышел на пенсию, он продолжал принимать пациентов. В комнате стояло несколько старинных кресел и лежали свежие журналы.

Вернувшись, женщина кивком головы показала, что можно пройти в кабинет.

Он оказался темным и старым. Два стула, большой плоский письменный стол со множеством бумаг, за которым, как скала, возвышался пожилой мужчина. Морщинистое лицо его выражало недоумение, будто на своем веку он перевидал много того, что не в состоянии вылечить. Он выпрямился. Трудно было представить его любовником. Он налил из пакета молока в мисочку для пары котов и теперь тщетно пытался прогнать их прочь.

— Месье? — осторожно спросил он, протягивая руку. В своем потертом костюме и мятой рубашке он напоминал человека, уцелевшего после кораблекрушения.

Я поинтересовался, говорит ли он по-английски. Он помялся, кашлянул и задумался. Затем вдруг улыбнулся.

— Немного, — медленно произнес он. — Присаживайтесь, присаживайтесь. Чем могу служить?

Мне понадобилось некоторое время, чтобы объяснить, что я пришел не для сдачи анализов, а пытаясь разобраться в судьбе своих пропавших детей. Он сочувственно вздохнул, сказав, что слышал эту историю. Это ужасно. Он представлял собой этакого отца-утешителя. Но, несмотря на это, взирая на его зеленый жакет, застегнутый на деревянные пуговицы, на его бесформенные брюки и тапочки, наблюдая, как он проводит рукой по седым волосам и приподнимает очки в черепаховой оправе, я мало надеялся, что он скажет что-нибудь стоящее.

— Месье, я лечил мадам Сульт, — начал он. — Это было очень давно.

Казалось, он роется в своей памяти. Трясущейся рукой он предложил кофе и печенье из банки. Коты царапались в дверь, и он впустил их. Один из них прыгнул к нему на колени и устроился там, громко мурлыкая.

Я рассказал ему о Шеноне, о том месте в лесу.

— Сколько детей погибло там?

— Двое, месье.

— Вы хорошо знали мадам Сульт. Не можете ли рассказать, что там случилось?

И тут же он полностью отгородился от меня:

— Я врач. Вы слышали о клятве Гиппократа? Я не могу обсуждать свои отношения с пациентами, неважно, настоящими или бывшими. Но… я вот что посоветую… — он начал гладить кота, черно-белого с золотыми глазами, словно полировал обувь, и кот заурчал, как маленький моторчик, — …дети очутились — как бы сказать — в ненормальном мире. Вы знаете, что случилось в конце войны?

— Я слышал.

— И что произошло в особняке?

— Да, я разговаривал кое с кем.

Он устремил взор в далекое прошлое.

— Стая волков…

— Простите?

Он сцепил руки.

— Видеть гибель мужа, разорение дома. Быть изнасилованной, месье. Униженной. Изгнанной. Она обратилась ко мне за утешением. Вы понимаете?

— Конечно.

Доктор Раймон беспокойно заерзал. Он опустил кота на пол и стал уговаривать его попить еще молока. У меня появилась возможность осмотреть комнату: в ней, как и во многом другом во Франции, проглядывалось что-то неуловимо знакомое и в то же время совершенно чуждое, что — я не мог сразу определить. Я пробежал глазами по книжным полкам, трем плетеным корзинам для бумаг, галерее дипломов в рамках, креслам, высокому комоду, умывальнику, пустому камину. Я перевел глаза на ближайший ряд книг — многие из них на английском. Ряд за рядом, все они посвящены сексуальным проблемам: „Элементы сексуальности“, „Отклонения“, „Сексуальная вина и репрессии“, „Формы сексуального поведения“, „Сексуальное влечение", все в таком же духе. Теперь я понял смысл таблички на входной двери.

Он заметил мой интерес и отогнал кота. Потер глаза под очками.

— А что же случилось с мадам Сульт?

— Вы желаете знать, что случилось с мадам? Она стала отшельницей.

— И затем дети погибли во время пожара?

Он рассматривал какие-то бумаги на столе.

— Да, месье.

— А у нее еще были дети?

Раймон покачал головой:

— Нет, месье.

— Но вы лечили ее?

— Меня вызывали. У меня был кое-какой… опыт в проблемах, возникающих с детьми. В известной области человеческих отношений. — Он показал рукой на библиотеку. — Месье, я занят. Вы ведь пришли не для консультации.

Занятым он не выглядел — просто старым и уставшим. Я попытался завоевать его симпатии. Рассказал о том, при каких обстоятельствах мы нашли дом, как появился Ле Брев и показал мне поляну в лесу, о фактах, которые узнал о его бывшем напарнике Элореане, о сценах, разыгравшихся после захвата особняка Сультов, свидетелями которых стала мать Нинетт.

Раймон внимательно выслушал меня, склонив голову набок, как верный пес, затем медленно произнес:

— Я не уверен, что прошлое имеет к этому отношение.