Ангел из прошлого 1 - Лусия Эстрелла

как на бомжа, вот. А я им быть не хочу, – он начинает разглядывать свои старые залатанные ботинки.

– А вот Олег… – начинает Сима, чтобы рассказать другу, что произошло с ее рисунками.

– А вот Олег! – радостно подхватывает Федот. – Он – совсем другое дело.

– Он запер меня в квартире Фролыча, – говорит Сима.

– Он смотрит на меня как на человека! – говорит Федот.

– И он не хочет забирать мои рисунки, – говорит Сима.

– А еще он сказал, что его папу звали, как и меня, – гордо говорит Федот.

Кажется, он ее совсем не слышит.

– Олег сказал, чтобы я сама шла к нему и забирала рисунки!

– Значит, сделай это! – говорит Федот.

– Что сделать? – Сима не верит своим ушам.

– Все, что он говорит, – мечтательно поднимает глаза к небу Федот.

– Ты тоже считаешь, что мне надо пойти к Фролычу?

– Ну, конечно, – важно отвечает Федот. – Как, погоди, зачем тебе к Фролычу? – спохватывается он.

Сима в отчаянии прислоняется к стене возле окна. Кажется, напрасно она затеяла с Федотом этот разговор.

– О, я знаю! – кричит Федот. – Спроси у Олега, что тебе делать. Он даст дельный советик, это я уж точно знаю. Не теряй этот, как его… а, шанс!

Сима закрывает окно и садится под ним, прислонившись к теплой батарее. А и правда, что она потеряет, если пойдет к Фолычу и вежливо попросит его отдать забытую папку? Ведь попытаться-то можно. А так она потеряет шанс, даже не попробовав.

Но дверь-то закрыта. Сима на всякий случай подходит к ней и нажимает на ручку. Что за чудо – она поддается! Кажется, Назарий был так взволнован и спешил на работу, что забыл ее запереть на ключ, как собирался.

Это однозначно тот самый шанс, о котором сказал Федот.

Через полчаса она уже идет по знакомой дороге. Скоро дойдет до приюта, постарается пройти его как можно быстрее, чтобы не встретить никого из знакомых. Также и общагу напротив – там, говорили, живут одни пьяницы. Но дальше район не лучше – старые одинокие четырехэтажки навевают тоску, напоминают о том, что все, даже самое хорошее, рано или поздно заканчивается.

Как резко оборвалось ее счастливое детство рядом с отцом в небольшой уютной комнатке, забитой холстами, мольбертами и набросками картин.

29 глава

У Симы начинают дрожать коленки, когда на четвертом этаже в недрах квартиры слышатся приближающиеся шаги. Значит, встречи не миновать. Той самой встречи, которая мерещилась ей поздними вечерами и заставляла, содрогаясь, плотнее кутаться в старенькое одеяло еще в приюте, а то и вовсе накрываться с головой. Сима не ощущает времени. Ей кажется, что жизнь остановилась. И единственное, что раздается в ушах, это стук ее собственного сердца. Оно бьется тем сильнее, чем ближе слышатся шаги. Лестничная клетка наполняется этими ударами. Кажется, все вокруг бьет тревогу и просит, умоляет ее покинуть страшное место, пока не стало слишком поздно.

Сильный бой сердца сменяется на мелкую дрожь в груди. Заевший замок никак не срабатывает. Сима, слыша возню по ту сторону двери, начинает мечтать, чтобы Фролычу так и не удалось открыть дверь. Но все же у него получается это сделать. Дверь, как бы помедлив, со скрипом приотворяется на несколько сантиметров.

Сима не может сдвинуться с места. Ее ноги стают ватными, и если она собиралась убежать, минутой раньше это было возможно. Но не сейчас. Сейчас слишком страшно не то, что убегать, а вообще шевелиться

Фролыч резко отступает. Дверь от толчка широко распахивается, да так сильно, что аж стукается о стену прихожей. В сумрачном проеме виднеется его силуэт в полный рост. И хотя лицо видно нечетко, все же хозяин квартиры кажется напуганным. Вероятно, он ожидал увидеть кого угодно, но не ее.

Сима напрягается от мысли, что сейчас он закроет перед нею дверь. Но этого не происходит. Тогда она собирает всю свою волю и подходит к нему. Фролыч вздрагивает, будто в нем срабатывает какой-то механизм, и он превращается из мумии в живого человека. В ответ на ее приближение он отступает еще на шаг и потом вообще отходит к противоположной стене, где по обеим сторонам от него располагаются две двери, ведущие во внутренние комнаты. Из кухни на него падает свет. Сима замирает у порога и крепко зажмуривается.

Похоже, он боится ее не меньше, чем она его. Сима вынуждает себя открыть глаза и посмотреть на него, стараясь не замечать детали, которые буквально заставляют отводить взгляд. Она глядит на него прямо, сжимая руки до боли, впиваясь ногтями в кожу, чтобы не закричать и не потерять сознание. И теперь ей остается только перешагнуть маленький порог, чтобы оказаться в его квартире. Но видит, что, несмотря робость, молчаливость, настороженность, Фролыч ни взглядом, ни жестом не приглашает ее войти, хотя сам и отошел в сторону. Было бы неправильно с ее стороны сделать это, не спросив разрешения.

– Можно войти? – проговаривает она еле слышно. Ее голос кажется ей слишком тонким и неестественным. Фролыч хмурит брови, а его отрешенный взгляд направлен не на нее, а словно в самого себя. Его грудь сильно вздымается от частого напряженного дыхания и какого-то необъяснимого волнения.

– Да, – почти не разжимая губ, наконец, отвечает он.

Сима переступает порог квартиры и входит, стараясь держаться уверенно: здесь ее рисунки, и она должна забрать их. Фролыч проходит вдоль стены, словно желая быть подальше от нее, и заслоняет собой красивую дверь с цветными разводами. Ее Сима заметила еще в тот раз, но из-за сильного испуга не смогла, как следует, рассмотреть.

– Вон твои рисунки, – говорит он и кивает в сторону кухни, перед этим несколько раз шумно сглотнув. – Ты ведь за ними пришла?

– Да, – Сима, вся сжавшись, проходит мимо него и робко идет к кухонному столу, на котором лежит ее папка.

– Где ты училась рисовать? У кого? – быстро и нервно спрашивает он.

– Ни у кого, – Сима втягивает голову в плечи, – я сама…

– Невозможно так рисовать, нигде не учившись, ты врешь, – заявляет он.

– Наверное, я училась у папы, – совсем тихо говорит Сима, со страхом поглядывая в его сторону. – Я, правда, тогда еще не рисовала… просто смотрела, как он это делает. Мне нравилось смотреть.

Фролыч проходит на кухню и становится перед ней. В его глазах – немой вопрос и какая-то незащищенность, словно он не успел подготовиться к ее словам. Тут же он хмурит брови, оглядывает ее так, будто она ничего собой не представляет, и отворачивается созерцать в