Невыносимая жестокость - Ф. Дж. Лауриа

Это была любовь моей жизни…

Человек с гитарой продолжал петь, теперь его сопровождал также аккомпанемент скрипок и щебет невидимых птиц. Публика встретила эту сцену одобрительным гулом. Наконец всем разрешили сесть.

Майлс посмотрел на сидевшего рядом с ним Ригли и заметил, что тот шмыгает носом, готовый вот-вот пустить слезу.

— Какого черта, что это на тебя нашло? — прошипел Майлс, подсознательно желавший сорвать на ком-нибудь свое раздражение.

— Ничего не могу с собой поделать, — хлюпнул носом Ригли. — Не первый год ведь уже работаю в нашем бизнесе, где… где все это заканчивается. Но на свадьбе всякий раз готов заплакать от умиления.

— Слушай, Ригли, неужели это все всерьез? Неужели она не понимает, что происходит? Неужели никто из этих людей не понимает, что творится? — спросил Майлс, обводя злобным взглядом собравшихся гостей. — Не понимаю, просто отказываюсь верить в то, что она любит этого паяца. Неужели вся эта церемония так и пройдет, как по нотам? Неужели их действительно объявят мужем и женой?

— Я, конечно, специализируюсь по разводам, а не по свадьбам, но что-то мне подсказывает, что если она еще не переступила этот рубеж, то находится всего в шаге от него. И, судя по всему, меньше всего ее волнует, рад ты этому или нет, — пробормотал Ригли, вытирая глаза.

Гости затихли в ожидании кульминации церемонии. Майлс тем временем всерьез раздумывал, не броситься ли ему к алтарю и не похитить ли Мэрилин прямо из-под венца, увезя ее, куда глаза глядят. На Дойла он смотрел со смешанным чувством омерзения и ужаса. Чего стоила одна белая ковбойская шляпа — кричащий символ того стиля, который Майлс описал бы одним словом: «деревенщина»! Во всем облике нефтяного миллионера сквозила отвратительная в своей неподдельности инфантильность. В общем, впечатление было такое, как если бы Мона Лиза выходила замуж за героя дешевого вестерна.

— Доброе утро, возлюбленные чада, я отец Скотт, — представился человек с гитарой и в костюме с блестками. — Благодарю вас всех за то, что вы собрались здесь, чтобы присутствовать на торжественном освящении любовного союза наших друзей Мэрилин и Говарда.

С сияющей улыбкой отец Скотт обернулся к новобрачным и поклонился каждому из них. При этом он прикоснулся к струнам своего инструмента и извлек из него трогательные звуки. Майлс почувствовал, что у него сосет под ложечкой. Кроме сердца, у него еще прихватило и желудок.

— Дорогие Мэрилин и Говард! Вы готовитесь взойти в ковчег, который отправляется в долгий путь. Любовь, забота друг о друге и радость будут освещать вам этот путь.

Выражение торжественного умиления на лице отца Скотта сменилось столь же торжественной суровостью. Взяв на гитаре низкий аккорд, он продолжал:

— В сегодняшнем циничном мире стало очень трудно совершить этот великий и ответственный шаг — шаг на борт корабля любви и заботы.

Несколько мощных аккордов, напоминающих удары колокола, разнеслись по залу. Майлсу казалось, что его череп вот-вот взорвется изнутри, сдетонировав от какой-либо особо пронзительной ноты. Священник тем временем говорил и говорил:

— Сегодня Мэрилин и Говард совершают этот важнейший в жизни шаг, говоря нам, своим друзьям, что их вера друг в друга и в Бога сильна, как сильна и их любовь. Сейчас они стоят на краю пристани и готовятся слупить на борт корабля. — Отец Скотт извлек из гитары торжествующий аккорд. — Им обоим предстоит встать у штурвала корабля, который понесет их по волнам океана любви, и этот штурвал — взаимопонимание. — Еще один аккорд, голос священника поднялся тоном выше. — Вот они вместе машут нам, словно бы прощаясь. — Отец Скотт выдержал драматическую паузу и снова чуть понизил голос:

— Но, быть может, этот жест означает вовсе не прощание? Быть может, они зовут нас с собою в путь, в долгий путь любви, заботы и радости? — Несколько звучных аккордов, мощное крещендо, и отец Скотт триумфально закончил:

— Подумайте об этом, подумайте хорошенько, дети мои.

Тишину в часовне нарушало только записанное на пленку щебетание птиц и всхлипывание Ригли. Отец Скотт поднял руки, открыв взору присутствующих расшитые блестками потные подмышки. Вновь под сводами часовни прокатился его мощный голос, похожий на волчий вой:

— Ответь же, Говард Дрекслер Дойл, согласен ли ты взять Мэрилин с собой в долгий путь на этом корабле, в долгий путь по жизни, сквозь туманы, штормы и льды? Согласен ли ты быть рядом с нею в штиль и в ураган всю свою жизнь?

«Надо было посоветовать этому павиану-жениху нарядиться в матросский костюмчик. Всяко лучше дурацкой шляпы, — мрачно думал про себя Майлс. — А главное — было бы в тему. Порадовал бы этого, с позволения сказать, священника, а заодно и гостей повеселил. Впрочем, эта шляпа — сама по себе целый корабль. Сейчас-сейчас Мэрилин проснется, все поймет и убежит. Нет, ну как она может любить такого кретина, как Дойл?»

— Я согласен, — ответил Дойл.

— Ответь же и ты, Мэрилин Рексрот, согласна ли ты взять Говарда с собой в попутчики, согласна ли ты делить с ним все радости и невзгоды в плаванье по жизни, будь то в каюте первого класса или в трюме, на райских островах или на суровых, скованных льдами побережьях?

«Ну вот, вот, давай же, — твердил себе Майлс. — Сейчас произойдет чудо. Спящая красавица проснется, ужаснется и упорхнет из цепких лап этого павиана».

— Я согласна, — сказала Мэрилин.

— Ой-е! — выпалил Майлс, стравив тем самым критическое давление внутри своего черепа, готового в буквальном смысле слова разлететься на куски. Ригли перестал хныкать и удивленно обернулся к своему боссу. С не меньшим любопытством поглядели на Майлса и некоторые из гостей — настолько удивила их такая неожиданная реакция на столь благостное событие. Майлс закусил кулак. Птички снова зачирикали.

— Ну что же, в таком случае властью, данной мне штатом Калифорния, я объявляю вас мужем и женой.

Скрипки завыли, гости зааплодировали, а Ригли разрыдался. Майлс тоже готов был расплакаться. «Упустил, упустил я ее, — говорил он себе, чуть не падая в обморок. — Мэрилин Рексрот теперь миссис Павиан. И самое страшное, что я абсолютно ничего не смогу с этим поделать».

Свадебный банкет был устроен на широкую ногу. Местом его проведения была выбрана лужайка отеля «Беверли-Хиллс». На одном из столов были выложены огромные, чуть ли не в натуральную величину фигуры жениха и невесты, выполненные из суши. Шампанское лилось рекой, и гости порхали от стола к столу, от одной компании к другой, словно экзотические птички, весело болтая и хихикая.