Взлет и падение короля-дракона - Линн Абби

Верные Сжигателю-Троллей отряды волновали меня меньше. Они шли по пятам за нами, из одной деревни в другую, угрожали жителям тех деревень, которые помогали нам, и убегали по дороге к троллям, когда я пытался преследовать их. Мои разведчики сказали мне, что, возможно, есть только три преданные Мирону из Йорама отряда, повторяющие, как тень, все наши движения и запугивающие жителей деревень, поставлявших нам воду и еду. К тому времени нас стало настолько много, что мне приходилось постоянно ломать голову, как накормить такую уйму людей. Тридцать мужчин и женщин, сказали мне разведчики, самое большее сорок, и ни одного офицера среди них.

Я верил моим разведчикам.

Одним холодным утром я был так поражен, что не смог ничего сказать, когда утренний патруль доложил о пыли на восточном горизонте: что-то приближается к нам. Большой отряд, в котором много ног.

Вечером предыдущего дня мы разбили лагерь на верхушке небольшого холма. Балт, если у него была возможность, всегда разбивал лагерь на земле: верных Сжигателю-Троллей ветеранов никогда не волновало, что тролли могут увидеть огонь их лагеря на фоне ночного неба. Они всегда выбирали оборону, а не маскировку. Но та утренняя пыль поднималась не из под ног троллей.

— Сколько? — спросил я разведчиков, обманувшим меня.

Прикрывшись ладонью от встающего солнца, они скривили лицо и сощурились так, что их взгляд стал даже острее моего.

— Много, — сказала одетая в кожу женщина, потом немного помолчала, и добавила. — Много, если это тролли. Больше, если люди.

Ее товарищи согласились.

— Это люди? — спросил я, уже зная ответ. В окрестностях были люди, но троллей мы не видели с момента смерти Балта.

К тому времени уже проснулся весь лагерь. Те, которые не глядели на солнце, глядели на меня. Ни один из разведчиков не осмеливался встретить мой взгляд.

— Сколько? — я поднял руку, готовый влепить женщине пощечину, если она не сумеет ответить.

— Сотня, — прошептала женщина; число распространилось по лагерю, как огонь по сухой траве. — Может быть больше, может быть меньше. Но точно больше чем нас.

У ветеранов было в запасе по меньшей мере сотня ругательсв в адрес неудачливого и неумелово главаря, и я услышал их все, пока облако пыли ширилось перед нами. Они подходили все ближе — расходясь, чтобы окружить нас. Уже стало ясно, что их намного больше, чем сотня. С подьемом солнца стало ясно, что среди них есть и офицеры, а там, где были преданные Мирону офицеры, там была и магия Сжигателя-Троллей, по меньшей мере это обещали мне самые старые из ветеранов. Я никогда не видел, как используют магию — за исключением смотров, на которых Сжигатель-Троллей поджаривал несколько троллей, или мелких представлений, когда мы брались за руки и выкрикивали, обращаясь к луне, имя Сжигателя-Троллей. Нам было не выстоять против одного, и не было необходимости бояться другого.

— Что теперь, Хаману? — наконец спросил кто-то. — Что нам делать теперь?

— Все кончено, — ответил вместо меня кто-то другой. — Их слишком много, задавят массой. Мы уже падаль для труполюбов, это точно.

Я влепил ему пощечину и вытащил меч, который висел у меня на боку, днем и ночью. — Мы никогда не будем бегать; мы сами нападем на них! Если Мирон из Йорама послал армию против нас, а не против троллей, пусть его армия и заплатит за его глупость.

— Атаковать как, Хаману? Атаковать где? — с легкой укоризной спросил Одноглазый.

Я держал бывшего друга Балта поближе к себе, с тех пор, как он перешел на мою сторону. Он был вдвое старше, чем я, и знал вещи, которые я даже не мог себе представить. Когда он был мальчишкой, он слушал ветеранов, которые вымели троллей из Кригилл. Я разрешил Одноглазому высказаться и внимательно выслушал то, что он сказал.

— Если мы сейчас побежим, Хаману, — продолжал Одноглазый, — если мы рассеемся по всем направлениям прежде, чем ловушка захлопнется, и оставим все позади себя, некоторым из нас удастся убежать. А если мы останемся на месте, мы попадем в ловушку все, Хаману. Сказано, что те, у кого нет достаточно сил, чтобы пробить гору кулаком, должны поджечь траву. Сейчас время для бегства, Хаману.

— Мы атакуем, — настаивал я, подогреваемый своим характером.

Моя рука с мечом напряглась, готовая убить любого мужчину или женщину, который посмеет усомнится в выполнимости моих честолюбивых замыслов. Ветераны вокруг меня видели мой внутренний конфликт. Четыре раза — пять, если считать Балта — я доказал, что могу убить любого, вставшего у меня на пути. Одноглазый являлся еще большим искушением. Одна его мудрость могла победить меня; вонзить меч ему в живот было легко, но это была бы пустая победа.

Облако пыли все росло и росло, охватывая нас и с юга и с севера. Мы слышали барабаны, видели ветеранов, шагавших в шаг под звуки барабанов и передававших приказы с одной стороны фаланги на другой. Мое сердце билось в ритме ударов барабана. Страх рос под моими ребрами и в груди моих ветеранов. На верхушке холма созревала паника. Если она созреет… Когда я взглянул на затянутый пылью горизонт, мой ум был пуст, все мысли куда-то подевались в ожидании поражения. Я хотел атаковать, но у меня не было ответа на вопросы Одноглазого: как и где?

— Ты не сможешь удержать их, — опять предупредил меня Одноглазый. — Они собираются бежать. Отдай приказ, Хаману. Беги с ними, впереди них. Это наш единственный шанс.

Слушая его, не меня, кое-кто уже повернулся на запад, собираясь бежать, и значительно большее число собиралось последовать их примеру. Мой меч сверкнул в нагревающемся воздухе, сделал короткую дугу и остановился на волосок от шеи Одноглазого. Я привлек внимание ветеранов, и у меня был один удар сердца, чтобы использовать это.

— Мы побежим, Одноглазый, — уступил я. И тогда моя судьба взорвалась. Видения и возможности наполнили мое сознание. — Да, мы побежим — прямо на них, мы нападем на них сами! Мы все, вместе, как один человек. Мы подождем, пока их фаланга не окружит нас, со всех сторон, перед нами она будет тонкой, и тогда, когда они подумают, что мы уже у них в руках, мы образуем клин, копье, встанем плечом к плечу, и ударим на них из всех сил. Пусть они побегут… от нас!

В своем воображении я увидел себя наконечником копья, мой кровавый меч режет и колет, мои ветераны бегут вокруг меня, а враги валятся мне под ноги. Но то, что я увидел в своем воображении, было недостаточно, для всех остальных: я внимательно глядел на Одноглазого, ожидая его реакции.

Его губы затвердели, а мясистый нос сморщился. — Можно сделать. — Его подбородок поднялся и опустился. — Стоит попробовать. Лучше умереть, сражаясь с врагом лицом к лицу, чем получить удар в спину.